Николай Гумилев

Ты помнишь, у облачных впадин

С тобою нашли мы карниз,

Где звезды, как гроздь виноградин,

Стремительно падали вниз.

"Башня" (Турецкая) в Царском Селе - искусственные руины. АА и Николай Степанович там встречались, наверху.

С осени родители одноклассника Гумилева - Дмитрия Коковцева, писавшего стихи, стали устраивать литературные "воскресенья" в своем доме на Магазейной улице. На вечерах бывали И.Ф.Анненский (поскольку хозяин дома А.Д. Коковцев был гимназическим учителем); гимназические учителя Е. М. и А. А. Мухины, В. Е. Евгеньев-Максимов (литературовед, специалист по Некрасову, тогда учитель), М. О. Меньшиков (публицист-нововременец), М. И. Туган-Барановский (историк- экономист, представитель "легального марксизма"), В. В. Ковалева (дочь писателя В. Буренина); К. Случевский (поэт), Л. И. Микулич, Д. Савицкий (поэт), В. И. Кривич (сын И. Ф. Анненского).

Гумилев бывал на "воскресеньях", несколько раз выступал с чтением своих стихов и выдерживал яростные нападки, даже издевательства некоторых из присутствовавших. Особенно его критиковал хозяин дома, не принимавший декадентства.

В письме Брюсову из Царского Села 8 мая 1906г. Гумилев напишет:

"Уже год, как мне не удается ни с кем поговорить так, как мне хотелось бы..."

Гумилев остро реагировал на непонимание, на литературный "застой", на творческую "беспросветность" царскоселов. Он, к этому времени проштудировав русских модернистов, ушел далеко вперед в своих вкусах и ощущениях от некоторых царскосельских рутинеров. А И. Ф. Анненский был для него, гимназиста, тогда еще недостижим.

Преподаватель гимназии Мухин рассказал (пишет в дневнике Лукницкий 18.02.1925 г.): "На выпускных экзаменах на вопрос, чем замечательна поэзия Пушкина, Гумилев невозмутимо ответил: "Кристальностью". Чтобы понять силу этого ответа, надо вспомнить, что мы, учителя, были совершенно чужды новой литературе, декадентству... Этот ответ ударил нас как обухом по голове. Мы громко расхохотались! Теперь-то нам понятны такие термины, как верно определяет это слово поэзию Пушкина, но тогда..."

1905

Что-то подходит близко, верно...

Среди царскосельской интеллигенции, которая дышала, расцветала возле всегда живых представителей русской культуры - Дельвига и Кюхельбекера, Батюшкова и Чаадаева, Лермонтова и Тютчева и, конечно же, главное - Пушкина, обыватель, пребывавший в состоянии недоверия и подозрительности в начале ХХ века, особенно в период реакции после 1905г., занимал, увы, значительные духовные территории. Обыватель презирал все, что не соответствовало его меркам.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

12.04.1925

"Темное время это - царскосельский период, потому что царскоселы довольно звероподобные люди", - говорит АА. И еще: "Николай Степанович совершенно не выносил царскоселов. Конечно, он был такой - гадкий утенок в глазах царскоселов. Отношение к нему было плохое... среди сограждан, а они были на такой степени развития, что совершенно не понимали этого. До возвращения из Парижа - такая непризнанность, такое неблагожелательное отношение к Николаю Степановичу. Конечно, это его мучило..."

АА говорит, что ее папа полюбил Николая Степановича, когда тот был уже мужем Ахматовой, когда они познакомились ближе. "А когда Николай Степанович был гимназистом, папа отрицательно к нему относился по тем же причинам, по которым царскоселы его не любили и относились к нему с опаской, - считали его декадентом..."

А Н. Н. Пунин говорил, что "и над Коковцевым тоже издевались товарищи. Но отношение товарищей к Николаю Степановичу и Коковцеву было совершенно разное: Коковцев был великовозрастным маменькиным сынком, страшным трусом, и товарищи издевались над ним по-гимназически - что-нибудь вроде запихивания гнилых яблок в сумку, вот такое... Николая Степановича они боялись и никогда не осмелились бы сделать с ним что-нибудь подобное, как-нибудь задеть его. Наоборот, к нему относились с великим уважением и только за глаза иронизировали над любопытной, непонятной им и вызывавшей их и удивление, и страх, и недоброжелательство "заморской штучкой" - Колей Гумилевым".

В то время Гумилев начал жадно читать новейшую литературу, увлекся русскими модернистами - Бальмонтом, Брюсовым, Белым. Скрупулезно изучает периодические издания и, главным образом, новый, входивший в моду журнал "Весы".

Такое благоприятное совпадение: юноша возвращается в 1903 году из Тифлиса в Царское Село, в Петербург, в гимназию, и в это же время с начала 1904 года рождается журнал, в котором В. Брюсов начал осуществлять свою давнюю заветную мечту - создание в России "Школы нового искусства", как у французских модернистов, и, кроме того, начинает наконец выпускать журнал по западноевропейским образцам: тонкий, красивый, совершенно оформленный, с заставками, виньетками, иллюстрациями. Направление журнала нравилось Гумилеву: не общественно-политический, не партийный орган печати. Только литература, только искусство.

В "Весах" собрана европейская художественная элита, и Гумилев открывает для себя фантастически заманчивый мир - мир нового искусства.

Позже он будет предельно активен в создании контактов с французской литературой и станет ее пропагандистом в России.

А пока жадно читает обзорные, программные выступления символистов, критические статьи о произведениях русской и западной поэзии, прозы, живописи. Он представляет, чувствует людей, с которыми он должен, хочет и будет говорить и дружить. Это - мэтры, это великие мастера, именно те, к которым надо тянуться и на сравнении с которыми он будет оттачивать свое мастерство.

Зреет план поездки во Францию. План глубоко спрятан, о нем еще никто не знает. Но когда это может осуществиться? Времени терять нельзя: гимназисту скоро девятнадцать. И хотя он учится второй год в седьмом классе - это его нимало не огорчает.

Можно сказать, что в 1904-1905гг. и до середины 1906г., то есть до самого отъезда в Париж, Гумилев ждал каждого номера "Весов" с нетерпением и читал все от корки до корки. Особенно прислушивался к В. Я. Брюсову, поставившему целью журнала не только объединить русских символистов, но пропагандировать свою основную эстетическую концепцию свободы искусства, впрочем, лишь на страницах "Весов", где он намеренно ограничивал личную заинтересованность вопросами общественно-политическими и революционными.

Брюсов предстал перед Гумилевым идеологом свободного искусства, пропагандистом нового, западного.

В "Весах" Гумилев знакомится с поэтами средневековья, с поэтами-парнасцами, символистами конца XIX века, постсимволистами "молодыми", а чуть позже читает их оригинальные произведения, поскольку начиная с 1905г. расширяется сфера деятельности журнала.

В "Весах" No 1 за 1904г. Гумилев читает о "внутреннем брожении", которое, по мнению автора "Писем о французской поэзии" - постоянного корреспондента "Весов", французского символиста, проповедника "научной поэзии" Рене Гиля, должно привести к новому возрождению литературного творчества во Франции.

И об оккультизме он узнал из "Весов". В No 2 за 1905г. там была опубликована статья о книге Папюса " Первоначальные сведения по оккультизму" с разъяснениям терминов для начинающих и портретами выдающихся деятелей современного оккультизма.

Большое впечатление на Гумилева произвели отрывки из тюремных записок О. Уайльда.

"До сих пор я верю, что от начала Бог создал для каждого человека отдельный мир и что в этом мире, который внутри нас, каждый и должен жить".

"Мне не нужно напоминать вам, что только выражение своей жизни - для художника высший и единственный способ жить. Мы живем - поскольку воплощаем жизнь в слове".

"В "Дориане Грее" я сказал, что величайшие грехи мира совершаются в мозгу. Но и все совершается в мозгу. Мы не знаем того, что мы не видим глазами и не слышим ушами. Глаз и ухо - это в действительности лишь каналы для передачи адекватных или неадекватных чувственных впечатлений. Это в мозгу - маки красны, яблоко душисто и поет жаворонок".