Литература мятежного века

"1. Глумление над прошлым. 2. Отрицание заслуг других школ и течений. 3. Расчет на монополию. 4. В расчете на вечность. 5. Заумничанье и жонглирование "мудрой" терминологией. 6. Бахвальство, игра в величие. 7. Однодневки. 8. Бесталанность задорных, заносчивых "пионеров". 9. Вычурность, оригинальничанье".18

Отнюдь не случайно в первое десятилетие после революции со страниц печатных органов бурным потоком выливалось сочинительство, преподносимого под видом новаторства, оказавшегося на поверку всего-навсего саморекламой или претензией на вождизм в литературе. Подобная претенциозная пестрятина, написанная на русском языке, была начисто лишена национальной самобытности. Расцвеченные анемичные рифмами и вымученными образами, такие литературные фокусы читать тяжело и неприятно. Наделенные типичными биографическими справками, люди начала ХХ века выступали в них как размытые тени, как умозрительные схемы. Они клокотали лжестрастями, а их недоступность для читателя шла не от психологической и душевной сложности, а от схоластически-конструктивной зауми. Строфа и интонация, метафора и поэтический образ, механически пересаженные из чужой культуры, из иного социального мира не имели сколько-нибудь прослеживаемой родословной, связывающей их с классическим наследием и духом народного искусства.

Такие сочинения, отторгнутые от ощущений, мыслей и действий современников, писали и такие талантливые поэты, как Андрей Белый. Автор сложный, во многом противоречивый, он нашел в себе силы порвать с прошлым, но его холодно-созерцательные сочинения тех лет были насыщены отвлечениями, абстрактными формулами и походили на разновидность переводов неведомо с какого безликого космополитического оригинала. Стихи, написанные современником грандиозных социальных потрясений в России, стали невыразительными условными знаками этих потрясений.

Пестрота взглядов, позиций, убеждений и прочее была поразительна в те годы. Не стремясь охватить сложные контрасты художества, отметим лишь, что о литературных группировках и течениях той поры написано горы статей, монографий, коллективных трудов, в которых представлен обширный исторический и фактический материал. Важно подчеркнуть другое - живой творческий процесс продолжал набирать силу, совершенствуясь и углубляясь, Литература уверенно поднималась на вершину искусства слова.

Вторая половина двадцатых показала, что сулит духовной культуре доведенный до абсурда классовый подход рапповцев, объявивших врагами всех, кто не согласен с их политикой в литературе. Горе тем, кто не укладывался в прокрустово ложе их манифестов, согласованных с Троцким, Бухариным и Ягодой. В редакционной статье журнала "На литературном посту" (1928 год) все несогласные с их постулатами объявлялись не более и не менее как "идеологические интервенты". Разумеется, таковыми подразумевались наиболее талантливые русские писатели, исповедующие традиции национальной классической культуры. Они клеймились "попутчиками", отлучались от "генеральной линии пролетарской литературы", подвергались всяческим унижениям.

При ближайшем рассмотрении миф о больших художественных достижениях в 20-е годы, не имеет под собой реальной почвы. Большинство, прославляемых рапповскими вождями сочинителей, вознамерившихся творить "вторую действительность", т.е. произведения искусства, имели весьма смутное представление о творческом процессе, а в силу аптекарско-ростовщического мышления отличались невежеством в общекультурном плане. Между тем к этому времени в русской культуре в следствие репрессий против русской интеллигенции образовались зияющие пустоты, которые быстро заполнялись представителями "малых народов", как они писали в анкетах, пролетарского происхождения. Это были в основном дети аптекарей, мелких торговцев, недоучившиеся студенты и прочие социальные элементы без определенных занятий. Поддерживаемые новой властью, где командные высоты занимали люди по сути космополитского толка, они заполонили средства массовой информации, медицину, науку, искусство и литературу.

Наступала пора "перековки", "переделки" человека и воспевания личности, одержимой лишь одной страстью - разрушением нации, веры, истории, природы. Любопытно, что даже Максим Горький требовал оптимизма и героизма, как он выражался, прометеизации главного действующего лица "человека-товарища - врага природы, окружающей его". В свою очередь, обосновывая концепцию романа "Разгром", А. Фадеев заявлял, что в "гражданской войне происходит отбор человеческого материала... Происходит огромнейшая переделка людей". И чтобы ни у кого не возникло сомнение на этот счет, добавлял: ""Переделка" людей происходит успешно потому, что руководят большевистской идеей такие как Левинсон - человек "особой, правильной породы", кстати, близкой по духу рапповским идеологам, стремящимся к "перековке" общества и подготовке кадров интеллигенции, натренированных идеологически на антирусский манер. Отсюда лозунг, провозглашенный Н.И. Бухариным: "Мы будем штамповать интеллигентов, будем вырабатывать их, как на фабрике". Процесс сей штамповки сопровождался жестоким преследованием вплоть до физического уничтожения русской - а шире славянской! - духовной элиты. Именно в 20-е годы было положено начало оскопления национального самосознания, столь драматически отразившегося впоследствии на духовном состоянии народа.

Тут впору хотя бы пунктирно отметить роль "Литературной газеты" в истории литературы. Правду сказать, она отличалась сервильным уклоном и искусно завуалированным антирусским акцентом. 5 апреля 1935 года газета стращала: "Классовый враг стремится проникнуть и в советскую художественную литературу (...) протаскивает в своих произведениях в замаскированной форме... подлые идейки... пытается проникнуть и в писательские организации, используя в своих враждебных нам интересах высокое звание члена Союза Советских писателей...". Здесь же назван и "контрреволюционер" - это С. Сергеев-Ценский, написавший "враждебный и клеветнический" рассказ "Поезд с юга". А три недели спустя ею был опубликован обзор поэзии за 1934 год, в котором ряд поэтов обвинялись в "кулацком уклоне", "классово-враждебных позициях" и прочих грехах. Скажем, Б. Корнилову приписывалось "отсутствие широко обоснованного революционного мировоззрения", а сверх того, у него "нет глубокого понимания борьбы между большевиками и кулачьем". Известность же Павла Васильева, подавалась читателю не более как печальный эпизод в истории литературной жизни и т.д. Страницы "Литературной газеты" пестрели именами Артема Веселого, Бориса Пильняка, Ивана Катаева и других писателей, коих обвиняли в декадансе, идейном разложении а равно и шпионаже в пользу иностранных государств. Одновременно изощренной травле и унижению подвергались Есенин и Шолохов, Булгаков и Замятин и многие другие.

Писатели либерально-интернационального толка всегда оказывались первыми, когда дело касалось выгоды. Они выше окружающих, пусть несчастье падает на головы других - лишь бы они благоденствовали. А этими другими были славяне и прежде всего русские. Так было и на этот раз, когда "отборные" инженеры человеческих душ созерцали строительство Беломорско-Балтийского канала. Конечно, им было ведомо, сколько десятков тысяч жизней ушло в землю при его сооружении, в каких нечеловеческих условиях приходилось работать заключенным и к каким методам принуждения прибегали карательные органы, "перековывая естественных врагов общества в честных трудящихся" (Лев Славин). Все они знали и сознательно и пылко воздавали хвалу ОГПУ и его главарю Генаху Ягоде.

Вот: "ОГПУ - смелый, умный и упрямый мастер" (Евг. Шварц, 27 августа 1933 года); "Восхищены грандиозной работой ОГПУ" (художники Кукрыниксы, 22 августа 1933 года). А Лев Кассиль радостно возопил 22 августа-33 года: "Об этих пяти днях буду помнить, думать многие ночи, месяцы, годы. Каждый день, проведенный на канале, вмещал столько впечатлений, что к вечеру мы чувствовали себя как-то повзрослевшими, углубленными и... немножко обалдевшими. Хочется тотчас откликнуться своим трудом, собственным делом. Но все виденное за эти дни так огромно, сложно, необычно, что хлынувший напористый поток новых мыслей, решительных утверждений готов смести все установившиеся представления о людях, вещах, делах. И хочется об этом новом написать по новому. Потрясающее путешествие!"