Революционное самоубийство

Тем не менее, я считаю, что методы борьбы, избранные «Черными пантерами» в 1966–1967 годах, в основном, были неплохим и необходимым этапом в жизни нашей партии. Зато проведенные нами военные операции привлекли внимание к нашей программе и к нашим планам в отношении будущего для чернокожего населения. Тогдашняя стратегия привлекла в наши ряды новых убежденных революционеров, а также помогла завоевать уважение народов третьего мира, ведущих борьбу с угнетателями. Но самый важный итог наших действий заключался в том, что нам все-таки удалось пробудить сознание чернокожих и белых граждан и заставить их задуматься над отношениями между полицией и меньшинствами в нашей стране. Сейчас даже трудно представить, насколько изменились отношения между американской полицией и чернокожими за последние шесть лет. Жестокие столкновения и коррупция все еще случаются в негритянских кварталах, но тем не менее полицейские управления стали на самом деле больше прислушиваться к проблемам городских меньшинств. Сегодня редко встретишь полицейского начальника, который не пытался наладить хотя бы в некой форме публичные отношения, связывающие полицию и чернокожее население. Кроме того, среднестатистический американский гражданин тоже стал проявлять больше внимания к случаям злоупотреблений и превышения полномочий в полиции, а не закрывать на них глаза, как делалось раньше. Прорыв в общественном сознании произошел во многом благодаря нашим действиям как раз той поры, когда мы были увлечены силовыми методами. Можно привести слова Хо Ши Мина, который сказал, что военная тактика, открыто применяемая для достижения военно-стратегических целей, ошибочна, тогда как применение той же тактики исходя из политических соображений будет абсолютно правильным. Мы последовали этому совету Хо Ши Мина. Наши действия теперь широко известны именно из-за политического резонанса.

Однако революция не совершается одним махом, это не единичное действие, а процесс. Времена меняются, и политика, служившая ориентиром в прошлом, не обязательно оказывается эффективной в настоящем. Избранная нами стратегия не была чем-то застывшим. По мере изменения внешних условий менялась и наша тактика. Патрулирование черных кварталов было лишь одним из пунктов нашей программы, которая состояла из десяти положений. Охрана чернокожего населения никогда не рассматривалась нами в качестве единственной задачи «Черных пантер». На самом деле, право на ношение оружия для защиты стояло ближе к концу программы — под седьмым пунктом. Оно шло только после тех требований, достижение которых являлось для нас более насущной целью, т. е. после свободы, обеспечения занятости, образования и жилья. Наши программы — их теперь называют программами по выживанию — с самого начала имели большое значение. Мы всегда планировали свои действия таким образом, чтобы быть участниками каждодневной борьбы негров за выживание, и искали такие средства борьбы, которые принесли бы пользу всем нашим чернокожим собратьям.

Но на партию оказывалось разлагающее воздействие как изнутри, так и снаружи. На протяжении нескольких лет средства массовой информации, находящиеся на службе Системы, раздували наши действия до размеров сенсации, особенно напирая на жестокость и применение оружия. Грандиозные события, такие, как выступление в Сакраменто, столкновение с полицией у редакции журнала «Рэмпартс», выстрел 6 апреля 1968 года, были истолкованы извращенно и никогда не были до конца поняты или проанализированы. Кроме того, нашу программу из десяти пунктов игнорировали, а наши планы по выживанию не принимали в расчет. «Черные пантеры» отождествлялись исключительно с применением оружия.

Имя Элдриджа Кливера связано и с другими отрицательными явлениями в жизни партии. Его вступление в партию именно после столкновения у редакции «Рэмпартс» не выглядит случайностью. Его привлекала сила, мощь оружия и тот звенящий от напряжения момент, когда бойцы стоят на краю гибели. Для него это и было революцией. Идеология Элдриджа основывалась на риторике, превозносящей насилие; его речь изобиловала бескомпромиссными высказываниями в духе «либо — либо», например: «Или взять в руки оружие, или остаться сопливым трусом». Он не поддерживал программы по выживанию, отказываясь рассматривать их как необходимую составляющую революционного процесса, в качестве средства, с помощью которого можно подготовить людей к общественной трансформации. Кливер был уверен в том, что эта трансформация может осуществиться лишь через насилие, для чего, по его мнению, требовалось вооружиться и штурмовать баррикады. Его одержимость насилием все больше и больше отдаляла его от общины. Не захотев отказаться от позиции, пропагандировавшей разрушение и отчаяние, Кливер недооценил врага и вступил на путь реакционного самоубийства.

Задолго до того, как Элдридж по-настоящему отошел от партии, он совершил первые шаги в сторону духовного изгнания. Он не смог установить связь между собой и народом, избегал политической близости, которой люди обычно ожидают от своих лидеров. Когда он скрылся из страны, его изгнание стало физической реальностью. Элдридж отрезал себя от самого главного подпитывающего революцию источника — ощущения единства с народом, разделения с народом смысла всех целей и идеалов. Его побег был похож на самоубийство, а его продолжающаяся ссылка в Алжире стала символом его отхода от общины на всех уровнях — географическом, психологическом и духовном.

С точки зрения диалектики, отступничество Элдриджа в итоге принесло кое-какие благоприятные последствия. Пока он и его последователи отождествляются с той самой деятельностью нашей партии, которая оттолкнула нас от общественности, партия уже избрала для себя другое направление. Элдридж взвалил приписанный нам средствами массовой информации образ прямо на свои плечи. Мы очень довольны тем, что избавились от этого бремени. Из-за действий Элдриджа Кливера доверие к нам несколько утратилось, но взамен мы получили более широкое признание от негритянской общины. Мы достигли более продвинутого состояния. Это был качественный прыжок вперед, подъем в сознании.

Альбер Камю писал, что «подлинная щедрость по отношению к будущему заключается в отдаче всего настоящему». Эти слова относятся и к революционеру. Такое отношение, продолжает Камю, проистекает из большой любви к земле, к нашим братьям, к справедливости. Партия «Черная пантера» придерживается того же правила. Отдавая все настоящему, мы отвергаем страх, отчаяние и поражение. Мы заделываем пробоины, зияющие в прошлом. Мы изо всех сил стараемся претворять в жизнь революционный принцип радикального изменения общества, и посредством долгой борьбы хотим «переделать душу нашего времени», как сказал Камю.

Эпилог

Я — это мы

Есть такое древнее выражение у африканцев: я — это мы. Если бы вы встретились с каким-нибудь жителем Африки в древние времена и спросили бы его, кто он, он бы ответил вам: «Я — это мы». Это и есть революционное самоубийство: я, мы, все мы вместе — это нечто одно и одновременно каждый из нас самостоятелен.

Так много моих товарищей ушло из жизни. Кое-кто из надежных партнеров, криминальных дружков и братьев из квартала просит сейчас подаяние на улице. Другие попали в психиатрическую больницу, оказались за решеткой или в могиле. Все они совершили самоубийство того или иного рода, потому что от природы были восприимчивы и обладали трагическим воображением — они могли видеть угнетение. Кто-то победил — это пример революционного самоубийства. Остальные совершили реакционное самоубийство, те, кто переоценил или недооценил врага. В любом случае, им не хватило сил изменить свое представление об угнетателе.

Разница заключается в надежде и желании. Имея надежду и испытывая желания, революционный самоубийца выбирает жизнь; по словам Ницше, он «стрела, стремящаяся попасть на другой берег». Самоубийцы обоих видов презирают тиранию, но презрение революционного самоубийцы сильнее, как сильнее и его страстное желание достичь другого берега. Реакционный самоубийца должен выучить, как выучил его брат революционный самоубийца, что пустыня не есть замкнутый круг. Это спираль. Когда мы пройдем через пустыню, все изменится.