А. Блок. Его предшественники и современники

понимаемой исторической ситуации. Первые два акта лирической трагедии

ведут к кульминации, где действие поворачивается в сторону современности.

После кульминации становится ясно, что первые два акта представляют собой

как бы ту почву истории, которая должна быть духовным оружием

современного человека в его сегодняшней жизненной и социальной борьбе. В

этом сложном и тем не менее на редкость цельном построении ощущение

«швов» в какой-то степени возникает только в кульминации, в те моменты,

когда возникает раздумье: что же означает этот образ единства,

запечатлевшийся на щите героя? Это недоумение связано со слабыми

сторонами мировоззрения Блока. Художественное «чудо» тут в том, что

кульминация в целом все-таки необычайно органична. Опора на историю и

здесь в конечном счете снимает возможность толкования женского образа в

качестве глухого «синтеза», уничтожающего, тушащего противоречия в

мистическом единстве.

Окончательно снимает такую возможность новый поворот сюжета после

кульминации. Четвертое стихотворение цикла («Опять с вековою тоскою…»)

представляет собой новую трагедийную перипетию. О нем шла речь выше, в

самом начале разбора «На поле Куликовом», — такой сдвиг в анализе

необходим именно для понимания конфликтного единства цикла. Цельность

цикла — не в «синтезе», но в конфликтном начале истории. Став

современником, герой не становится человеком, нашедшим истину в последней

инстанции, напротив, именно здесь с особой силой проявляется в нем

действенный жизненный драматизм. Герой-персонаж изображается ищущим

истину, понимание современности. Он — «волк под ущербной луной», потому,

что он борется в себе самом не с общими основами национальной истории, но с

недавним прошлым, в сущности с определенными тенденциями в

современности. Поскольку он явно «интеллигент», в специфическом

блоковском смысле слова, то он ищет социального самоопределения в сложном

общественном контексте, где «ущербная луна», весь переходящий в душу

«пейзаж» явно означают неблагополучное, характерное для современности

общественное устройство, культивирующее в нем индивидуалистические

темные страсти, навыки духовного обихода, связанные с жизнью социальных

верхов. То «дивное диво» истины, которое он ищет, никак не может

ассоциироваться ни с какими «синтезами», оно явно противостоит им, как и сам

Блок к осени 1908 г. оказался в коллизии со всеми своими «соратниками» по

символистской литературной школе. Если пользоваться блоковскими же

словами, то в этом герое-персонаже скорее всего изображается процесс

духовного самоопределения «новой интеллигенции», т. е. людей, ищущих связи

с передовыми общественными тенденциями современности. Блок-прозаик

настаивает на том, что эти процессы носят объективный характер, что за ними

стоит сложная диалектика борьбы «социальных верхов» и «социальных низов».

Тут Блока-лирика можно воспринимать только в связях с Блоком-прозаиком, и

Блок-прозаик до конца понятен только в соотношениях с Блоком-поэтом.

Что это так — об этом говорит последний акт лирической трагедии,

стихотворение «Опять над полем Куликовым…», датированное 23 декабря

1908 г., т. е. как бы завершающее не только цикл, но и осенние дискуссии о

народе и интеллигенции, и обмен письмами со Станиславским. Поиски

социально-исторической активности, действенности, по Блоку, особенно важны

именно сейчас, потому что Россия стоит перед новым историческим

катаклизмом, перед новой «Куликовской битвой»:

Опять над полем Куликовым

Взошла и расточилась мгла,

И словно облаком суровым,

Грядущий день заволокла.

Едва ли этот предстоящий катаклизм можно и должно воспринимать как

столкновение «народа» и «интеллигенции», представляемых как мертвенно

противостоящие друг другу социологические категории. Такое толкование не

допускается той сложной и мучительной борьбой, в которой Блок искал и

нашел единую и широкую историческую основу совокупности современных

противоречий, наиболее обобщенно понимаемых. Не допускает подобного

узкого «социологического» понимания и сложная диалектика становления

новой личности на основе истории, развиваемая и во всем цикле, и в прозе

Блока. Не допускает его и вся предшествующая эволюция Блока-поэта,

проблематика его книг «Нечаянная Радость» и «Земля в снегу». Как бы итоги

всему этому подводятся в цикле «На поле Куликовом».

Проза Блока дает поводы к прямым аналогиям между разными «станами» в

Куликовской битве и современными отношениями «народа» и

«интеллигенции», и, следовательно, к узкосоциологическому толкованию самих

этих аналогий. Элементы такой прямолинейности в прозе (а отчасти и в

черновых вариантах стихов) следует относить к трудностям, издержкам идейно-

духовного роста поэта. Но ведь и в прозе Блока к концу 1908 г., главным

образом в связи с работой Блока-поэта (развитие темы цикла «На поле

Куликовом»), устанавливается понимание «народа» и «интеллигенции» в

единстве их исторически противоречивых отношений. Следовательно,

подобному механически противопоставляющему ограничительному

толкованию противоречит даже отдельно взятая проза Блока — и в ней все это

толкуется шире, и в ней недаром же говорится об отклонившейся «стрелке

сейсмографа», предвещающей события наиболее общие, грозные и

катастрофические. А контекст всего творчества Блока в целом непреложно

говорит, что поэт понимает под такой катастрофой неизбежно надвигающийся в

стране новый революционный взрыв. О поведении человека в таком новом

революционном взрыве и говорится в финальном стихотворении цикла «На

поле Куликовом»:

Но узнаю тебя, начало

Высоких и мятежных дней!

Над вражьим станом, как бывало,

И плеск и трубы лебедей.

Не может сердце жить покоем,

Недаром тучи собрались.

Доспех тяжел, как перед боем

Теперь твой час настал. — Молись!

Блок ищет в этом гениальном цикле утверждения действенного, исторически

активного поведения человека в неизбежно надвигающемся, по его мнению,

грандиозном общественном конфликте.

«На поле Куликовом» закономерно завершает движение Блока в

революционные годы, и поэтому находимая в цикле новая концепция

творческого единства не может толковаться в духе соловьевских идей

«синтеза». Однако развитие Блока, происходящее судорожными взрывами,

скачками, стихийно и противоречиво, может дать поводы к таким

истолкованиям, — этими поводами пользуются Андрей Белый и Сергей

Соловьев для «примирения» с Блоком. После годов напряженных полемик,

литературно-общественной вражды они находят, что открывающийся циклом

«На поле Куликовом» новый этап творчества Блока возвращает его к

соловьевству. Именно так истолковывали они оба впоследствии свое

«примирение» с Блоком в 10-е годы, ссылаясь при этом на впечатление,

произведенное на них чтением цикла «На поле Куликовом». Откровеннее и

проще говорит об этом С. М. Соловьев: «Появились стихи Блока “На поле

Куликовом”, где я радостно узнал мощные и светлые звуки прежнего певца

“Прекрасной Дамы”»169. Далее, в качестве доказательства возвращения Блока к

соловьевству, цитируется кульминационное стихотворение цикла, причем

выделяется только появление светлого образа единства и опускается

уточняющая характеристика самого исторического этапа; затем сюда

присоединяется соответствующим образом интерпретированный доклад Блока

1910 г. о символизме. Более сложное построение возводит Белый, тоже

отправляющийся от цикла «На поле Куликовом»: «Я случайно прочел в

Волынской губернии стихотворение “Куликово поле”, и действие этого