А. Блок. Его предшественники и современники

поэтому в новых формах «вечного боя» он должен быть, так же, как там, в

Куликовской битве, на высоте величественной трагедии. Ход на будущее, на

современность, таким образом, оказывается предвещанием общенациональных

катастроф, великих трагических потрясений.

Поскольку основные идейные акценты в первом стихотворении, в завязке

трагедии, были на историческом прошлом, на образах «древней воли» и

«степной кобылицы», и движение стиха шло от прошлого к будущему, то

трагедийная перипетия во втором стихотворении строится в основном тоже на

прошлом. Ситуация стихотворения — прямое предвестье той, исторической,

Куликовской битвы. Так как Куликовская битва толкуется как часть «вечного

боя» русской истории, то во втором стихотворении она сама дается в

мужественных, трагических тонах неокончательного боя. Этот ее

неокончательный характер одновременно лирически пронизан огромным

утверждением жизни и подвига, несмотря на их трагизм, — в поразительном

образе лебедей («За Непрядвой лебеди кричали, и опять, опять они кричат…»).

Второе стихотворение датировано 8 июня 1908 г. — одновременно создавалась

новая кульминационная сцена «Песни Судьбы», где криком лебедей отмечается

также схождение Фаины и Германа. Там этот образ мертвенно натянут и

граничит с безвкусицей. Действенная трагедийная историческая перспектива,

вошедшая в персонаж-характер только здесь, в лирическом цикле, отменяет

полностью всю концепцию пьесы. В пьесе схождение Фаины и Германа,

реально ничем между собой не связанных, не может быть и художественно

обоснованным. В стихотворении единство исторического этапа, на котором

происходит реальное событие, включает его участников в историческую

перспективу и делает поэтому убедительным, внутренне правдивым и

лирический характер его героя-персонажа. Поворотный пункт в идейном

движении Блока находится в поэзии, и это отчетливо видно на движении

конфликтного начала в цикле. Сюжетной перипетии (а именно ею для всего

цикла является стихотворение «Мы, сам-друг, над степью в полночь встали…»)

свойствен высокий, органический трагизм. Это обусловливает и высокие

художественные качества кульминации — ее образует третье стихотворение

цикла («В ночь, когда Мамай залег с ордою…», 14 июня 1908).

В кульминационном стихотворении, разделяющем весь цикл на две

драматические половины (подъем темы к вершине — движение к развязке, или,

иначе говоря, от прошлого — к будущему, к современности), очень ясно видна

идейно-духовная противоречивость Блока в этот поворотный момент его

развития. По самому своему смысловому месту в композиции целого цикла

третье стихотворение очевидным образом должно давать известное равновесие

движущихся тем, и, следовательно, особо ответственным в нем становится

вопрос об их внутреннем единстве. Именно здесь происходит решающий

перелом от прошлого к будущему — поэтому историческая перспектива здесь-

то и должна обнажать смысл своей единой сквозной линии, «сквозного

действия», если выражаться в терминах системы Станиславского. Сложность

положения состоит в том, что мировоззрение Блока в целом остается

идеалистическим, оно опирается на идею «музыкального ритма» как основы

истории, и поэтому Блок не знает в современности более определенных сил,

движущих историю, чем «народ», социальные низы. В найденной Блоком

исторической перспективе они трагедийно переплетаются с новой

«интеллигенцией», выделяемой в самом движении «народа». Более точных

представлений у Блока нет. Поэтому в кульминации с огромной силой дается

общее для цикла трагическое движение от прошлого к будущему, и поэтически

это воплощается прежде всего на историческом материале. Именно здесь — вся

сила лиризма, поэзии, максимально интенсивной для Блока вообще:

С полуночи тучей возносилась

Княжеская рать,

И вдали, вдали о стремя билась.

Голосила мать.

И, чертя круги, ночные птицы

Реяли вдали.

А над Русью тихие зарницы

Князя стерегли.

Перелом к будущему в духе «добра и света», если пользоваться блоковскими

словами, подготовляется с наибольшей, максимально возможной вообще для

Блока поэзией, и все его существо как поэта — именно тут: в прославлении

трагического подвига, исторической действенности во имя будущего. Но

неизбежно обнажающееся здесь, по логике вещей, по внутренней логике

лирической трагедии, единство процесса оказывается таким, что оно допускает

несколько разные толкования:

И с туманом над Непрядвой спящей

Прямо на меня

Ты сошла, в одежде свет струящей,

Не спугнув коня

Естественнее и прямее всего это следует читать как единство личного и общего

в образном комплексе «О Русь моя! Жена моя!» — или, иначе говоря, «светлый

образ», нисходящий на воина, органичнее всего понимать как лирически

переживаемую тему России. Более узкоисторически, локально такой образ

единства (раз речь вообще-то идет все-таки о воине Куликовской битвы) без

особых натяжек может читаться как лирическое ощущение Родины сквозь образ

богородицы («был в щите твой лик нерукотворный»). Но, обращенный на

будущее (а именно «в будущее» направлена вся композиция), этот лирический

образ страдает общностью, неопределенностью. Однако восприятие его как

«Дамы» не допускается идейным целым цикла: высокий образ единства

возникает здесь в трагических коллизиях истории и без них немыслим, а

«Дама», в свою очередь, все-таки немыслима в переплетении столь явственно

земных, исторических страстей. Настаивать же на том, что это «Дама»,

очевидно, можно только привнося свои собственные мистические умыслы: не

зря же Блок предупреждал, что путать образы разных этапов его эволюции —

означает ничего в нем, Блоке, не понимать.

В каком-то смысле тут раскрываются и некоторые существенные

особенности развития Блока-лирика. В цикле «На поле Куликовом» предстают

наиболее органичными, естественно переходящими друг в друга, относительно

наиболее легко соотносящимися персонаж, лирическое «я» и общее стиховое

целое, «лирический поток». Механический разрыв, параллелизм этих двух

рядов, наметившийся с начала поэтической деятельности, Блок преодолевал

разными средствами, но вместе с тем подобный параллелизм и в какой-то мере

возрождался по-новому, в связи с особенностями идейно-духовной эволюции

Блока. Такое противостояние двух рядов наметилось уже в более широком виде

в композиции сборника «Земля в снегу» как неслиянность разных тематических

линий. Поиски единства творческой концепции и затем нахождение

исторической перспективы наиболее четко именно в цикле «На поле

Куликовом» обусловили и новое качество в соотношении этих двух рядов.

Органичность внутренних связей в цикле «На поле Куликовом» — идейное

качество, а не просто формальное достижение. С этим связано небывалое у

Блока художественное единство в цикле вообще, и в частности поразительная

органичность сюжета. Сложная тема — перебрасывание моста от далекого

исторического прошлого в современность — сюжетно реализована так, что

читатель не видит никакой неестественности в переходах, никаких «швов»

сюжета. Этой органичностью и объясняется редкая целостность своеобразной

лирической трагедии: отдельные стихи представляют собой как бы акты

пятичастной драмы. В этом смысле «На поле Куликовом» перерешает и

отменяет темы и идеи «Песни Судьбы». И тут-то становится особенно

наглядным смысл театрализованности лирического персонажа Блока.

Театрализованность трагического персонажа Блока в «На поле Куликовом»

означает его историческую активность, действенность в сложной, целостно