Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

— А как быть с долларами?

— На долларовую выручку от займа каждый еврей, желающий эмигрировать, получит определенную сумму, которая поможет ему устроиться в другой стране и послужит фундаментом, на котором он будет строить новую жизнь.

Я понимал, что мое предложение не идеально. Но опасался, что любая возможность экономического существования для евреев будет подорвана партией, пока не будет что-то создано для предотвращения этого. Мое предложение означало, что еврейская собственность в Германии будет храниться в течение многих лет. Между тем могло произойти много новых событий.

К моему огромному удивлению, Гитлер заявил, что не возражает против моей попытки осуществить мою идею на практике. По моему предложению он санкционировал проведение мной политической дискуссии в Лондоне. Переговоры состоялись там с 14 по 17 декабря 1938 года. Я связался с лордом Берстедом из фирмы «Сэмюель и Сэмюель», который отреагировал согласием на предложение встретиться, в то время как другие фирмы, как он мне сообщил, отклонили его. Последовало обсуждение с американским и британским председателем так называемого комитета Эвиана господином Рабли и британским министром лордом Уинтертоном. Они оба, а также лорд Берстед проявили интерес к тому, чтобы отслеживать мой план и способствовать его осуществлению.

Однако эта попытка разрядить международную обстановку также провалилась, когда 20 января 1939 года Гитлер уволил меня с должности председателя Имперского банка. Официальные контакты с Лондоном были прекращены.

Часть пятая

Сопротивление

Глава 51

Я порываю с Гитлером

С середины 1936 года мои отношения с Гитлером медленно, но неуклонно ухудшались. В первые годы мое влияние на его политику было значительным — особенно в экономической сфере, — однако со второй половины 1936 года оно быстро уменьшалось. Мое заявление в марте 1937 года, что он не может больше ожидать от меня денег; невозможность распространить его планы автаркии на продовольствие; полное исчерпание рынка капиталов Имперским банком и мое осуждение антисемитской политики партии — все эти факторы явно убедили его в том, что он не может рассчитывать на меня в реализации своих воинственных намерений, которые до сих пор ему удавалось скрывать.

Лишь во время Нюрнбергского суда я узнал, что уже в начале ноября 1937 года Гитлер в строгой секретности доверительно сообщил Верховному командованию вермахта и министру иностранных дел о своих военных планах. До этого я ничего не подозревал. Не расставался с надеждой на мирный исход. Понимание того, что события развиваются в опасном направлении, пришло ко мне в начале января 1938 года. Нет необходимости восстанавливать события, которые так часто описывались. Бломберг заключил брак с дамой, которая была замечена в недостойном поведении. Он подал в отставку с поста военного министра. Командующему сухопутными силами генералу фон Фричу были предъявлены необоснованные обвинения в гомосексуализме.

Шеф берлинской полиции граф Хельдорф рассказывал мне о подлой роли, сыгранной в обоих случаях гестапо, руководимым Гиммлером и Гейдрихом. В начале национал-социалистического движения Хельдорф принимал участие во многих эксцессах, но с течением времени и благодаря опыту пребывания в партии он изменил свои взгляды и попытался реабилитироваться, присоединившись к критически настроенным фракциям. Поэтому мои друзья и я были осведомлены обо всех деталях, касающихся дел Бломберга и Фрича.

Все указывало на то, что Гитлер явно вел дело к войне. Об этом свидетельствовала манера, в которой он разрешил оба вышеупомянутых дела, — без тени справедливости, порядочности и морали. О том же говорило его решение взять на себя командование вооруженными силами, увольнение фон Нейрата с поста министра иностранных дел, а также нескольких достойных генералов и дипломатов, которые его не устраивали.

События, связанные с Бломбергом и Фричем, произвели неприятное впечатление в стране и за рубежом. Это побудило Гитлера и Геринга ускорить принятие мер, ведущих к аншлюсу Австрии. Беспрецедентное ликование по поводу аншлюса Австрии, похожее на подобные явления в старом рейхе, подняло популярность Гитлера на недосягаемый прежде уровень и заставило забыть неприятные инциденты с Бломбергом и Фричем.

После похода на Вену Имперский банк столкнулся с необходимостью поглощения Австрийского банка и подчинения, таким образом, австрийской экономики германской монетарной политике. В то время как партийные функционеры в Германии стремились представить бывшую экономическую и управленческую политику Австрии как вопиющий пример неэффективности, я отдавал должное выдающейся деятельности Австрийского национального банка и высокой международной репутации, которой он достиг и которую поддерживал несколько десятилетий. Некоторые горячие головы в штате банка пытались производить политические «чистки», но я с самого начала категорически отказался разрешить им это. Ни один сотрудник персонала банка не был уволен после того, как я принял руководство им. Председатель банка господин Кинбек был прежде министром финансов страны, способным адвокатом и финансистом. Правда, мне пришлось позволить ему уйти, поскольку не представилось возможности предложить ему равноценный пост, но я проследил за тем, чтобы он ушел в отставку с полным пенсионным обеспечением и с честью, хотя было известно о его частично еврейских корнях.

Во время обсуждения, которое происходило через несколько дней после похода в Австрию, Гитлер объявил о намерении повысить рыночную стоимость австрийского шиллинга — до этого равнявшегося пятидесяти немецких пфеннигам — до 66²/₃ пфеннига. Госсекретарю Кеплеру удалось убедить Гитлера, что такой рост стоимости шиллинга увеличит стоимость денег в карманах рабочих. Он упустил, однако, то, что в карманах трудящихся было мало денег. Не учел он также того, что известно каждому студенту первого курса, изучающему политэкономию: последующий автоматический рост цен немедленно упраздняет любую искусственную переоценку стоимости денег. И кроме того, такая мера послужила только разбалансированию австрийской экономики. Единственными, кто нажился на повышении стоимости шиллинга, стали обладатели ценных бумаг с фиксированной процентной ставкой, то есть владельцы облигаций и закладных, которые получили большие суммы благодаря платежам по процентам и амортизации. О том, что именно эти капиталистические круги извлекут прибыль от данной меры, господа Кеплер и Гитлер как-то не подумали.

Я напрасно излагал свои взгляды, диаметрально противоположные проводившейся политике. Не в силах оказать какое-то влияние, я заявил Гитлеру:

— Среди ваших коллег имеется эксперт по валютным вопросам, признанный в мире авторитетом в данной сфере, вы же совершенно игнорируете его советы.

В ответ было сказано:

— Я поступаю так по политическим соображениям.

Если сегодня партийно-политические пристрастия стремятся преувеличить или преуменьшить исторический факт всеобщей радости австрийцев в связи с аншлюсом, то я хотел бы в опровержение этого привести свидетельства, которые наблюдал собственными глазами при личном общении с людьми. В те дни я был не только в Вене: путешествовал по всей Австрии и разговаривал с представителями всех слоев общества в столицах австрийских провинций. Нигде я не встречал иной реакции, кроме облегчения и надежды, что они наконец вырвутся из экономического и национального застоя.

Я разделял эту радость всем сердцем, но этого было недостаточно, чтобы развеять мои дурные предчувствия в связи с делом Бломберга — Фрича. В результате долгих и тревожных размышлений я был вынужден прийти к выводу, что продолжение существования гитлеровского режима несет величайшую угрозу отношениям нашей страны и нашего народа с народами других стран.

Вместе с друзьями я начал размышлять над тем, как свергнуть гитлеровский режим наилучшим способом. По делу Фрича я связывался с новым командующим сухопутными силами фон Браухичем. Встречался в Берлине с командующим армейской группы в Берлине фон Рунштедтом. Вел длительные переговоры с адмиралом Редером. Наконец, съездил к министру юстиции Гюртнеру. Со всеми ними я обсуждал опасность, угрожавшую стране, и просил их принять контрмеры в отношении Гитлера с высоты их военного и официального положения. Повсюду я натыкался на глухую стену. Ни один из этих высокопоставленных деятелей не проявил готовности встать на защиту права и справедливости.