Андрей Кончаловский. Никто не знает...

дефицитны.

В типичном крестьянском обществе отдельная личность или семья могут процветать

исключительно за счет других. Типичный крестьянин практически не видит взаимосвязи между

трудом и технологией, с одной стороны, и приобретением достатка-богатства — с другой. Он

трудится «для пропитания», а не для накапливания богатства.

Крестьяне индивидуалистичны, и каждая их общественная ячейка видит себя в

непрерывной борьбе с соседями за свою долю дефицитного достатка. Преуспевающие личность

или семья рассматриваются как угроза стабильности общины. Точно так же крестьяне избегают

занимать лидерские позиции, боясь, что их мотивы вызовут подозрение. В таком окружении

вовсе неудивительно обнаружить, что крестьяне ищут богатых покровителей.

Крестьянские общины кооперативны лишь в той мере, в какой они уважают взаимные

обязательства. Совершенно чуждыми для них являются концепции общинного благосостояния и

общинной ответственности. Взаимная подозрительность ограничивает выработку

кооперативных решений.

Культура не только является существенным элементом, помогающим формировать

общество, но и самым важным фактором из всех. Такова исходная установка реального

консерватизма, который, как мы помним, исповедует Кончаловский.

Формула «Культура — это судьба», вытекающая из вышеописанных и других «источников

и составных частей» философско-культурологической концепции национального «домостроя»

Кончаловского, — фундаментальная для него мировоззренческая опора.

Почему из так замечательно задуманных российских преобразований либо не получается

ничего, либо получается черт знает что?

Убежденность наших преобразователей и реформаторов, формулирует свой

культурологический ответ Кончаловский, в том, что политика способна изменить культуру,

безосновательна. Русская история, напомню его точку зрения, как процесс развития культуры

еще не создала ментальность, готовую к принятию идеи как социализма, так и капитализма.

Культура формирует политическую реальность.

Поскольку культура русского народа относится к крестьянскому типу, постольку она очень

консервативна и малоподвижна. Этим типом культуры определяется и грязь в общественных

туалетах в стране, и страсть к неуплате налогов. И то и другое — выражение

безответственности индивида перед обществом. То, что можно назвать анонимной

ответственностью человека, чуждо крестьянскому сознанию. Русское крестьянство

исповедовало уравниловку, воспринимало государство как врага, поскольку оно всегда было

чем-то внешним по отношению к крестьянину, чужим, насильственным. А раз государство враг,

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

178

то и ответственности перед ним нет.

В России, в отличие от стран протестантской (или конфуцианской) культуры, к закону

всегда относились без уважения. А раз человек относится к закону легко, то и закон пишется

так, чтобы его не могли выполнить. Отсюда, по Кончаловскому, и особая истовость русского

человека в вере. Русский человек так истов в вере, потому что не уважает законов — в том

числе и Божьих. Поэтому русскому человеку ближе Бог прощающий.

Вот почему в России бороться, например, с коррупцией можно только путем устрашения,

с помощью мощных силовых институтов. Иначе нечего думать о построении сколько-нибудь

стабильного общества. Ведь у крестьянской ментальности либерализация законов

ассоциируется со слабостью власти, а слабость власти провоцирует анархию. По убеждению

Кончаловского, в постсоветское время в нашей стране произошла либерализация законов с

параллельным развалом силовых структур. Страх исчез. Никто ничего не боится. Хорошо еще, с

горькой иронией замечает режиссер, что русские до сих пор живут в XVI веке, а не

организованы в классы. Поэтому вероятны только стихийные восстания, не способные

всколыхнуть всю страну.

В России происходит сращивание политической власти с предпринимательством, что

открывает огромные возможности для коррупции. Это очень свойственно азиатской

авторитарной традиции. Осваивая западный стиль капитализма, народы этого региона далеки от

борьбы за права человека, потому что людям здесь в массе своей права не нужны.

Коррумпированность и сращивание капитала с политикой здесь неизбежны, как неизбежно и

возникновение новой аристократии.

Новая аристократия формируется из простых людей — неважно, кем они были,

профессорами или бандитами. Новый российский высший класс не знает кастовости. Движение

снизу вверх нигде не стопорится. В этом отношении потенциала у России современной заметно

больше, чем у России дореволюционной.

Поскольку в России никогда не было буржуазии, жить здесь как в Европе — невозможно.

Но в этом нет исторической обреченности. Просто нужно ставить реальные задачи. Можно

хорошо жить и в обществе без демократии.

Русский народ, полагает Кончаловский, нуждается в перевоспитании. Но для этого нужна

воля государства. В этом смысле возврат к «сильной руке» может быть и благотворным. Есть

вещи важнее пресловутой свободы.

Главное — нужно знать себя. К сожалению, поясняет режиссер, мы всегда думаем о себе,

что мы либо лучше, либо хуже, чем есть на самом деле. Человек в серединке себя реально

понимает. Каждая нация должна понять себя, чтобы куда-то двигаться. А уж правительству тем

более надо знать нацию. По левой стороне в стране с правосторонним движением ехать очень

опасно.

«Думаю, у нас не получится ни успешной экономики, ни самодостаточной национальной

политики до тех пор, пока не возникнет потребность в осуществлении самого грандиозного

Национального Проекта — реформы национального сознания…»

5

Мысль о том, что «можно хорошо жить и без демократии», нашла отражение в

документальном цикле Кончаловского «Бремя власти», в двух первых фильмах которого,

посвященных Юрию Андропову и Гейдару Алиеву, он был и автором, и ведущим. По его

словам, эти картины — аргумент в споре с отечественным либералами на тему преобразований

в стране на современном этапе ее истории.

Каждый из двух первых фильмов цикла начинается с известного изречения, что власть

развращает властителя, абсолютная же власть развращает абсолютно. «Действительно, —

продолжает Кончаловский в качестве ведущего, — в истории немало примеров, когда люди,

наделенные абсолютной властью, использовали ее во зло. Но время все ставит на свои места, и

то, что современники воспринимали как зло, в исторической перспективе нередко оказывается

не только необходимостью, но и благом. Власть — это не только права, это и обязанности. И

они тяжким грузом ложились на плечи тех, о ком мы будем говорить в этой серии

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

179

телефильмов…»

К таким деятелям режиссер причисляет Юрия Андропова и Гейдара Алиева.

Кончаловский пришел к парадоксальному убеждению, что с средины 1960-х годов КГБ

«из органа подавления инакомыслия постепенно становился инструментом борьбы с

коррупцией в обществе и, в частности, в высших эшелонах партийной элиты… Сама

деятельность этой организации, в силу своего закрытого характера, требовала соответствия не

принятым идеологическим клише, а действительности. В своей борьбе с коррупцией КГБ

подготавливал… реформы. В недрах КГБ возникло осознание необходимости перестройки и

гласности. Не секрет, что КГБ сыграл существенную роль в утверждении тех горбачевских

концепций, которые привели его к власти».

Главную роль в изменении функций Комитета Кончаловский отводит Ю.В. Андропову,

значение фигуры которого для современной России, как полагает режиссер, было «недооценено,