Полководцы Древней Руси

Обратно Чудин вернулся с венгерским послом, баном короля, который привез великому князю многие дары от Ласло I. После большого приема во дворце в присутствии киевского митрополита, князей Ярославова корня, бояр и выслушивания посольских речей бана Всеволод и Владимир приняли посла во внутренних хоромах, без людей, лишь с одним толмачом.

Посол подробно рассказал, какие обиды чинил и чинит Генрих IV Руси, напомнил, как он поддерживал Изяслава против него, Всеволода, как теперь хочет втянуть Русь в далекие от нее дела, использовать ее войско для укрепления своей власти, захвата новых земель. Угры же, вечные соседи идрузья Руси, и ссориться им из-за имперских интересов Генриха IV вовсе незачем, а что до счетов угров к немцам, так они разберутся сами.

Всеволод и Владимир слушали бана, молча переглядывались, а потом, когда посол ушел, долго еще сидели, говорили, взвешивали его слова, судили о том, с кем Руси более выгодно быть в мире. Владимир говорил отцу: у Руси свои заботы: половцы, Олег в Тмутаракани, торки; не наше это дело лазать по чужим горам. Рассоримся с уграми, а они ведь рядом с нами.

Всеволод соглашался: нет сейчас у Руси кровных дел на Западе, все русские заботы поворачивались в степь.

Через несколько дней бану был дан ответ: русские князья не станут помогать Генриху против угров, пусть мир и любовь между Венгрией и Русью будут вечны и недвижимы.

Время показало, что ответ был верным. На велик день, на пасху этого же года, в Киев прибежал Ярополк Изяславич, изгнанный из Владимира-Волынского Володарем и подросшим Василько Ростиславичами и Давыдом Игоревичем, которые вот уже который год действовали заодно против Ярополка. Он рассказал, что вначале Ростиславичи и Давыд куда-то бежали из волынской земли, вернулись обратно уже с дружинами, учинили в волынской земле смуту, нашли себе приспешников и в самом Владимире, презрели княжескую лествицу и покусились на Ярополков стол.

И вновь Всеволод посылает восстанавливать порядок первого воина Руси Владимира Мономаха, дав ему свою киевскую дружину.

Со временем для Мономаха стало привычным делом идти на брань то с одной дружиной, то с другой. Он ходил в походы с дружинами ростовской и суздальской, переяславской, смоленской, черниговской, киевской. Князь знал в лицо почти всех дружинников и даже простых воев в городских полках, и они знали его не издалека, а близко. Когда он шел с ними во главе рати — всегда спокойный, с негромким голосом, умным взглядом светлых глаз, — его войску было надежно и уверенно. И еще они знали, что Мономах к своим тридцати с лишним летам не проиграл ни одной битвы. И на этот раз одно его появление на Волыни повергло тамошних мятежных князей в страх и уныние. Он без боя занял Владимир и погнался за ними к Теребовлю и Перемышлю, и они бежали от него за дальний город Микулин, и он ходил за ними к Микулину и не настиг их.

Ярополк пришел вместе с Мономахом и снова сел на владимирском столе, а Мономах вернулся назад в Киев — его ждали на Руси новые заботы: половцы взяли городок Горошин, и Мономаховы дружинники, не расседлывая коней, погнались за ними к городку и дальше, за реку Хорол, и прогнали половцев прочь.

Но лишь месяц провел дома в Чернигове Мономах. В Киев пришли вести, что Всеслав Полоцкий замышляет новый выход, и Всеволод решил предупредить его. Союзные половцы опять подходят к Чернигову, и Мономах отправляется с ними и своей черниговской дружиной знакомой дорогой в Полоцкое княжество.

На этот раз Мономах не оборонялся, как прежде, не мстил врагу за разорение своих земель, а наносил удар первым. И сразу он понял выгоду этого первого удара.

Позднее он напишет в «Поучении» об этом походе: «На ту осень ходили с черниговцами и с половцами — читеевичами к Минску, захватили город, не оставили в нем ни челядина, ни скотины».

Минск был снова разграблен и сожжен дотла. Всеслав в те дни сидел недвижно за стенами Полоцкой крепости, ожидал выхода Мономаха к своему стольному городу, но Мономах не пошел на Полоцк: враг был предупрежден и наказан, теперь полоцкий князь не посмеет двинуться на Всеволодовы и Мономаховы города.

На развалинах Минска Владимир вспомнил свой первый поход на этот город. Теперь все было иное. Если раньше он много думал о смысле войны, о гибели людей, о тщете жестокости и насилия, то теперь сердце его билось спокойно при виде горящего города, ничто не шевельнулось в его душе: он уже стал привыкать к тому, что соперник должен быть наказан, может быть, даже уничтожен, иначе теряется смысл войны, смысл потерь, лишений, гибели своих, близких ему людей. Что такое был для него сегодня Минск? Один из многих взятых на щит городов.

А на юге продолжали бушевать князья-изгои. Едва Владимир ушел с Волыни, как вновь забегал Давыд Игоревич. С небольшой дружиной он появился в днепровском устье, у городка Олешье, где отдыхали перед дальней дорогой, чинились иноземные и русские купеческие караваны, и ограбил греческих торговых людей.

Получив об этом известие, Всеволод послал гонцов к Давыду и приказал им догнать его, где бы он ни был, и сказать, чтобы прекратил разбой на торговых путях, а шел бы в Киев с повинной к великому князю, который обещает ему стол.

И вот через несколько недель Давыд Игоревич сидит перед Всеволодом и Мономахом — короткошеий, с большой тяжелой головой, быстрым взглядом небольших темных глаз — слушает, как князья выговаривают ему за ссоры и неспокойное бытье.

Потом Всеволод отдал Давыду там же, на Волыни, Дорогобуж и велел сидеть тихо. В тот же день Давыд Игоревич отбыл на юг, а вскоре оттуда в Киев и Чернигов пришли новые плохие вести. Теперь побежал Ярополк Изиславич, князь владимиро-волынский, недовольный тем, что один из его городов киевский князь отдал врагу — Давыду.

Ярополка давно уже поднимали против Киева волынские бояре, стремившиеся отделиться от киевской земли, а также ляхи, которых много было при волынском князе. Здесь сидели и те, кто еще с Изяславом ходил на Киев, и те, кто приходил сюда из Кракова, от Ярополковой сестры Евдокии, и люди Ярополковой матери, польки Гертруды. Жена-немка Кунигунда также подогревала честолюбие Ярополка, шептала мужу о прелестях собственного Волынского королевства. Польский король мечтал восстановить старый волынско-польский союз, направленный как против Киева, так и против германского императора.

Но и у Всеволода и Мономаха были на Волыни свои люди, особенно у княжившего здесь прежде Владимира. После того как Мономах оставил Владимир-Волынский, бывшая его дружина не вся ушла с ним на север, многие из тех, с кем он делил военные невзгоды в западных странах, помнили его и по-прежнему смотрели на себя как па Мономаховых слуг. И Владимир не забывал их, одаривал богатыми дарами, призывал их детей в свою черниговскую дружину. И теперь они послали весть в Киев и Чернигов, что Ярополк собирает большую рать, чтобы повторить вместе с ляхами путь своего отца и взять Киев.

Всеволод не стал ждать выхода Ярополка. Мономаху было наказано быстро идти во Владимир и привести в повиновение Волынскую землю.

И снова поход — налегке, без тяжелого обоза, с по-водными конями, с дружиной, без полка, в расчете на помощь своих приспешников во Владимире и воинов Давыда и Ростиславичей, если дело дойдет до брани.

Давыд всячески выражал свою преданность Всеволоду, послал своих людей навстречу Мономаху, просил передать, что со всех городов Ярополк вызвал людей во Владимир, готовит город к осаде, сейчас же находится вместе с матерью-полькой Гертрудой и женой в Луцке, где также собирает воев.

Приход Мономаха был настолько быстр и неожидан, что Ярополк так и не успел приготовиться к брани. Когда сторожи ему донесли, что Мономах идет на Луцк, то черниговский князь был уже на подходе к городу. Вместе с ним скакал и присоединившийся к черниговской дружине приземистый быстроглазый Давыд Игоревич.

Ярополк не стал искушать судьбу, бросил мать-и жену в Луцке со всем имением, взял с собой лишь самые большие ценности и бежал к ляхам. А Луцк уже открывал ворота Мономаху, сдавался на милость победителя.