Годы в броне

Генерал подкрутил пышные усы, подошел ближе и протянул мне синенькую книжечку диплома...

Я был счастлив, что через столько лет снова побывал в родной академии и встретился со своими профессорами. А как приятно было сознавать, что тебя не забыли, о тебе думают, за твоими успехами следят.

Долго стоял я у скверика, держа в руках диплом и любуясь своей родной Фрунзевкой, которая дала мне путевку в жизнь...

* * *

Наступило наконец долгожданное утро 24 июня. Оно было пасмурным. Небо затянули тучи, моросил мелкий дождь. Со всех концов Москвы к Красной площади потянулись сводные полки фронтов, флотов и части Московского гарнизона. Улицы и площади были запружены народом. Мы шли, провожаемые улыбками тысяч и тысяч людей.

На мокрой брусчатке Красной площади застыли четкие квадраты парадных рот. Стояли по фронтам. Во главе - командующие и фронтовые штандарты Карельского, Ленинградского, Прибалтийского, Белорусских, Украинских фронтов...

Капли теплого июньского дождя блестели на стальных касках солдат, на лакированных козырьках офицерских фуражек, алмазами сверкали в усах ветеранов...

А мне казалось - это капли ратного солдатского пота, который просолил наши гимнастерки на том нелегком пути, по которому мы шагали с боями почти четыре года.

Не все пришли на Красную площадь. Многие - самые отважные, самые лучшие сыны Родины - никогда уже не смогут прийти сюда. Но они не забыты. Мы, живые, навсегда в долгу перед ними и вечно будем помнить, чем обязаны им.

Наша 55-я бригада многим обязана своему бывшему командиру Герою Советского Союза полковнику Леониду Сергеевичу Чигину, сраженному в боях на Курской дуге.

Мы, танкисты 3-й гвардейской танковой армии, всегда будем помнить комбата капитана Лордкипанидзе, безудержно храброго человека, о мужестве и геройстве которого у нас ходили легенды. Этот двадцатидвухлетний капитан из Кахетии погиб на моих глазах в неравном бою на западном берегу Днепра, у стен Киева.

Никогда не забуду декабрьское морозное утро сорок третьего года. Река Тетерев еще не замерзла, и от воды поднимался белесый туман. Мы стояли на КП командира бригады, и капитан Лордкипанидзе на все мои распоряжения коротко отвечал: "Есть!"

С часу на час мы ждали контрудара фашистов, стремившихся любой ценой взять инициативу в свои руки. И как раз в тот момент вышел из строя комбат Ковалев. Вместо него я назначил капитана Лордкипанидзе и сразу поставил ему задачу не допустить прорыва немецких танков через реку Тетерев.

Ничейная полоса определялась шириной реки. Когда началась эта неравная танковая дуэль, страшно было смотреть, как с дистанции восемьдесят - сто метров бронированные машины посылали снаряды одна в другую. Казалось, гитлеровцы вот-вот сомнут наших, расстреляют батальон, раздавят его своим численным превосходством. Все новые и новые немецкие танки выползали из леса. У нас же в тот момент не было никакой надежды на подкрепление. Накал боя достиг своего предела, когда из леса вдруг вынырнула еще группа танков. Мы похолодели, увидев, как эти машины, словно допотопные чудовища, неумолимо приближались к урезу воды. Было яснее ясного: Лордкипанидзе не сможет выделить хотя бы часть сил для борьбы с ними. Неужели враг форсирует реку?

Говорят, отчаянным везет в бою. Когда-то я не верил в это. Но после того боя мой скептицизм был сильно поколеблен. Вновь назначенный комбат поступал вопреки всем правилам и даже математическим расчетам. Он вдруг бросился на своем танке к месту предполагаемой переправы и стал в упор расстреливать гитлеровцев. Два их танка сразу зачадили, остальные, не задерживаясь, повернули вспять.

С трудом добрался я спустя некоторое время до танка Лордкипанидзе, постучал по броне. Из открытого люка высунулась голова капитана.

- Удержишься?

- Конечно удержимся, товарищ комбриг! - уверенно ответил он, и глаза его заблестели по-озорному.

Да, батальон тогда удержался, а капитана Лордкипанидзе не стало...

Не пришли с нами на Красную площадь и командиры батальонов Стальненко, Коротков, Савченков, сложившие головы в Польше.. Не дожили до Дня Победы замполиты Немченко и Маланушенко, похороненные в самом Берлине. И еще много-много таких, как они...

Приняв рапорт начальника гарнизона, величественно застыл на коне командующий парадом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский: он ожидал выезда принимавшего парад Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.

Сознание не поспевало за событиями, а так хотелось все осмыслить, охватить взором, сохранить в памяти навсегда! По площади сновали многочисленные фоторепортеры и кинооператоры. Я с надеждой глядел на них: вот кто сумеет запечатлеть и сохранить все на века!

Над колоннами нашего сводного полка гордо развевалось Боевое Знамя, овеянное ветрами многих европейских стран. Его крепко держал бесстрашный сокол, трижды Герой Советского Союза Александр Иванович Покрышкин. А рядом с ним стояли ассистенты, одним из которых был солдат 55-й гвардейской танковой бригады, простой советский парень Клим Мокров.

Возглавлял сводный полк командующий 1-м Украинским фронтом Иван Степанович Конев. Его лицо было строгим и торжественным. Прославленный полководец был взволнован в тот день, пожалуй, не меньше, чем перед самой сложной боевой операцией. Плечом к плечу с ним шагали его соратники: командармы Рыбалко, Жадов, Лелюшенко, Курочкин, Красовский, Коровников, Коротеев, Гордов, Гусев, Пухов.

В завершение торжественного марша воины-победители под барабанный бой бросили к подножию Мавзолея двести захваченных в боях знамен разгромленной немецко-фашистской армии.

Вечером я снова пришел на Красную площадь. У подножия Мавзолея еще валялись фашистские знамена. Их брезгливо рассматривали москвичи.

Столица нашей Родины ликовала. То тут, то там качали солдат и офицеров, и тогда мелодично звенели их боевые награды. Качали в тот вечер и меня.

На всю жизнь запомнился мне салют из тысячи орудий, осветивший московское небо...

Вечер я провел в дружной, веселой и совсем незнакомой компании, в которой меня приняли, как родного. А через несколько дней железнодорожный эшелон мчал нас, участников Парада Победы, на запад, в наши полки, бригады, дивизии.

Мы ехали, чтобы встать на вахту мира.

* * *

Жизнь моя и по сей день связана с Советской Армией. За эти долгие годы мне довелось командовать танковой дивизией, затем быть первым заместителем командующего войсками Закавказского военного округа. А в 1969 году меня назначили начальником курсов "Выстрел"{6}.

Ритм жизни резко изменился. Да и дела, которыми предстояло теперь заниматься, были не совсем обычными для меня. В общем, для начала надо было многому учиться. Этим и занялся без промедления. А одновременно стал присматриваться к новому коллективу, знакомиться с людьми.

На моем рабочем столе появились десятки программ и лекций. Как же все это было ново и непривычно! Пришлось на каждом шагу сдерживать свой характер. Меньше говорить, а больше слушать. Одним словом, это была для меня коренная ломка привычной активной армейской практики. И "обкатка" в новых условиях оказалась, прямо скажу, нелегкой...

Объездив многие училища, учебные поля различных частей и соединений, побывав в большинстве лабораторий наших прославленных академий, посетив МГУ, Высшее техническое училище имени Баумана, я постарался перенять все лучшее и применить это лучшее в учебном процессе. Опираясь на огромный опыт работоспособного, дружного, высококвалифицированного коллектива, я постиг специфику педагогической деятельности. Это позволило нам внести в работу все то новое, чего требовали современная обстановка, задачи, стоявшие перед Вооруженными Силами.

Курсы "Выстрел" не случайно называют в армии "полевой академией". Большую часть времени офицеры-слушатели занимаются в поле, на полигонах, танкодроме, в парках. Это вовсе не означает, что у нас уделяется мало внимания учебе в классах и лабораториях. Классно-лабораторные занятия проводятся на курсах с учетом последних достижений военной педагогики, с широким применением технических средств обучения, кино, радио, телевидения, видеомагнитофонных записей, тренажерной системы.