Большая Медведица

— Здравствуй, Лена, Олега где?

— Парни говорят на какой-то «пятерке», ты знаешь, где она находится?

— Съездить хочешь?

— Игореха с Максимом замотали, я — то понимаю, что пока нельзя.

— Собирайтесь, только втихаря, в час ночи я за вами заскочу. Дома ничего запрещенного нет?

— Нет, обыск ведь делали два раза уже.

— Ладно, ровно в час выходите, я сигналить не буду. Ветерку брякни, если желание у него есть на мужа твоего дыбануть, пускай тоже подтягивается.

В двенадцать следующего дня Лена вошла в Лотос, и увидев кучу уголовников, сразу забыла все инструкции Андрюхи. Шпана глазела на дамочку в мутоновой шубке, она растерянно на них.

— Ты, красотка, случаем не заблудилась?

— Мне бы этого, как его, Культурного — наконец выпалила она.

— А он тебе зачем?

— Я Олега Иконникова жена.

— Сразу бы так и сказала, че молчишь.

Ее провели заставленным коробками узеньким коридорчиком в маленький кабинет Пал Палыча.

— Это Святого супруга — за ее спиной негромко доложил Секретарь и, притворив дверь, исчез.

— Здравствуй, Лена, садись — поставил он ей колченогий стул.

— За тобой не следили, когда ты сюда шла?

— Даже не знаю…

— Да и в рот их… — кого и куда он не сказал — одна приехала?

— Нет, с Агеем и Ветерком, вот тут они все написали — из-за голяшки зимнего сапожка выудила она записку и подала положенцу.

Культурный быстро прохлопал малявку, закурил и на огоньке зажигалки сжег писанину.

— Нугзар!

Тот видимо стоял за дверью и мгновенно влетел в кабинет.

— Я тут.

— Дай ей тридцать ампул морфина, спирта пузырей пять и денег…

— Деньги не надо, пока не надо. Олега кое-что оставил.

— Хорошо. Выведешь ее через черный ход, а ты, Лена, больше сюда не приходи, не светись. Менты обязательно у тебя на хвосте висят.

Докричались Олега быстро, но передвигался он еще плохо, и к забору его под руки подвели два зека. Вертух на вышке, которому Андрюха сунул пять штук, базарить не мешал.

Башку отбило путем. Святой только сейчас понял, что еще ни черта и не видит, никого, ни жену, ни детей он не различал и вдобавок ко всему не слышал правым ухом. Поднимая кучи пыли, в золу у стены больничной кочегарки приземлился «подогрев» и, подгоняемые омоновцами первомайцы, упав в пригазовывающую тачку, отвалили.

Весь март поселковая шпана сидела без работы, перебиваясь квартирными кражами — без Святого все встало. Ветерка, похоже, это устраивало, и он потихоньку начал грести под себя, беря пример со своих курочек.

Сэва с пулей в ноге, с Корешом и со Слепым тарились в Чите, нанимая арестованным приятелям адвокатов. Кота менты по ходу просто выпустили из виду, а может и водили его — шут их знает.

Двадцатого по темноте у больничного забора легавым удалось прищучить Агея с Сэвой. Корешу и Слепому юзануть от решки помогла наступающая ночь. Утартали в отдел их в разных машинах и там сразу развели по разным кабинетам.

— Фамилия.

— Попов — врал Андрюха, зная старшего брата Сэвы — Владимир Викторович.

— Проживаешь где, в Первомайске?

— Там — и он назвал точный домашний адрес, но не свой, а где жил Поп. Швыркающий поминутно длинным носом, зеленый опер поднял с черного телефона трубку и продиктовал кому-то Андрюхину ахинею. Примерно через минуту ему ответили и аккуратно положив трубку на место, он призадумался.

— А что ты в такой поздний час у «пятерки» шлындал?

— Не поверите, конечно, но просто заблудился.

— Ну ладно — широко зевнул мент — чеши.

— Куда? — не поверил в удачу Агей.

— Домой, куда или — к любовнице — встал он, с хрустом потянулся и выпроводив Андрюху, пошел в дежурку, где качали Сэву.

За заляпанным чернилами дермантиновым столом, такому же сопливому лейтехе рассказывал сон рябой кобылы второй задержанный.

— Воровать грех, в Библии так писано, а убивать, тем более, музыканта, понимаете…

«Попов Александр Викторович — читал через плечо своего напарника опер, отпустивший Агея, и тот — Попов, братья они, что ли? Вообще-то говорят, что не знакомы».

— Послушай, Попов, а ты откуда?

— Я — то? С Первомайска.

«Наебали, сволочи» — от досады покраснел он. «Врюхался» — сообразил Санька и схватившись за сердце, сполз с табуретки, наглухо привинченной к полу.

— Что с тобой?! — всполошились менты.

— «Скорую», сердце… — и Сэва закатил шары.

Бить врачей нехорошо, но этому, чтобы дать деру, пришлось врезать. Рвал Санька весело и шустро, в голове вертелись мыслишки о том, что с самых пеленок в его организме не хватало железа. Девять грамм он отхватил на «Акации» и вот теперь совсем рядышком посвистывало еще несколько грамм. «Пронеси, господи! Пить брошу, курить, колоться…» — спустя десять минут он, тяжело отдуваясь в подъезде какой-то пятиэтажки, ухмылялся той чепухе, которая лезла ему на бегу. Через два часа Сэва был на квартире, где его уже не ждали подельники, но на всякий случай тормознули прямо в шприце два куба ханки, а случаи действительно бывают разные.

Андрюху так и не дождались. Где он потерялся?

Двадцать восьмого, какого-то по-особому теплого в жизни Святого марта, его с больнички везли в Управление внутренних дел. Такой солнечно-мокрой весны он не помнил, грязь с водой фонтанами била из — под колес «УАЗика». В норковой шапке, сбитой на затылок и распахнутой китайской кожанке, на заднем сиденье рядом с Олегом курил Кладников.

— Бурдинский с тобой хочет встретиться.

— А кто вы?

— Я — то? — в приоткрытую форточку стряхнул он пепел сигареты — майор Кладников Виктор Лаврентьевич, с Управления по борьбе с организованной преступностью.

— Это вы этой зимой Гасана убили?

— Выходит, что я.

— Виктор Лаврентич, убийство это плохой поступок или хороший, однозначно ответить можете?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что плохой.

— Я думаю также.

— Вот я убью человека, мне за это лоб зеленкой помажут, а тебе за тоже самое — медаль дадут, наверное, а?

— Я уже получил, орден за личное мужество. «За то, что мякнул чьего-то сына, отца и мужа, государство его поощрило» — помассировал занывшую часть головы Святой и горько улыбнулся.

— Добро должно быть с кулаками — стрельнул в форточку бычок майор.

— Да-а, интересная штука жизнь, скорей бы сдохнуть, чтобы не видеть всего этого дерьма.

В маленьком кабинете первого этажа Управления безбожно дымил Беспалый.

— Привет! — вроде бы искренне обрадовался он приятелю.

— Кое-как уболтал Кладникова, чтобы он нам встречу организовал. Лаврентич, пятнадцать минут нам дай?

— Пятнадцать, но не больше, мужики — глянул на часы майор и выйдя из кабинета, притворил за собой дверь.

Опасливо дыбанув вслед Кладникову, Женька на ухо подельнику прошептал.

— Давай грузиться?

От неожиданности Олег отшатнулся от Беспалого, внимательно посмотрев в его бегающие глаза.

— Ты что, Женька, ведь всего месяц назад ты втыкал пацанам, что менты — козлы, надо бороться с ними до последней капли крови. Объясни мне, что ты тут несешь, может я тебя пойму?

— Олега, да я тебе и не предлагаю давать показания, просто я решил с тобой посоветоваться.

Кладников видимо подслушивал, а может — и нет, но беседу подельников прервал.

— Ну, что, мужики, на чем остановились?

— На том, что показаний давать я не буду — заявил Беспалый.

— Да ты что, Бурдинский, что случилось?

— Ничего, просто передумал.

— Чтоб ты сдох, паршивец, — плевался всю обратную дорогу на «пятерку» Лаврентич — зачем я тебе с Бурдинским базар устроил, он парень хороший, а ты его сейчас сбил с толку. Я его спрашиваю — стрелял чеченцев? Он говорит — да, но не за деньги, а за идею.

— На счет идеи, Виктор Лаврентич, тема особая, как-нибудь потолкуем, а на счет Беспалого, то — пусть грузится, это его личное дело, но решать судьбы других он не имеет права, а раз вам помогает, значит, выгадывает что-то для себя и в идею не верит. Сегодня он высветил мне свою личину обыкновенной лагерной акулы, которая ничем не брезгуя, пытается выскользнуть из ваших сетей. На пацанов, с которыми Женька был под пулями, ему видимо насрать.