Гайдар

Когда Норику нужно было посоветоваться - шел в райком комсомола или в райком партии. Когда становилось совсем плохо с транспортом - отправлялся в горком. И никто не удивлялся, что мальчишке только пятнадцать. И мало кому было известно, что там, на фронте, где воевал отец Норика, узнав, что «киевский Тимур», который помог семьям многих бойцов полка, - сын старшего лейтенанта Гарцуненко, была выстроена вся часть. И командир объявил старшему лейтенанту Марку Григорьевичу Гарцуненко благодарность за такого сына.

И внезапно подумалось: «А что, если неповторимое повторяется?»

И когда они вышли с Безыменским из кинотеатра, сказал:

«Ради таких минут стоило каторжно работать. Ради таких минут стоило жить».

* * *

Через несколько дней республиканская газета «Советская Украина» под общим заголовком «Тысячи, тимуровцев помогают своей стране одержать победу над подлым и хищным врагом» напечатала целую полосу, посвященную деятельности киевской команды.

Здесь же были помещены «Странички из дневника» Норика Гарцуненко.

«5 августа, - писал Норик. - Большая радость. Бея команда взволнована. На линейку пришел писатель Аркадий Гайдар - автор «Тимура и его команды». Он только что вернулся с фронта. У него есть трофейный немецкий автомат. Как я ему завидую.

В «Пионерской правде» печатается «Клятва Тимура». Это и о нас»^[17].

А рядом газета поместила обращение самого Гайдара, в котором он давал четкую программу действий в условиях тыла и фронта:

«Ребята, пионеры, славные тимуровцы! Окружите еще большим вниманием и заботой семьи бойцов, ушедших на фронт. У вас у всех ловкие руки, зоркие глаза, быстрые ноги и умные головы. Работайте безустанно, помогая старшим. Выполняйте их поручения безоговорочно, безотказно и точно. Поднимайте на смех и окружайте презрением белоручек, лодырей и хулиганов…

Мчитесь стрелой, ползите змеей, летите птицей, предупреждая старших о появлении врагов - диверсантов, неприятельских разведчиков и парашютистов. Если кому случится столкнуться с врагом, - молчите или обманывайте его, показывайте ему не те, что надо, дороги. Следите за вражескими проходящими частями. Смотрите, куда они пошли. Какое у них оружие.

Родина о вас позаботилась, она вас учила, воспитывала, ласкала и часто даже баловала. Пришел час доказать и вам, что вы ее бережете и любите…»

Самое трудное было - объяснить происходящее. Немцы стояли у ворот Киева. Как и что тут докажешь?… Но Гайдар знал: его слову верили. Поверят и на этот раз.

«Не верьте шептунам, трусам и паникерам, - продолжал он. - Что бы то ни было - нет и не может быть такой силы, которая сломала бы мощь нашего великого свободного народа. Победа обязательно будет за нами…»

Это был его последний - открытым текстом - наказ тимуровцам.

Опять дома

В середине августа вызвали в редакцию, в Москву. На Большом Казенном никого не застал. И, дав по телефону срочную телеграмму в Клин, тут же заснул.

По дороге их трое суток бомбили. Последний раз вагон, в котором он ехал, разнесло в щепы. Хорошо, успели выскочить…

Дора примчалась первой электричкой, белая от тревоги, от мыслей, что случилось несчастье. Получив ночью телеграмму, почему-то решила: «Ранен!» А он ее встретил улыбающийся, веселый и сонный.

В «Комсомолке» отчетом остались довольны.

Зайдя в «Пионерку», обещал написать что-нибудь к началу учебного года, к 1 сентября.

В редакции радио сказал, что непременно выступит перед микрофоном с обращением к молодежи. И не успел дойти до дому, как в дверях ждала записка:

«Уважаемый товарищ Гайдар! Очень хотим Вас видеть у себя. Пишут эти строки из иностранного отдела Всесоюзного радиокомитета. Как от автора, создавшего «Тимура», хотим получить очерк о советских детях, как они по примеру любимого героя помогают взрослым в дни войны…»

Особенно обрадовался, узнав, что с «Клятвой Тимура» все обстоит благополучно. Кулешов отбыл снимать куда-то под Ульяновск. Туда ко Льву Владимировичу должны были приехать артист Анненков - полковник Александров, Ливии Щипачев и Катя Деревщикова - Тимур и Женя. От него же требовались только незначительные поправки в тексте.

К фильму еще только приступали, а он уже знал: «Клятва Тимура» устарела. Не по смыслу - по сюжету. Писать же новый сценарий не было никакой возможности. Разве немного погодя. Тем более у него появилась новая мысль: писать о Тимуре продолжающимися выпусками. Провести мальчишеского командира через многие испытания быта и передовой. В каждом выпуске - крупицы чисто практической мудрости (как в рассказах «старого красноармейца», но много шире), чтоб получился некий «катехизис» того, как в любой ситуации должен вести себя человек, чтобы остаться человеком.

А пока что внес поправки в сценарий. Отдал в «Пионерку» и записал на пленку в радиокомитете свое приветствие «В добрый путь!» к 1 сентября. Выступил в клубе писателей, где, по отзывам, произвел большое впечатление реальной и точной оценкой обстановки на фронте. Оставил в Детиздате экземпляр обращения «Берись за оружие, комсомольское племя!», для сборника «Советским детям».

«- Война! - писал он.

Ты говоришь: я ненавижу врага. Я презираю смерть. Дайте винтовку, и я пулей и штыком пойду защищать Родину. Все тебе кажется простым и ясным. Приклад к плечу, нажал спуск - загремел выстрел. Лицом к лицу, с глазу на глаз - сверкнул яростно выброшенный вперед клинок, и с пропоротой грудью враг рухнул.

Все это верно. Но если ты не сумеешь поставить правильно прицел, то твоя пуля бесцельно, совсем не пугая и даже ободряя врага, пролетит мимо. Ты бестолково бросишь гранату, она не разорвется. В гневе, стиснув зубы, ты ринешься на врага в атаку. Прорвешься через огонь, занесешь штык. Но если ты не привык бегать, твой удар будет слаб и бессилен.

И тебе правильно говорят: учись, пока не поздно… Приходи к нам на помощь не только смелым, но и умелым…»

«Берись за оружие, комсомольское племя!» явилось продолжением того, что он писал в газете «Советская Украина», обращаясь к киевским тимуровцам. Это был новый отрывок из «катехизиса» о войне, над которым о н теперь все чаще думал.

Больше дел в Москве не оставалось.

Он уехал тридцатого августа. Дора с Женькой пришли на вокзал. Он махал из окна, пока мог их видеть… Было очень грустно.

«Скоро писем не жди…»

Уже в ста километрах от Москвы стало очевидно, что обстановка изменилась к худшему. Ион поспешил, пока была возможность, предупредить Дору.

«…Подъехал к Харькову, - сообщал он. - Дальше мой путь будет сложнее, и скоро писем не жди. Сейчас уже виднеется город. Вспоминаю, как дружно и весело подъезжали мы с тобой к этому городу, когда ехали в Крым. Далеким-далеким кажется это время. Крепко тебя, родную, целую. Не унывай и помни своего военного зайса».

«Зайсом», то есть зайцем, шутливо звал себя, иногда придумывая смешные приключения, в которых принимал участие этот самый «заяс», и всегда рассказывая о нем в третьем лице.

Судя по ситуации, немалые приключения ждали «военного зайса» и теперь.

* * *

Он легко, хотя и не без грусти, вернулся в суровый солдатский мир.

Только две нити коммуникаций связывали теперь Киев с Большой землей. Немалых усилий стоило не дать их перерезать.

Когда случился известный бой у Голосеевского леса, то есть на окраине города, туда было брошено все, до ополченцев включительно: решалась судьба Киева. Говорили, что несколько мотоциклистов даже прорвались. Их видели где-то возле Красноармейской улицы. И все же немцев отбросили.

После схватки у Голосеева гитлеровцы чуть поутихли. И в один такой «тихий день» ему захотелось побывать в Каневе на могиле Шевченко. К тому времени уже была машина - полуторка 77–44. Он сам нашел ее у Софийского собора и получил в распоряжение бригады «Комсомолки» на основании разрешения, которое у него имелось. Журналисты «Комсомолки», то есть он, Михаил Котов и Владимир Лясковский, оставались единственными, у кого не было до последнего времени другого транспорта, кроме собственных ног.