Душеспасительная беседа

Председатель завкома Никанор Павлович вызвал Лешу к себе и, пряча глаза, сказал:

— Ты, Леша, нас извини, но ты парень хороший, глубоко свой, ты нас поймешь. Этот жук… ну, которому мы твою квартиру отдали, он знаешь какой горлопан! Горло бы мне переел, если бы ему не дали. А ты человек сознательный, стойкий, потерпишь до следующего распределения. Не журись и не обижайся!..

Леша покраснел, молча пожал протянутую ему председателеву руку и пошел в цех — работать.

Потом такая же история произошла при распределении садовых участков, опять Лешу обошли, и опять перед ним извинялись и говорили, что он, как сознательный и стойкий товарищ, должен все понять и спокойно ждать, когда подоспеет новое распределение.

Леша терпел и ждал. И опять его обходили. Не выдержал он, когда не нашлось места в яслях для его годовалого сынишки Петьки. Тут он сам явился в завком и в присутствий посторонних людей наговорил Никанору Павловичу кучу дерзостей. Тот даже рот раскрыл от удивления, и пока Леша не кончил свой монолог, так и слушал его с раскрытым настежь ртом.

Под конец Леша сказал:

— На вас, Никанор Павлович, если горлом не надавишь, вы пальцем о палец не ударите. Надоела мне ваша долгоиграющая пластинка на тему моей стойкости и сознательности. Имейте в виду: не дадите для моего Петьки местечка в яслях — буду на вас жаловаться. И по вертикали, и по горизонтали!

Хлопнул дверью и ушел.

Кто-то из посторонних сказал:

— Это его Нюшка, молодая жена, так настроила. Вы на него не серчайте, Никанор Павлович. Сам посебе он парень тихий, скромный, мухи, как говорится, не обидит.

Никанор Павлович закурил, подумал и сказал с тяжелым, самокритическим вздохом:

— Нет, товарищи дорогие, тут корень вопроса не в Нюшке. Захвалили мы его — вот он и зазнался! Сами, собственными безудержными языками, испортили парня! Хвалить людей тоже надо умеючи, а то… хвалим, ласкаем, а потом сами удивляемся, откуда это и с чего бы такие прыщи выскакивают на здоровом теле коллектива! Печально, но факт!

В комнате завкома наступило тягостное молчание, которое я бы лично не назвал знаком согласия.

Тихоня

Секретарь комсомольского комитета нашего завода Коля Тризников считал себя большим знатоком человеческой природы. Он не раз говорил нам, что по одному лишь внешнему облику человека может определить его наклонности и общественные устремления.

Колина безапелляционность вызывала у нас некоторые сомнения, но он был абсолютно убежден в своей непогрешимости и решительно пресекал робкие попытки поспорить с ним по этому поводу.

— Ведущий, — давил на нас Коля Тризников своим руководящим баском, — обязан видеть своих ведомых насквозь и даже глубже, иначе какой же он, к черту, ведущий? Вот так, ребята.

Лиза Попова из сборочного с точки зрения Коли была типичная ведомая. Коля Тризников остановил на ней свой проницательный взгляд, когда ему сказали, что организуется новое добровольное общество книголюбов и комсомол, естественно, должен быть там представлен. По Колиной классификации Лиза Попова входила в группу «тихонь». Она была, застенчива, разговаривала с парнями, часто краснея, одевалась скромно. На собраниях больше молчала, но у себя в цехе числилась на хорошем счету.

Коля Тризников почему-то решил, что Лиза Попова из сборки по всем параметрам своим может стать примерным общественником-книголюбом, и вызвал ее к себе для разговора.

Лиза явилась в комитет на исходе обеденного перерыва. В синем рабочем халатике, на лбу челочка, на щеках румянец. Коля предложил ей сесть, она, села на кончик стула, положила руки на колени, как примерная девочка.

Коля сказал солидно:

— Ты должна понимать, Попова, что книга — это источник знаний. Как ты относишься к книге?

Лиза Попова покраснела и пожала плечами, ничего не ответив.

— Ну, сколько ты примерно книг покупаешь в год?

— Не считала, — сказала Лиза и покраснела еще гуще. — Книг восемь, девять покупаю, наверное...

— В два раза выше нормы! — радуясь, что он такой проницательный, сказал Коля Тризников. — Молодец, Лиза!

— А разве есть нормы покупки книг? — удивилась Лиза. — Кто их установил?

— Центральное статистическое управление — ЦСУ, — отрезал Коля. — Там, брат, все знают про нашего брата потребителя материальных и духовных ценностей!.. Вот что, Лиза Попова, иди-ка ты в книголюбы, будешь работать в их филиале на общественных, разумеется, началах. Иди, Лиза, борись за книгу, источник знаний, с комсомольским огоньком… Вот, возьми — тут все материалы, куда являться, когда и зачем. Действуй, Лиза. Желаю, успеха!

И Лиза Попова пошла бороться за книгу, источник знаний, с комсомольским огоньком.

Отправив Лизу в книголюбы, Коля Тризников тут же забыл про нее, но она сама ему о себе напомнила через некоторое время.

Шло у нас комсомольское собрание. Председательствовал, конечно, Коля Тризников. И вдруг Лиза Попова попросила слова. Коля сначала удивился, когда она подняла руку, а потом бурно обрадовался и сказал, обращаясь к собранию:

— Просит слова наш книголюб Лиза Попова. Попросим ее рассказать нам, как она борется за книгу. Ведь книга — это источник знаний, орудие культуры, скажу больше — книги, ребята, — это светоч, который…

И пошел, и пошел! Коля обладал большими способностями по части произнесения подобных речей и речушек, когда оратор доказывает то, что до него давно уже доказано и человечеством усвоено как истины бесспорные.

Собрание уж стало томиться и скучать, когда Коля наконец закруглился и предоставил слово Лизе Поповой. Лиза поднялась на трибуну, оглядела зал, страшно покраснела и начала свое выступление так:

— Я не стану убеждать вас, ребята, что книга, — это источник знаний и светоч, потому что председатель собрания, наверное, уже убедил вас в этом. (Тут по залу прокатился легкий смешок.) Я хочу сказать о другом. Мы, книголюбы, познакомились с работой нашей библиотеки, и что же мы выяснили? Мы выяснили, что имеются такие товарищи, которые как возьмут в библиотеке книжку, так и держат ее у себя по полгода и больше. А на то, что другие люди хотят эту книгу читать, им наплевать. Мы составили список таких упорных читателей, и вывесили его в библиотеке, и даже карикатуры на них нарисовали. И знаете, кто этот список возглавляет? Наш уважаемый председатель товарищ Тризников, который здесь так красиво доказывал нам, что книга — это источник знаний и светоч. Он уже семь месяцев не может расстаться с «Манон Леско».

Зал грохнул смехом.

Коля Тризников вскочил, затряс председательским колокольчиком, сказал возмущенно:

— Ты должна знать, Попова, что по-личному вопросу надо говорить в конце заседания!

Из зала стали кричать:

— Она же по твоему личному вопросу говорит, а не по своему!

— Режь дальше, Лиза!..

И тихоня стала «резать дальше»:

— А еще есть такие читатели, которые любят книги. «зачитывать» совсем. Наш комсомолец Сеня Трошкин почти всего библиотечного Дюма «зачитал», а когда на него нажали, сдал в библиотеку вместо романов Дюма-отца кипу брошюрок: «Уход за огурцами», «Что должна знать женщина-мать, кормящая грудного ребенка» и так далее. На полную стоимость всего Дюма сдал брошюр, но, конечно, по номиналу.

Новый взрыв смеха и возгласы возмущения.

Тихоня продолжает:

— А вообще я не понимаю этого глагола — «зачитал» книгу! По-моему, надо говорить просто: «Украл книгу». Ведь если человек взял в клубе, допустим, скрипку и не вернул ее, не, говорят же о нем, что он, дескать, «заиграл»? Или кто-то взял у товарища удочку и не отдал — он же ее не «заудил», а присвоил, стащил, стибрил, слямзил, — русский язык очень богатый, можно взять любой подходящий к случаю глагол, надо только, чтобы смысл был передан точно.

Так говорила тихоня из сборочного, и когда, вся пунцовая от смущения, поблагодарила зал за внимание, ей аплодировали долго и громко — от всей души.

После собрания мы окружили Колю Тризникова и стали его вышучивать. Досталось ему и за «Манон Леско», с которой он никак не может расстаться, и за пристрастие к длинным, пустопорожним речам, а главное — ребята смеялись над тем, что он сам, собственными, можно сказать, руками, подготовил «эффект Лизы Поповой» на этом собрании.