Воспоминания еврея-партизана

Наши посланцы вернулись с хутора. Они сообщили, что вокруг Высоцка еще не было партизан и за все время не было никаких диверсионных актов. Украинская администрация и полиция спокойны. Бывает, что никакой охраны в местечке нет. Часовые бывают на своих постах не всегда. Эти сообщения нас ободрили.

Мы приблизились к первым заборам местечка. Проверили оружие. Каждый из нас спрятал в заветном кармане по одному патрону: на крайний случай, чтобы не попасть живым в руки врага.

Привязали лошадей к заборам и дали им вволю корма, чтобы не ржали в глухую ночь. В величайшей тишине, молча, пробирались через дворы, прижимаясь к стенам хат, сараев.

Наконец мы добрались до улочки, которая вела к центру местечка. Мы чувствовали, что находимся в сетях смертельной опасности, и никто из нас не питал ни малейшей надежды выбраться из этих переулков живым.

Мы быстро прошли улицу, которая привела к управе. Возле управы находился пункт по отправке на работы в немецкие хозяйства. В этом же здании занимали комнаты эсэсовцы.

Подошли к управе. Охраны не было, как не было ее и у рабочего пункта. Окружили здание. Моисей (Мойше Бромберг) вошел на кухню, держа в одной руке револьвер, в другой — бомбу с часовым механизмом. Его сопровождал Роман (Рувим Туркенич) и Борис (Берл Бобров). Мы все были напряжены до крайности.

Наконец послышались шаги. Кто-то выходит. Мы отошли к огороду. Раздался лай собаки. Ноги были точно налиты свинцом. Вышли из огорода на улицу. Послышался скрип проезжавшей подводы. Скрылись за сараем. Подвода проехала мимо. Мы продвигались дальше, прижимаясь к стенам низких хатенок. Моисей сообщил, что он заложил бомбу в служебной комнате эсэсовцев.

Это было одно задание. Но мы должны были еще посетить Тхуржевского, городского голову Высоцка. Мы перебирались через заборы по переулкам местечка. Было уже заполночь, когда добрались до поповского дома, окруженного большим садом. Тхуржевский много лет был священником в Высоцке. Как украинского патриота польские власти отстранили его от этой должности.

Здесь мы были смелее. Решительно постучали. Послышался охрипший голос: «Кто там?» Мы ответили по-украински, что это красные партизаны, дом его окружен, и мы требуем, чтобы он немедленно открыл дверь. Тхуржевский, дрожа от страха, открыл нам дверь. В дом вошли Мисюра, Бобров, Моисей, Ефим (Эфраим Бакальчук), Наум (Нахман Зильберфарб) и я. В наших заснеженных кожухах и кучмах мы выглядели, как лесные разбойники.

У Тхуржевского дрожали руки. Мы обходили все его комнаты, а он следовал за нами. В одной комнате на стене висел портрет Гитлера. Мы велели ему снять его, разорвать на куски и сжечь.

Затем мы напомнили Тхуржевскому, что он помогал немцам в истреблении евреев. Тхуржевский клялся, что до еврейской резни он помогал евреям, просил, чтобы пощадили его старость, оставили его в живых, и обещал оказывать помощь партизанам.

Тхуржевский считался одним из крупных деятелей украинского движения в период польского господства. Он сидел в польской тюрьме. Какое-то время домбровицкий еврей Лейб прятал его от польской жандармерии. Среди еврейского населения Тхуржевский слыл добропорядочным украинцем, не настроенным враждебно к евреям. С приходом немцев он стал головою, и были случаи, когда он пытался облегчить участь евреев. Это все было в начале немецкой оккупации. Но впоследствии стал таким же головою, как и другие немецкие головы.

После некоторого обсуждения мы решили оставить его в живых с условием, что он станет нашим связным. Тхуржевский принял наши условия. (Впоследствии Тхуржевский свое обещание не выполнил, и через некоторое время его застрелил польский партизан Добжинский.)

Мы оставили дом Тхуржевского около пяти часов утра. Забрали у него револьвер и радиоприемник в полной исправности и в считанные минуты очутились у заборов. Лошади стояли на привязи.

Мы сели в повозки и погнали лошадей, чтобы скорее оказаться в лесу.

Возвращались теми же полями и лесами, которыми ехали сюда. Наше настроение передавалось лошадям, и они бежали уверенно. На хуторах, мимо которых мы проезжали, появились в окнах первые огоньки. Это уже проснулись крестьяне и крестьянки, чтобы взяться за работу. Кто-то из нас от радости, что ночь хорошо нам послужила, затянул песню на еврейском языке: «Бей, винтовочка!».

Рассвет наступил быстро. Проехали только полпути. Свет дня нас уже не пугал. Мы ехали, как в доброе старое время, забыв, что в любую минуту можем столкнуться с немцами или полицаями.

Лишь в полдень вернулись мы в Сварыцевичский лес с радостью победы. Евреи окружили нас и сердечно обнимали. Наш рассказ о налете принес им утешение. Но только каплю утешения…

Заложенная нами мина в утренние часы сработала и взорвалась. Погибло несколько эсэсовцев вместе с их начальником. Из Столина в Высоцк прибыл гебитскомиссар со свитой гестаповцев и эсэсовцев.

Через несколько дней наши связные принесли из Сарн украинскую газету, в которой было помещено следующее заявление гебитскомиссара: «Ночью 17 ноября 1942 года в Высоцких лесах высадился десант советских парашютистов. Они провели в районе Высоцка ряд диверсионных актов. Большая часть диверсантов была захвачена и расстреляна. Приказываю населению помочь в поимке остальных парашютистов, чтобы их уничтожить».

Глава 6

В дождливые дни

Во второй половине ноября 1942 года прекрасная осень закончилась несколькими мягкими солнечными днями. А потом небо покрылось тучами, висевшими над нами, как грязные полотнища, и давившими, как обручи. Пошли дожди со снегом. Зима была на пороге. Ее боялись, как смерти. Все были буквально босые, а тела покрыты лохмотьями. Чуда, совершившегося в пустыне с евреями, у которых «одежда на теле не износилась и обувь на ногах уцелела», с лесными евреями не произошло.

Плохо было в дождливые дни, страшились холодов надвигающейся зимы. Но еще больше боялись снега. На снегу каждый оставляет след, и коварный враг может выследить нас.

Вязка полесская грязь, но еще вязче она во время дождей. Землянки, построенные из тесаных бревен и камыша, покрыли толстым слоем земли и дерном. Для землянок подбирали возвышенные места с песчаным грунтом. Может быть, это убогое жилье не будет смыто разлившимися водами болот и дождями. В землянках жгли костры и поддерживали огонь, как в древности, беспрерывно подбрасывая толстые ветки. Не раз случалось, что землянки ночью загорались и люди едва спасали свою жизнь.

Опять появились банды. Они проникали в леса, где евреи собирались небольшими группами. За евреями охотились днем и ночью. Страшные случаи произошли в те дождливые дни. О некоторых из них я хочу рассказать подробнее.

На Вичевских хуторах в руки бандитов попала серниковская семья Меира и Ханы Койфман с детьми. Их перед смертью пытали. Особенно страшно пытали Меира и Хану, чтобы заставить их рассказать, где находятся евреи в лесу, о численности партизанской группы и ее вооружении. Но эти святые мученики молчали. Они погибли как величайшие герои.

Другой ужасный случай произошел с шестнадцатилетним Сашей Фиалковым. Он пришел к нам в отряд из деревни Вичевки. Это был лучший разведчик нашей группы. Переодевшись в крестьянскую одежду, он отправлялся на хутора и доставлял нам ценные сведения о немцах, полицаях. Он хорошо разговаривал по-украински, и в пастушеской одежде в нем трудно было распознать еврейского мальчика.

Однажды Саня отправился в село Жолкино, чтобы разузнать — охраняется ли там ночью кооператив и молочная ферма и как велика охрана. Он пошел туда вместе с крестьянином, бывшим советским активистом. Они пробыли в селе два дня, все разузнали и возвращались на нашу стоянку. Путь их проходил через село Вичевку. Местные жители узнали там Саню. Его задержали вместе с проводником и передали гестаповцам. Крестьянина тут же расстреляли, а Саню стали пытать, добиваясь сведений о партизанах и евреях. Саня молчал. Его привязали к хвосту лошади, гестаповец сел верхом на лошадь и погнал ее галопом. Саня погиб мучительной смертью, но никого не выдал.