Хроника времен Василия Сталина

Невыполнение указанной директивы до такой степени возмутило полковника Зыканова, что он не выдержал и ударил кулаком по кувшину, стоявшему на столе. Стеклянная крышка кувшина была посажена до дна — вода разлилась, а из руки полковника хлынула кровь, так что пришлось срочно оказывать ему медицинскую помощь. Это заставило кое-кого пошевелить мозгами и взяться за маскировку, сооружение щелей на аэродроме, которые впоследствии спасли столько жизней…

15 июня я был отпущен на сутки к семье в город Ковель. Там я узнал от соседей-поляков о том, что Англия передала по радио о готовности немцев напасть на Советы. Сообщению этому мало верилось, несмотря на то, что немецкие самолеты нарушали нашу границу — с начала года, можно сказать, регулярно.

Это было мое последнее посещение дома и семьи.

21 июня, в субботу, инспекция главкома ВВС заканчивала работу по проверке переучивания личного состава. Председатель инспекции дал уже и заявку на подготовку самолета для вылета в Москву к 8 часам утра 22 июня. Врио командира полка майор Семенов приказал всему личному составу никуда не отлучаться из расположения лагеря — на случай, если вдруг инспектирующие устроят тревогу. Мне и капитану Сидоренко Павлу Семенов дал указание всю ночь быть в готовности, сказал: «Потом отоспитесь!..»

Та короткая июньская ночь, помню, выдалась очень теплой, тихой. Небо было чистое, безоблачное, усеяно яркими звездами. Лагерь спокойно спал. Никто не мешал нашему разговору. А говорили о службе, о заключении и выводах инспекции главкома, о том, какая будет выставлена оценка по боевой подготовке полка. Правда, предварительно эту оценку мы уже знали.

С рассветом решили зайти в штаб к оперативному дежурному. Оперативным дежурным тогда был штурман полка капитан Осипов. Ознакомились с обстановкой — она не очень радовала. Дежурный не мог связаться со многими точками, с которыми нам необходимо было поддерживать связь. Связь оказалась прерванной буквально на полуслове…

Тогда мы срочно устремились на аэродром к дежурной эскадрилье. Выло 4 часа 30 минут 22 июня. И вдруг услышали тяжелый, все нарастающий гул моторов.

Капитан Сидоренко сказал мне: «Вот и сбылись разговоры в ожидании каких-то больших маневров…» А в следующее мгновение из-за леса внезапно выскочили «юнкерсы» и начали бомбить наш аэродром…

После временного затишья все инспектирующие спешно улетели в Москву, и дальнейшая их судьба нам была неизвестна».

Осталось неизвестным и то, что доложили инспектирующие о подготовке приграничных аэродромов 14-й истребительной авиадивизии — все ли нашла в порядке высокая комиссия или заметила «отдельные недостатки» на «отдельных аэродромах»? Известно лишь, что в тот день, о котором вспоминает Прохоренко, для 1200 боевых самолетов проблема маскировки раз и навсегда отпала…

Впрочем, оптимизм — флаг корабля. Письмо из Винницы заканчивается весело. Автор его, с добросовестностью летописца продолжая хронику памятного дня, совершенно справедливо отмечает: «Но, как говорится, какое бы горе ни было, а потребность в еде давала себя чувствовать, — начали беспокоиться о завтраке, хотя время близилось к обеду. Особняк графа Сикорского, в котором была размещена наша столовая, опустел сразу после бомбежки. Штат военторговской столовой укомплектовывался местным населением, так что все сразу и разбежались. В этом «клубе здоровья», как называли столовую наши остряки, остался один начпрод лейтенант Шатилов. Он встретил нас с большой сердечностью и душевно предложил: «Прошу, выбирайте все по своему вкусу и кушайте от пуза!» В субботу сюда была завезена большая бочка пива. Лейтенант Шатилов дал нам в связи с этим полезный совет: «Пиво — без продавца. Пейте, но не напивайтесь. Деньги уплатите после войны…»

Далеко не всем бойцам 17-го истребительного авиаполка суждено было расплатиться с начпродом Шатиловым за то пиво из графского особняка. В 12.00 22 июня по радио выступил нарком иностранных дел Молотов. Он официально сообщил народу о вероломном нападении Германии на нашу страну.

Приведу нигде ранее не публиковавшиеся по разным причинам страницы из воспоминаний маршала авиации Г. В. Зимина, не вошедшие в его книгу, отрывки из рукописи главного маршала авиации А. Е. Голованова, чьи воспоминания и размышления только недавно в сокращенном виде — и всего 700 экземпляров! — дошли до читателя, а также материалы из личного архива генерала А. В. Белякова, доступ к которым и право на публикацию я имел с разрешения Александра Васильевича.

«Из бесед с маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко, с которым мы неоднократно отдыхали в Сочи, — пишет Георгий Васильевич Зимин, — я узнал про начальный период Великой Отечественной войны, который меня очень интересовал. Много раз он уклонялся от этого разговора, замечая: „Вы все, наверное, только и говорите, что во всем виноваты Тимошенко и Жуков”. Наконец на мои настойчивые просьбы он как-то согласился: „Пошли ко мне в номер”.

Расположившись поудобнее, Семен Константинович начал рассказ:

— 5 мая 1941 года был очередной выпуск военных академий. В Кремле на встрече с выпускниками выступил Сталин. Речь его в газетах не печаталась. Он тогда охарактеризовал международную обстановку как очень серьезную и перешел к оценке состояния нашей Красной Армии в сравнении с армией фашистской Германии. Давая оценку нашим сухопутным войскам, Сталин сказал, что они достаточно мощные и неплохо подготовлены, что у нас мощная современная артиллерия, есть и хорошие танки, но их пока в войсках мало. Он дал также оценку и военно-морским силам противника, сказав, что мощного флота немцы не имеют и что наш ВМФ не уступает противнику, в том числе и по подводным лодкам. Касаясь авиации, Сталин отметил, что воздушные силы у немцев сильные, однако и наши ВВС имеют мощные бомбардировщики, и назвал их почему-то «диверсантами», которые могут решать любые задачи. Относительно самолетов-истребителей сказал, что у нас их достаточно, имеются хорошие современные машины, но пока их в войсках мало.

Потом Сталин говорил, что перед нами сильный и технически хорошо вооруженный противник, уже покоривший Европу, что война с Германией неизбежна. Она должна вот-вот начаться. В своей речи он обратился к товарищу Молотову со словами, что вот, мол, если МИД сумеет оттянуть начало войны с Германией на 2–3 месяца, то это будет большой заслугой перед Родиной. И заключил речь так: „Очередной отпуск вам всем отменяется. Немедленно езжайте в части! Приедете на места — принимайте немедленные меры к повышению боевой готовности наших частей и соединений…”

Затем маршал Тимошенко сказал: „Я знаю, вы все меня кусаете. Но слушай. После приема в Кремле и указаний Сталина мне удалось добиться, чтобы нас с Жуковым послушали на Политбюро по военным вопросам. Доклад делал начальник Генерального штаба Г. К. Жуков, ты же знаешь, какой он резкий. Мы подготовили схемы, на которых изложили замысел врага, подготовили таблицы соотношений сил и наши вытекающие из этого предложения.

Жуков начал твердым голосом докладывать обстановку, наши предложения и дату возможного начала войны, а мы ее знали. Знали, что главный удар фашистских войск планировался в центре, на севере и юге. И вот Жуков говорит: „В этой обстановке необходимо немедленно вывести войска на границу и занять оборону, занять УРы (укрепленные районы), эшелонировать оборону в глубину и подтянуть резервы из глубины страны”.

Сталин слушал, потом поднялся, начал ходить с трубкой. Я уже знал — значит, сердится, и действительно, через несколько минут он прервал Жукова и обрушился на него с руганью за неправильные выводы и предложения: „Что вы нас пугаете немцами? Мы не из пугливых, мы их не боимся! Так может докладывать только провокатор, а вы знаете, что с ними делают…”

…Я встал и, обращаясь к Сталину, подтвердил, что обстановка очень серьезная и доложенные предложения необходимо срочно проводить в жизнь. Тогда Сталин обрушился на меня, сказав, что Тимошенко тоже не понимает того, что немцы никогда не нападут на СССР, что они не рискнут на это. Когда я сказал, что руководствуюсь его личными указаниями, Сталин опять с руганью: мол, это делается для народа, чтобы держать его в нужном напряжении, а нам нужно понимать дело глубже и не вызывать своими действиями немцев на войну.