Фрунзе

Приехал Куйбышев, повидался с Чапаевым, одобрил назначение его в Александров-Гай. Поговорили о комиссаре:

— Я подберу вам хорошего человека, из моих верных товарищей, из ивановцев. Не исключено, что они всем полком будут включены в вашу группу. Люди надежные, многих я знаю еще по 1905 году, — сказал Фрунзе.

Разговорились о Москве, о новых друзьях Чапаева.

— И никто из них не удержал вас в академии?

— Да как сказать… Демьян Бедный старался, да я его не послушал. Он еще прошлой осенью, под Самарой, дудел мне в уши: «Учись, учись! А то ведь непорядок: рубака лихой, а на каждой букве спотыкаешься, как загнанный конь!» Но есть дела поважнее…

Иваново-Вознесенский отряд несколько дней нес гарнизонную службу в Уральске. Затем Фрунзе испытал его в первых боях в районе соленых озер Эльтон и Баскунчак. Там ивановцы крепко пощипали банды белых и прибыли в Самару для формирования своего полка.

Фурманов не застал Чапаева — тот уехал в Уральск, чтобы отобрать для себя группу командиров. И новый комиссар один уехал в Александров-Гай.

А Чапаев уже разворачивался в полную силу. Горяча была его встреча со старыми друзьями — Потаповым, Кутяковым, Плясунковым и Бубенцом. Они уговорили его сказать речь командирам и бойцам на митинге.

— Скоро мы все стянемся под знамена одной дивизии: Фрунзе и Куйбышев обещали мне! Такие это люди, давно мы о них мечтали! Под их руководством — только вперед! Развернемся так, что белым казакам скоро гроб без крышки!.. В Уральске остается пока Плясунков. Не горюй, Ваня, вызволим тебя, дай только час! Потапова, Кутякова и Бубенца забираю с собой. Да еще: Исаева, Чехова, Долгушова, Бабенина, Васильева, Володихина, Аброскина, Шапошникова и Евтехова. Завтра спозаранку — в поход! И чтоб все было по форме!..

Фрунзе торопился: зима была его союзником, он боялся упустить время. Ясна была ему основная цель 4-й армии: не допустить противника к магистральным путям, ведущим к Средней Волге на огромном протяжении — от Саратова до Сызрани. И ближайшая задача не вызывала сомнений: неустанно расширять плацдарм к юго-востоку от Уральска, чтобы овладеть Актюбинским направлением, и очистить весь юго-запад, где еще держались опорные пункты белых в станице Сломихинской и в Лбищенске. С победой на юго-западе тыл и правый фланг армии освобождались от набегов казачества. И все усилия можно было направить на полное освобождение Уральской области…

К началу марта 1919 года армия еще не была приведена в боевую готовность. Но Фрунзе не мог мириться с налетами белых банд на южном участке фронта и уже выработал определенную тактику: не обороняться малыми силами, а наступать большими группами; бить врага фронтально и смелыми рейсами конных частей охватывать его с обоих флангов. И внимательно наблюдать за боевыми действиями соседних армий Восточного фронта.

В ночь на 1 марта 1919 года по прямому проводу вызвал Фрунзе командующий Восточным фронтом Сергей Сергеевич Каменев. Они не были знакомы близко, но Фрунзе видел в Москве этого бравого полковника старой армии — подтянутого, с пышными усами Александра Второго. Каменев не был в чести у Троцкого, и это настраивало Фрунзе по отношению к нему благожелательно.

— Доложите обстановку, — бежала лента в аппарате Бодо. — Как там у вас? — спрашивал Каменев.

— Не считаю армию совершенно оздоровленной, — отвечал Фрунзе. — Был почти во всех частях, лично убедился, что очень плох состав комиссаров, слаб и командный состав. Особенно плохо у нас с такими специальными родами войск, как артиллерия.

— Постараюсь помочь вам. Но и у меня плохо. Центр на все заявки отвечает отрицательно. Сколько у вас штыков?

— Шесть тысяч, не более. В отдельных полках людей очень мало — человек двести пятьдесят. Но мы делаем все, чтобы довести действующие части до состояния боеспособности. Я снял с тыла и отправил на фронт все, что было под рукой. Самарские коммунисты срочно мобилизуют и обучают новые подразделения. Оружия в новых частях армии нет. Нет и запасных частей…

— Понимаю. Пошлю все, что поступит ко мне. Какие у вас планы?

— Пользуясь затишьем на Восточном фронте, завтра начинаю наступление. Задача: освободить междуречье Волги и Урала, закрепить тыл, чтобы развязать руки для операций на севере. В ударной группе у меня Чапаев. Он начинает операции в районе Александрова-Гая.

— Где вы нашли Чапаева? И можете ли вы ручаться за него?

— Он приехал сам… Но по моему вызову… Ручаюсь за него головой!

— Ну добро! Об операциях доносите своевременно…

Михаил Васильевич отдал приказ о наступлении 2 марта. Чапаев блестяще применил тактику командарма: 10 марта он фронтальной атакой выбил белоказаков из Сломихинской; неделю спустя взял в клещи Лбищенск. При этом Плясунков нажимал со стороны Уральска, а Кутяков отчаянным рейдом в тыл беляков ударил с юга и с запада. Операция прошла столь удачно, что Фрунзе наградил Ивана Кутякова орденом Красного Знамени.

Междуречье стало советским. Главные силы уральского казачества были сломлены, их остатки разметались по снежной предвесенней степи. И никто не мог предполагать, что это казачество сумеет возродиться и снова начнет ожесточенную борьбу с Красной Армией, как только Колчак соберет в кулак свои силы и обрушится из-за Уральских гор на 5-ю армию.

От перебежчиков и пленных Фрунзе исподволь собирал данные о грозной силе за Уралом, а Новицкий скрупулезно составлял досье на адмирала Колчака и командиров его армий. Все у врага было в ажуре, «верховный правитель» России дожидался какого-то удобного момента, чтобы предпринять рывок к Волге, а затем устремиться к Москве. «Все яснее и яснее вырисовывались Михаилу Васильевичу те меры, которые должен был принять фронт для резкого перелома в обстановке, меры, которые со временем и легли в основу контрудара, осуществлявшегося М. В. Фрунзе, — записал Новицкий. — Он как будто чувствовал, что именно ему придется расхлебывать заварившуюся кашу, и потому, тщательно изучая оперативную обстановку, вел подготовительные мероприятия, чтобы не быть застигнутым врасплох».

Командарм работал лихорадочно: выступал перед частями, идущими на фронт из центральных районов России; проверял учебные стрельбы новобранцев на полигоне всевобуча; на рабочих митингах призывал напрячь силы, чтобы больше дать армии одежды, сапог, снаряжения. И торопил военного инженера Карбышева, который возводил укрепления на Волге от Самары до Сызрани. И рассылал в Москву и в штаб Восточного фронта требования о присылке резервов, чтобы укрепить действующие части и сформировать новые полки.

«Но кто-то невидимый мешал командарму Фрунзе, — вспоминал Сиротинский. — Боевые припасы в его армию поступали медленно и в смехотворно малых количествах. Новые формирования не утверждались. Никакого снаряжения и обмундирования для армии нельзя было добиться… Фрунзе чувствовал чью-то злую волю. Кто-то упорно не желал усиления его армии и мешал повышению ее боеспособности. Но Фрунзе не сдавался. Вместе с В. В. Куйбышевым он упорно перестраивал и укреплял свою армию».

Злым духом Фрунзе — объективно и субъективно — был Троцкий. Он долго не хотел понять, сколь грозен для Красной Армии вооруженный до зубов союзниками адмирал Колчак, и главную опасность видел на юге и на севере, где действовали Деникин и Юденич. Поэтому армию Фрунзе он считал заштатной, а опасения командарма-4 — полетом фантазии. Кроме того, он признавал авторитет военных специалистов и не желал видеть во Фрунзе пролетарского полководца нового типа. Да ведь и назначение этого «штафирки» произошло вопреки его желанию…

Не рассчитывая получить поддержку у Троцкого, Фрунзе написал письмо в ЦК РКП(б). Он высказал мысль, что Колчак — главная опасность. И получил в ответ письмо Владимира Ильича, которое ориентировало партию и страну: Колчака за Волгу не пускать, Волга должна быть советской!

При первом же выступлении Колчака в районе Камы Фрунзе вызвал Чапаева и Фурманова. Он решил держать в своем резерве 25-ю дивизию во главе с Чапаевым. Но тот ужасно рассорился со своим комиссаром. Их надо было помирить и четко определить их новую задачу.