Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Дискуссия о «Тихом Доне» в редакции журнала «На подъеме» в 1930 году

От редакции

Интерес к роману М. Шолохова «Тихий Дон», по вполне понятным причинам, особенно силен у нас на Северном Кавказе. Вполне естественно, что именно в Ростовской, на Дону АПП возникли горячие споры вокруг этого романа. Ниже мы помещаем стенограммы доклада тов. Янчевского о «Тихом Доне» и прений по его докладу на Ростовской АПП, считая, что читателям «На подъеме» небесполезно познакомиться с дискуссией.

К сожалению, доклад т. Янчевского не дает развернутого глубокого анализа произведения М. Шолохова, который заслуживает более всесторонней и отнюдь не предвзятой оценки со стороны нашей марксистской критики. Неполнота анализа ошибок Шолохова, необоснованность ряда выпадов против него в докладе Н. Янчевского, несмотря на наличие отдельных верных замечаний, повели дискуссию не по тому пути, по которому следовало бы обсуждать одно из крупнейших произведений нашей литературы. Редакция считает, что исчерпывающего решения вопроса о «Тихом Доне» дискуссия не дала и что нам еще не раз придется возвращаться к обсуждению его.

Редакция оговаривает свое несогласие с основными положениями тов. Янчевского. Ознакомившись с дискуссией, читатель убедится, что тов. Н. Янчевский не сумел, несмотря на привлечение громадного исторического и литературного материала, доказать, что «Тихий Дон» – «произведение чуждое и враждебное пролетариату» и что Шолохов является «идеологом кулацкой части казачества и зарубежного дворянства».

Пренебрегая всей конкретной сложностью романа, произвольно выхватывая отдельные моменты из него, давая произвольное толкование ряду образов «Тихого Дона», тов. Янчевский, выдвигая свои категорические выводы, не до конца продуманные, совершает, по мнению редакции, ошибку объективно «левацкого» типа.

Наше отношение к «Тихому Дону» в основном выражено в выступлениях рапповцев по докладу тов. Янчевского. Надо отметить, что товарищи из руководства СКАПП (Бусыгин, Макарьев, Мазнин), вследствие отвлечения внимания на разбор ошибок Янчевского, в своих выступлениях не смогли с исчерпывающей полнотой затронуть весь круг вопросов, связанных с «Тихим Доном». Редакция предполагает в ближайших номерах журнала дать развернутую оценку романа.

H.Л. Янчевский¹

Реакционная романтика

Начну, товарищи, с вещей, которые всем вам известны. Ни один класс не сходит без боя с исторической арены. Борется он у нас различными способами – от обреза кулака в деревне до очень тонкой борьбы на идеологическом фронте. Эта борьба принимает иногда чрезвычайно тонкие формы, такие тонкие, что порой, спустя много лет, мы можем заметить, что здесь сделана ошибка. Так, недавно обстояло дело на историческом фронте, на

Украине, с Яворским². Академик Яворский, оказавшийся политическим авантюристом, в течение ряда лет проводил совершенно открыто в своих работах взгляды, которые не имеют ничего общего с марксизмом.

В период ожесточенной классовой борьбы, которую мы сейчас переживаем, охвостье, выражаясь фигурально, оставшееся в пределах Советского Союза, и голова, которая находится за границей, пускают в ход все средства, чтобы отвоевать хоть какие-нибудь позиции. Если мы взглянем в историю прошлого, то там мы увидим, что уходящие классы, погибая, и в художественной литературе успевали иногда пропеть свою последнюю «лебединую» песнь. Возьмем, например, Шатобриана во Франции³, произведения которого пользовались огромной популярностью. Это относится к тому времени, когда буржуазия вышла на историческую арену и когда французская аристократия оказалась выброшенной за борт.

К таким произведениям, отражающим идеологию угасающего, сходящего с исторической арены класса, я причисляю произведение Шолохова «Тихий Дон». Это утверждение товарищам покажется на первый взгляд странным. Шолохов считался во всяком случае близким пролетариату писателем, роман Шолохова значится в списке произведений пролетарской литературы, который был зачитан XVI съезду партии, и тем не менее я пришел к заключению, что «Тихий Дон» произведение чуждое и враждебное пролетариату.

Я говорю в тезисах, что Шолохов в романе «Тихий Дон» совершенно сознательно проводит те идеи, под знаменем которых боролась здесь, на Северном Кавказе, в частности на Дону, кулацкая контрреволюция и донское дворянство, которое сейчас выброшено за границу.

Шолохов, бесспорно, большой художник, он обладает выдающимся художественным дарованием. Это чувствуется даже в мелочах. Например, в «Тихом Доне» он описывает лошадиный помет. Вы вряд ли вообще читали о помете с удовольствием, но Шолохов лошадиный помет описывает так, что вы испытываете эстетическое наслаждение. Это – сила таланта. Но сила таланта Шолохова заключается не только в том, что он лошадиный помет описывал так, что мы о нем читаем с удовольствием, но он в своем произведении преподносит нам наших врагов и заставляет нас тоже, до некоторой степени, эстетически переживать вместе с врагами то, что хочет Шолохов. В этом – тоже сила таланта. И это свидетельствует именно о колоссальном значении искусства. Что может сделать художник, большой художник, – это Шолохов сам прекрасно понимает. В «Тихом Доне» студент Боярышкин (у Мохова) говорит о прочитанном произведении следующее: «Читаю его и, несмотря на то, что я сын казака-хлебороба и ко всем привилегированным классам питаю вполне естественную злобу, – тут, представьте, я до чертиков жалею это отмирающее сословие. И сам чуть не становлюсь дворянином и помещиком, с восторгом всматриваюсь в их идеал женщины, болею за их интересы, – словом, чорт знает что. Вот, дорогой, что значит гений. Можно и веру потерять» (1—109) [1]. Это заявление студента Боярышкина до некоторой степени применимо и к роману Шолохова. Он обладает колоссальной силой художественной убедительности, и это помогло ему в завуалированном виде протащить в «Тихом Доне» заведомо враждебную идеологию.

Сложность понимания романа Шолохова заключается в том, что у него нет того лица, которое являлось бы «alter ego» автора и высказывало мысли автора в романе. У него существует разделение труда между отдельными персонажами. Например, Листницкий классифицирует большевиков, а Шолохов в романе это доказывает. Атарщиков поэтически говорит о любви к тихому Дону, а Шолохов это доказывает и показывает, Изварин развивает теорию кулацко-казачьей самостийности, и это пытается доказать в своем романе Шолохов.

Мишка Кошевой называет Валета, этого единственного пролетария, хорьком, а Шолохов в своем романе пытается показать, подтвердить и доказать, что Валет действительно хорек, вонючий и злой хорек, который своим бытием портит землю.

Григорий Мелехов представляет собой в романе ту воображаемую земную ось, вокруг которой вращается земля, но Шолохов упорно хочет выдать читателю эту воображаемую ось за настоящую железную ось, вокруг которой вертится колесо на телеге. Пусть тому верит наивный читатель, но для меня Григорий Мелехов – воображаемая ось, вокруг которой вращается «Тихий Дон».

Тонкий способ косвенных высказываний, мельком брошенных замечаний, намеков, двусмысленностей, закрашенных в защитный цвет «объективности» – все это затрудняет понимание подлинной социальной сущности романа. Читатель беспомощно блуждает в романтическом тумане, смакует идеализированный быт, теряется среди художественных деталей и покорно идет за путеводной звездой – Григорием Мелеховым. Но роман Шолохова выходит за пределы «бытоописательства», это – художественная политика или политическое искусство, как хотите.

Роман Шолохова построен по следующей схеме, как она мне представляется и как ее дал автор: дано – пролетариат, буржуазия и казачество; требуется доказать, что казачество является особой национальностью, что эта национальность имеет особый исторический путь, что этот путь не совпадает с путем пролетариата, что среди казачьей национальности нет предпосылок для классовой борьбы, что казак, уклонившийся с казачьего пути, обречен на гибель, если не возвратится в лоно казачества. Доказательству всех этих положений посвящен роман «Тихий Дон».