Гюнтер Грасс

В 2009 году Грасс опубликовал мемуарную книгу «По пути из Германии в Германию», снабдив ее подзаголовком «Дневник 1990 года» (перевод Б. Хлебникова). Начав свои записи в январе 1990-го, он завершил их через год — к февралю 1991 года. Этот период стал важнейшей страницей немецкой истории XX века.

Всё, что Грасс записывал в своем дневнике, связано с процессом объединения Германии, проходившим совсем не так просто и гладко, как казалось многим наблюдателям. И задействованы в этом процессе были не только два разделенных после 1945 года германских государства, но и Россия, и США, и страны Западной и Восточной Европы, и вообще весь Европейский континент. Но, конечно, прежде всего готовившееся воссоединение касалось немцев. С объединением Германии ставилась точка в том противостоянии двух мощных военно-стратегических блоков, которое именовалось холодной войной. Так что это было не только обретение утраченного по вине нацизма германского единства, но и коренной поворот в системе международных отношений, многое менявший в европейском и мировом устройстве.

Опубликовав свои записи в 2009 году, Грасс отзывался на некоторые важные исторические совпадения (он вообще был привержен магии чисел). В том году исполнялось 60 лет конституированию обоих немецких государств, 70 лет — началу затеянной Гитлером и его приспешниками Второй мировой войны и 20 лет — крушению Берлинской стены, с которого и начался процесс объединения.

Так что завершающей частью своей мемуарной трилогии, начатой «Луковицей памяти» и продолженной «Фотокамерой», он откликался на ключевые события немецкой истории и ставил свой труд в очень важный историко-политический контекст. В этой, третьей части цикла уже куда меньше связи с чисто личными обстоятельствами жизни писателя; все мысли и всё внимание сосредоточены на ходе объединения, которое, с его точки зрения, шло не так и вело не туда. Он представлял себе процесс воссоединения иначе, на иных принципах и основаниях.

Переезжая из одной части Германии в другую, посещая города, различные собрания и встречи, Грасс размышлял, конечно, в первую очередь о ходе объединения, но и обдумывал некоторые творческие проблемы. Как раз в этот момент зарождается и предварительно обдумывается замысел повести «Крик жерлянки», а также создается графический цикл «Мертвый лес».

Уже в записи от 1 января 1990 года Грасс фиксировал: «Я собираюсь, раз за разом пересекая границу между обоими немецкими государствами, вмешиваться в предвыборные баталии (майские и декабрьские выборы). Признаюсь, по окончании работы над “Мертвым лесом” мне хотелось бы засесть за нормальную рукопись…»

Сначала он представлял себе встречу и знакомство двух женщин в Гданьске в День Всех Святых. Это должны быть две вдовы — госпожа Решке и госпожа Пентковская, которые намерены осуществить весьма трудный и гуманный проект: создание немецко-польского миротворческого кладбища.

Делая свою первую запись в Португалии, перед поездкой в Германию, Грасс как бы между прочим замечал, что во дворе появилась огромная жаба размером с морскую свинку, напомнившая ему жерлянку, которая еще прошлой осенью по вечерам оглушала окрестности своими «заунывными криками». Он признался, что в его дневнике это земноводное появляется главным образом потому, что очень подходит для названия будущей повести — «Крик жерлянки». Считается, что эти «крики» предвещают беду. Позднее Грасс изменил первоначальный план, и вместо двух вдов появляется одна вдова — г-жа Пентковская и один вдовец — г-н Решке. Но совместный план у них остается прежним — всё то же миротворческое кладбище.

По ходу дела Грасс набрасывает план будущей повести. Пусть вдова Пентковская встретится с вдовцом Решке в «год больших перемен», осенью, в ноябре — они будут вместе покупать цветы для кладбища. Их матери похоронены в разных местах: ее — в Вильно, где родилась и она сама, а его — в Рейнской области, хотя и он, и его мать родились в Данциге. (Мог ли Грасс обойтись без Данцига? Риторический вопрос.) Из их встреч и бесед, способствующих сближению, и рождается идея немецко-польского кладбища. Они убеждены, что на фоне происходящих в мире перемен, политической либерализации и упрощенного порядка пересечения границ люди должны обрести право выбирать себе место «последнего упокоения». Она хочет быть похороненной в Вильно, он — в бывшем Данциге, ныне Гданьске. Совершить такой выбор хотят очень многие. Чтобы им помочь, надо для начала создать общество с ограниченной ответственностью. Бывший левый интеллектуал Решке и детский врач Пентковская вступают в переписку, и постепенно их план начинает обретать реальные очертания, они даже покупают первый участок земли в районе Брентау и намерены следом приобрести еще один — близ Вильно (он же Вильнюс). Параллельно Грасс записывает, что начал рисунок для «Мертвого леса».

Это что касается дел творческих. Но, находясь пока в Португалии, он читает немецкие газеты, вернее старается их найти, но находит пока только «Бильд», которая в прежние времена считалась самой низкопробной массовой продукцией, принадлежала к разряду «желтой» прессы. Потом она стала меняться.

Новогодний номер украшает набранное огромными буквами слово «Офигеть!» — тот самый возглас, который издавали немцы в момент, когда обнаружилось, что Стена перестала быть непроницаемой, когда открылась граница. Миллионы немцев, большинство перед телевизорами, а некоторые из восточной части Берлина уже непосредственно перелезая через Стену при молчаливом невмешательстве полиции, издавали один и тот же вопль, воспроизведенный газетой «Бильд».

Всё это многократно описано и в прессе, и в мемуарах политических деятелей, и в художественных произведениях. Но дневники Грасса заняли в этом ряду особое место, потому что позиция Грасса в этом вопросе — тоже особая.

В книге «Мое столетие», в новелле, посвященной 1989 году, Грасс описывает, как его застигла «благая весть» об открытии границы: он ехал на автомобиле, за рулем была его жена Ута. Включив авторадио, они услышали новость, и он, как огромная масса других людей, закричал: «С ума сойти!» (так С. Фридлянд переводит то самое немецкое выражение, которое другой переводчик — Б. Хлебников формулирует, пожалуй, более адекватно и приближенно к самому моменту, к степени потрясенности людей и вообще к современному языку, склонному к жаргонизмам и экспрессивности — «Офигеть!». Но принципиального значения это не имеет). Важна всеобщая реакция, которая — в тот миг — сводилась к одному восклицанию. Потом она стала более разнообразной и противоречивой. Но в тот исторический момент всеобщее потрясение вылилось именно в этот всеобщий вопль.

Грасс рассказывает в своей новелле и о том, как его знакомый, живущий на тот момент в столице ГДР — то есть в восточной части Берлина, сидя с друзьями за пивом и водкой, вдруг узрел на телеэкране, работающем без звука, нечто принятое им за съемки какого-то западного боевичка. По телевизору явно шел какой-то фильм, где молодые люди карабкались на Стену, садились на нее верхом, а пограничная полиция «праздно наблюдала за этими невинными развлечениями».

Понять иронию этой фразы может только тот, кто знает, что во времена ГДР за подобные «штучки» следовал расстрел без предупреждения. Более того, на Стене с внешней стороны были укреплены самострелы, и если кому-нибудь удалось бы чудом перескочить через Стену, его бы автоматически убило уже за Стеной. Не говоря о том, что там был пропущен ток и имелись минные заграждения. Итак, наши зрители отреагировали привычным: «Не иначе какой-то фильм про холодную войну!» Пока кто-то не подошел к телевизору и не врубил звук на полную мощность.

«И с этого мгновения не было произнесено более ни единого слова» на какие-либо иные темы. Граждане рванули к Стене, и там в районе Инвалиденштрассе уже образовалась изрядная пробка — все стремились на своих «трабантах», и лишь немногие — на «вартбургах» (машины, производившиеся в ГДР) — к пограничному переходу, который «чудесным образом был сегодня открыт». И все граждане «первого на немецкой земле государства рабочих и крестьян» громко или шепотом произносили: «С ума сойти!», «Офигеть!» Точно так же, как чуть ранее воскликнул, сидя в автомобиле, сам Гюнтер Грасс. А в новелле, отнесенной к следующему, 1990 году, писатель рассказывает, как, приехав в Лейпциг, он с друзьями в «Доме демократии» переживал известие о неудаче социал-демократов на выборах.