Андрей Боголюбский

Успех, конечно, был весьма относительным. Но полон князья привели, а из своих людей вроде бы никого не потеряли.

Мы не знаем, наказали ли Андрей и его сын нерасторопных воевод. Возможно, что и нет. Князья вполне могли рассудить так, что всё, что ни делается, делается по Божьему изволению, а значит, промедление главных сил на пути к Волге произошло неспроста, и в итоге всё обернулось к лучшему. Но некий очень важный для себя сигнал Андрей, кажется, пропустил. Войско, или по крайней мере его часть, уже не хотело воевать ради тех целей, которые он объявлял. Промедление ратей, в том числе и его собственных — ростовских, суздальских и даже владимирских, свидетельствовало о том, что какие-то важные рычаги управления людьми князь постепенно выпускал из своих рук — всё ещё не отдавая себе в этом отчёт.

Что же касается Андреева семейства, то в его жизни болгарский поход имел весьма печальное, хотя и отдалённое по времени последствие. Как и для старшего Андреевича Изяслава, он оказался последним в биографии второго и любимого Андреева сына Мстислава. Примерно год спустя, 28 марта 1172 года, князь Мстислав Андреевич умер [168]. Как и Изяслав, он был похоронен во владимирском Успенском соборе. «И плакашеся по немь отець его и вся Суждальская земля», — свидетельствует летописец ^{309}.

Нынешняя гробница князя находится близ северных дверей храма. В «надгробном листе», помещённом над ней в XVII веке, второй сын Андрея Боголюбского показан был как великий христолюбец и заступник православных людей: «бяше бо велми добродетелен и милосерд ко христианом», но беспощаден к врагам христианской веры. «…Наипаче безбожных болгар всю землю поймал и попленил», — вспоминал владимирский книжник о болгарском походе князя Мстислава Андреевича. А далее продолжал: «…и многих во святое крещение просветил, а непокоряющихся мечу предавал» ^{310}. [169] Трудно сказать, в какой степени эта характеристика соответствует действительности. Так, о миссионерских усилиях князя в Волжской Болгарии нам ничего не известно, да и едва ли у него нашлось время для обращения болгар в христианство. Хотя кто-то из пленников, наверное, мог и принять крещение.

После смерти Мстислава первенство среди Андреевичей перешло к Юрию (Георгию). Пока что он был ещё совсем ребёнком, «дитя», как называет его летописец. И тем не менее отец посчитал его юный возраст подходящим для начала военной и политической карьеры.

Первое упоминание в летописях о князе Юрии Андреевиче связано с новгородской политикой его отца. Поговорим и о ней.

Князю Рюрику Ростиславичу так и не удалось ужиться с новгородцами. В 1171 году он отнял посадничество у Жирослава и выгнал того из города. Обиженный Жирослав отправился в Суздальскую землю, к Андрею, с жалобами на самовольство князя. А весной следующего, 1172 года («на зиму», по не вполне точному выражению новгородского летописца) Рюрик и вовсе покинул Новгород. Был ли его уход согласован с Андреем, неизвестно. Не сказавшись новгородцам, Рюрик двинулся к Смоленску. Его сопровождали собственное семейство и бояре. Двигались не спеша, поскольку жена Рюрика была на сносях. Уже в пределах Смоленской земли, у города Лучина, княгиня разрешилась мальчиком. Обрадованный князь нарёк новорожденного Ростиславом, а в крещении Михаилом — и то и другое имя были даны младенцу в честь деда, великого киевского князя Ростислава Мстиславича. Рюрик действовал как полноправный смоленский князь, вероятно, не признавая «де-факто» переход Смоленского княжества в руки своего племянника Ярополка Романовича: младенцу, его сыну, был пожалован город Лучин, а на месте рождения вскоре была возведена церковь Архангела Михаила. Рождение княжича случилось 7 апреля 1172 года, в пятницу Вербной недели, на восходе солнца ^{311}, и эта дата, приведённая киевским летописцем, позволяет нам более или менее точно датировать и остальные события, развернувшиеся вокруг освободившегося новгородского стола.

Оставшиеся без князя новгородцы отправили посольство к Андрею «по князь» (то есть за князем). Очевидно, послы прибыли во Владимир в конце марта или самом начале апреля. Но здесь царил траур, ибо всего несколькими днями раньше земле был предан сын Андрея Мстислав. Понятно, почему Андрей не стал отправлять в Новгород никого из князей, своих ближайших родственников. Вместо них он послал бывшего посадника Жирослава «с мужи своими», то есть с суздальскими боярами. До времени им предстояло править городом — к вящему неудовольствию новгородцев, для которых такая ситуация была крайне невыгодной и унизительной. Жирославу было возвращено посадничество, отнятое теперь у сменившего его Иванка Захарьича — сына бывшего новгородского посадника Захарии, казнённого зимой 1167/68 года. И только спустя немного времени, может быть, месяц или больше, Андрей решился сделать новгородским князем своего третьего сына. «И вда им детя свое Гюрги», — читаем в Лаврентьевской летописи. Новгородцы приняли его «с честью» — хотя и ребёнок, но всё же князь, а не княжеский «муж» ^{312}.

Совсем ещё юному Юрию очень непросто пришлось в Новгороде. Разумеется, правил здесь не он сам, а от его имени Андреевы бояре и посадник Жирослав. И правили они так, что следующей зимой новгородскому архиепископу Илье пришлось ехать посольством во Владимир к князю Андрею «на всю правду», то есть для заключения нового договора. Ему удалось договориться с князем. Посадничество у Жирослава отобрали и вернули Иванку Захарьичу, что, вероятно, в большей степени устроило горожан.

В дальнейшем новгородцы под номинальным началом юного Андреева сына примут участие в новом большом походе на Киев. Ничем особым они там отличиться не сумеют, зато вернутся в Новгород все «здоровы», то есть без потерь, что и было для них главным. Ну а спустя несколько месяцев после трагической гибели Андрея Боголюбского от рук заговорщиков случится то, чего и следовало ожидать: «выведоша из Новагорода князя Гюргя Андреевича». Выведут не столько из-за молодости, сколько из-за нелюбви к его отцу, принесшему столько бед Великому городу.

Мы ещё будем говорить о судьбе князя, которому придётся скитаться по чужим землям и на время сделаться даже царём Грузии, мужем знаменитой царицы Тамары. После смерти отца он проживёт около двадцати лет и скончается после 1191 года (точный год его смерти неизвестен). Грузинские источники, крайне неодобрительно отзывающиеся о русском супруге своей царицы, характеризуют Юрия с самой невыигрышной стороны, особо отмечая его «омерзительное» пьянство и распутство ^{313}. Заметим, что это те самые пороки, которые не выносил и с которыми всю жизнь боролся отец Юрия, не бравший в рот спиртного и ведший жизнь почти аскетическую. Но такое случается и в обычных семьях, и у сильных мира сего: именно те отрицательные свойства натуры, которые преодолевает в себе родитель, порой дают пышные всходы в его детях. Впрочем, Юрий не испытал влияние отца в полной мере. Он оказался оторван от него ещё в отрочестве и в отрочестве же покинул Русь. А потому можно думать, что и «скифское» пьянство, и прочие пороки были приобретены им уже после того, как он оказался на чужбине, скорее всего, у половцев, среди которых ему пришлось провести несколько лет.

Последний из сыновей Андрея, князь Глеб, — фигура загадочная в русской истории. Как уже говорилось, ранние летописи не знают о таком сыне Андрея Боголюбского, называя по именам троих — Изяслава, Мстислава и Георгия. Его имя появляется в источниках лишь с XV века: впервые в княжеском родословце новгородского происхождения (восходящем, как считается, к Новгородско-Софийскому летописному своду 30-х годов XV века), где названы трое сыновей Андрея, но вместо Георгия значится Глеб ^{314}. [170] Причина этой замены ясна: Георгий (Юрий) был похоронен неведомо где, вдали от родной земли (скорее всего, в Грузии); остальные же его братья нашли последнее пристанище во владимирском Успенском соборе. Здесь, помимо прочих, обнаружилась и гробница князя Глеба, их брата. Впрочем, долгое время останки всех трёх Юрьевичей пребывали в одном саркофаге. «Да в той же соборной церкви Успения Пресвятыя Богородицы з братьями своими, з благоверными князи со Мъстиславом и Изяславом Андреевичи опочивает в одной гробнице третий сын благовернаго великого князя Андрея Георгиевича Боголюбского князь Глеб Андреевич», — говорилось об этом в так называемом «Летописце Владимирского собора» (по списку последней четверти XVII века). По указу царя Ивана Грозного, неоднократно посещавшего город Владимир, было поведено совершать панихиды по владимирским князьям, погребённым в Успенском соборе, в том числе и по Глебу: