Андрей Боголюбский

— Княже! Ты сам ведаешь, что есмы издеяли кияном, — восклицали ратники, обращаясь к Давыду как своему новому сюзерену. — А не можем ехати! Избьют ны!

Игумен Поликарп просил у Давыда хотя бы нескольких человек: повести под уздцы коня с телом князя и развернуть княжеский стяг. Но и люди Давыда ехать в Киев боялись. В итоге тело покойного везли лишь священники вышгородской церкви Святых Бориса и Глеба да оба игумена с чернецами. К счастью, всё обошлось, напасть на траурную процессию никто не посмел, и на следующий день, 21 февраля, многострадальное тело было наконец-то предано земле в киевском Андреевском монастыре, где и завещал похоронить себя князь Владимир Андреевич ^{296}. [157] Ни вдовы князя, ни кого-либо из его дружины на похоронах не было…

Тем временем в последних числах февраля или самом начале марта Мстислав занял Киев. На пути к нему присоединились торки и берендеи, вышедшие из повиновения Глебова брата Михалка. Поддержал племянника и Владимир «Матешич». Войдя в Киев, князь заключил «ряд» с союзными ему князьями, а также с киевлянами и поспешил к Вышгороду, пустив берендеев вперёд, «на вороп».

Началась осада города. «И бишася крепко из града», — свидетельствует летописец. У Давыда в городе было много дружины и имелись запасы продовольствия; оказали ему помощь и братья. Глеб Юрьевич прислал из Переяславля своего воеводу, тысяцкого Григория; по его зову начали собираться и «дикие» половцы во главе с ханом Кончаком (в будущем одним из антигероев «Слова о полку Игореве»), и «свои» ковуи — «Бастеева чадь». Силы же Мстислава Изяславича, напротив, с каждым днём таяли. Вскоре выяснилось, что торки и берендеи не готовы за него биться. Постепенно начали расходиться и другие отряды. Константин Серославич заявил, что имеет приказ от своего князя Ярослава Галицкого: стоять под Вышгородом не более пяти дней.

— То не правда, — возражал ему Мстислав. — Мне брат Ярослав тако молвил: донеле же уладишися с братьею, дотоле же не пущай полков моих от себе!

Но галицкий воевода воевать за чужие интересы не собирался. Он предъявил Мстиславу грамоту своего князя. Как уверял летописец, грамота была подложная: в ней говорилось именно то, что было выгодно воеводе. Так галицкий отряд покинул князя. Тогда же Мстиславу сообщили, что Глеб Юрьевич с «дикими» половцами переправляется через Днепр, а с другой стороны к Давыду Ростиславичу подходит большая «подмога» — вероятно, от братьев. Осаждённые совершали вылазки из Вышгорода, во время одной такой вылазки в плен к «поганым» попал тысяцкий князя Мстислава Городенского.

Мстислав Изяславич стал держать совет с союзными ему князьями. «Братья же рекоша ему: “Се вой от нас ро[зо]шлися, а сим — помочи большие приходят, а чёрный клобук нам льстить (изменяет. — А. К.). А не можем стати противу им. А поедемы в свою волость: мало перепочивше (немного отдохнув, переждав. — А. К.), опять възвратимъся”». Так и было решено. 13 апреля 1170 года Мстислав покинул Киев. Его второе княжение здесь продолжалось немногим больше месяца. Давыд Ростиславич, узнав об отступлении своего врага, отправил вслед за ним погоню — половцев во главе с воеводой Владиславом Ляхом. Половцы нагнали князя у Волхова, но после перестрелки — закончившейся, видимо, не в их пользу — предпочли отступить назад.

Как всегда, победа союзников принесла жителям Киевщины одни лишь разорения и несчастья. «Половци же, воротишася опять (обратно. — А. К.), много створивше зла, люди повоеваша», — свидетельствует летописец. Часть половцев князь Глеб Юрьевич отпустил «в вежи»; они встали за Василевом, «у седельников» — каких-то своих сородичей, — ожидая подхода остальной «дружины». Этим попытался воспользоваться союзник Мстислава Изяславича, князь Василько Ярополчич, княживший тогда в Михайлове (где-то в пределах Киевской земли). Однако его ночной рейд закончился жестоким конфузом: заблудившийся князь был атакован половцами и едва ушёл живым в свой город, «а дружину около его избиша, а ины руками изоимаша». Князь Глеб Юрьевич с Рюриком и Давыдом Ростиславичами и племянником Мстиславом Ростиславичем осадил Василька в Михайлове и заключил с ним мир на всей своей воле: самого князя отпустил к Чернигову, а город сжёг и полностью разрушил оборонительные сооружения.

Глеб вновь вступил в Киев. Едва ли он мог уверенно чувствовать себя здесь, ожидая неминуемой войны с Мстиславом. Однако летом Мстислав Изяславич неожиданно заболел. И «бе же ему болезнь крепка», по выражению летописца. Чувствуя приближение смертного часа, Мстислав послал за братом Ярославом и «урядился» с ним «добре», то есть заключил договор, по которому Ярослав обязался не искать волости под Мстиславовыми сыновьями, своими племянниками. Как мы уже знаем, 19 августа князь Мстислав Изяславич скончался [158].

Произошло это в родном для него Владимире-Волынском. «И спрятавше тело его с честью великою и с пеньи гласохвалными, и положила тело его в Святей Богородици в епископьи (то есть в кафедральном соборе. — А. К.), юже бе сам созда в Володимери».

Казалось, что смерть непримиримого врага упрочит положение Глеба Юрьевича в Киеве. Вышло, однако, совсем по-другому.

На исходе года, зимой, Глеб тоже заболел. Он даже не смог выступить в поход против половцев, вновь вторгшихся в русские пределы и захвативших множество сёл «за Киевом» с людьми, скотом и лошадьми. Вместо себя князь послал братьев Михалка и Всеволода, а также воеводу Володислава (очевидно, «Янева брата») с берендеями и торками. Удача вновь оказалась на их стороне: Юрьевичи перебили значительный отряд половцев и освободили 400 колодников.

А вскоре после их возвращения в Киев князь Глеб Юрьевич скончался. Это случилось 20 января 1171 года. «Сей бе князь братолюбець, к кому любо крест целовашеть, то не ступашеть его (то есть не нарушал крестного целования. — А. К.) и до смерти, — писал сочувствовавший ему летописец. — Бяше же кроток, благонравен, манастыре любя, чернецький чин чтяше, нищая добре набдяше (то есть подавал богатую милостыню нищим. — А. К.)». Князя с почестями похоронили в монастыре Святого Спаса на Берестовом, рядом с отцом.

И всё бы ничего, но позднее до князя Андрея Юрьевича дойдут слухи о том, что его брат будто бы был отравлен. Назовут даже имена предполагаемых отравителей — киевских бояр Григория Хотовича (возможно, того самого тысяцкого Глеба Юрьевича, которого князь посылал в Вышгород на помощь Давыду Ростиславичу?) и неких Степанца и Олексу Святословца. Трудно сказать, насколько основательны обвинения в их адрес [159]. Но Андрей им поверит. Спустя год или около того он потребует от Ростиславичей, пребывавших тогда в Киеве, чтобы они выдали ему всех названных лиц, «яко те суть уморили брата моего Глеба». Ростиславичи выдавать бояр откажутся. К тому времени их отношения с Андреем из дружеских постепенно станут превращаться во враждебные. Но надо думать, что их решение во многом объяснялось тем, что в вину киевских бояр они не верили.

«Златой» киевский стол по-прежнему манил к себе князей. Но он становился поистине прóклятым. Один за другим занимавшие его князья уходили из жизни до срока, причём смерть их зачастую оказывалась необъяснимой. Новым киевским князем стал Владимир Мстиславич, наконец-то исполнивший заветную мечту своей жизни, — но сия тяжкая участь не миновала и его. Князья Ростиславичи послали за дядей в Дорогобуж, даже не поставив о том в известность Андрея. И «Матешич» не заставил себя упрашивать. В очередной раз «переступив» крестное целование недавним союзникам — теперь Ярославу Луцкому и его племяннику Роману Мстиславичу, он, «утаився», пошёл к Киеву, оставив вместо себя в Дорогобуже сына Мстислава. 5 февраля Владимир был уже в Киеве, где и воссел на «отний» киевский стол [160].