Судьбы крутые повороты

— Каким старинным русским женским именем зовут эту куклу?

И какие только имена не посыпались из уст присутствующих: Акулина, Матрена, Варвара, Пелагея, Хавронья… Так продолжалось с минуту. Казалось, весь арсенал имен был исчерпан. И тут, раздвигая плечами стоявших вокруг стремянки гостей бала, сложив в рупор ладони, я крикнул что есть силы:

— Ярославна!

Актриса принялась выискивать меня глазами, и когда я еще громче, замахав рукой, повторил имя куклы, протянула мне руку. Я протиснулся сквозь толпу студентов и получил куклу. Так я стал героем бала. «Если бы могла меня увидеть дворничиха тетя Настя, — подумал я. — Она бы или расплакалась от счастья, или разразилась неудержимым смехом».

В третьем часу ночи, в ожидании приезда новой группы артистов Москонцерта, зрительный зал был опять полон. Многие уже утомились от танцев. И вдруг… В зале воцарилась тишина. Из-за ниспадающих с потолка бархатных полотен вышли три высоких и стройных, лет двадцати трех — двадцати пяти, офицера. У каждого на груди блистали боевые ордена и медали. Вынырнувший из под занавеса лысый конферансье объявил, что сейчас гвардейские офицеры Первого Белорусского фронта исполнят романс из колымской жизни довоенных лет. Заглянув в бумажку, он назвал их фамилии. Все замерли. Смолкла даже музыка духового оркестра. Старший по званию капитан-артиллерист сел за концертный рояль, и в зал понеслись ритмы энергичной музыки.

Когда я жил в Ельцовке у дяди на окраине Новосибирска, то хорошо знал, что совсем рядом, в насыпных бараках огромного оврага проживали вчерашние зеки и те, кто со дня на день ждали приговора суда по статьям уголовного кодекса. Ворюга на ворюге, мошенник на мошеннике, хулиган на хулигане. Там я и познакомился впервые с образцами тюремного фольклора.

При работе над повестью «Сержант милиции», я, много раз посетивший Таганскую тюрьму, где знакомился с драматическими, а порой и трагическими судьбами ее узников, дотошно выискивал текст услышанного мною в Новосибирске «Колымского романса», пока не встретил одного закоренелого урку-карманника, который мне продиктовал от первого до последнего слова этот шедевр преступного фольклора. В моем архиве хранятся два пожелтевших листка, исписанных в Таганской тюрьме еще в 1953 году.

И вот теперь в зале Московского государственного университета я вновь услышал из уст молодых офицеров знакомые слова:

Громом аплодисментов, криками «бис», «браво» выражали свой восторг зрители. Зал бушевал, гудел, как обвал в горах, время от времени пронзенный стрелами восторженных восклицаний. Но вот на авансцену вышел конферансье и снова наступила тишина.

— А теперь, дорогие друзья, — выкрикнул он, — наши гости-гвардейцы, студенты заочники филологического факультета, исполнят древнейшую, как мир, магаданскую песню «Мурка».

И снова зал взорвался гулом возгласов и аплодисментов.

Только три куплета знаменитой песни уркаганов успели пропеть офицеры. Раздавшийся у входных дверей сигнал милицейского свистка и дикий крик бегущего между рядами кресел администратора клуба оборвали последние слова:

Гвардейцев, как девятым валом, унесло за бархатные полотнища занавеса.

Но этот эпизод не помешал вновь начаться, уже в пятом часу ночи, танцам под духовой оркестр. Каков же был восторг танцующих, когда они в кружении вальса увидели трех высоких гвардейских офицеров, которым только что бурно аплодировал зрительный зал. Танцевали они легко, улыбки на лицах солнечно светились, казалось, они были самыми счастливыми в этом вихре молодости, бурных чувств и радостей. А как только затихла музыка, гвардейцы откололи очередной номер. Купив у буфетчицы огромную корзину с пирожками, они стали угощать гостей бала — каждому по пирожку. Два лейтенанта навесу держали корзину, а капитан раздавал пирожки. Один вид пирожков и их соблазнительный запах разбудил во мне зверский аппетит. На кителе капитана золотились две полоски шевронов о ранениях. В какой-то миг взгляды наши встретились. Он махнул мне рукой и крикнул: