Герман Геринг — маршал рейха

22 апреля, когда советские армии обошли Берлин и с юга, и с севера и приблизились к его восточным пригородам, рухнули все иллюзии Гитлера. Ожидаемая им с севера контратака группы войск его любимца обергруппенфюрера СС Феликса Штайнера, которая, как он надеялся, спасет Берлин, так и не состоялась. Узнав об этом, фюрер испытал очередную неистовую вспышку ярости, осыпав проклятиями и обвинив в предательстве армию, эсэсовцев и немцев вообще. Потом успокоился и, заявив, что надежды больше нет и «третий рейх» пал, сказал, что останется в бункере и будет ждать конца, а потом застрелится. А Геринг, добавил он, если хочет, пусть ведет переговоры с союзниками.

Присутствовавший при этом генерал-полковник Альфред Йодль, начальник штаба оперативного руководства, одновременно начальник главного штаба вооруженных сил и военный советник Гитлера, вызвал генерала Карла Коллера, начальника генерального штаба люфтваффе и рассказал ему о решении Гитлера умереть в бункере в Берлине.

Колдер сумел передать эти новости по телефону, сквозь треск и шум, из германской столицы Герингу в Оберзальцберг, но немедленно получил указание от Берндта фон Браухича, адъютанта Геринга, все доложить лично. Он вылетел в Баварию вместе со штабом верховного командования люфтваффе и прибыл к Герингу в его рейхсмаршальский дом в Берхтесгадене 23 апреля. Он хотел переговорить с Герингом с глазу на глаз, но тот ему сказал, что присутствовавший здесь Филипп Булер, начальник партийной канцелярии, надежный человек, и ему можно доверять. На этот раз Колдер рассказал о своем разговоре с Йодлем и намерении Гитлера кончить жизнь самоубийством во всех подробностях, и у него сложилось впечатление, что Геринг озадачен этими новостями.

«И он и Булер отозвались о Гитлере очень недоброжелательно, — впоследствии написал он, — и трактовали такое его поведение как злую шутку. Геринг почувствовал себя в трудном положении. Он захотел получить доклад о военном положении, который я представил ему при помощи карт. После этого он спросил меня, не назначил ли он своим преемником Мартина Бормана. Я ответил ему, что, когда покидал Берлин, Гитлер был еще жив и мог принять какие-то решения. Еще оставались один-два пути спасения из города… Может быть, Гитлер изменил свои планы».

Пока они обдумывали его слова, Колдер добавил:

— Как бы то ни было, теперь ваше время действовать, герр рейхсмаршал.

Действовать, но как? Было очевидно, что Геринг не то чтобы размышлял, что именно предпринять, он просто боялся проявлять активность. Он опасался Бормана.

— Борман — мой смертельный враг, — сказал он. — Он только и ждет, чтобы я подставился. Если я начну действовать, он назовет меня предателем. Если не начну — обвинит меня в бездействии в самый тяжелый час!

Геринг велел принести стальной ящичек, в котором он держал ценнейший для него указ от 29 июня 1941 года, которым фюрер назначал его своим преемником. Вынув его, он прочитал вслух соответствующие ситуации слова-:

«В случае ограничения моей свободы действий или какой-либо иной моей недееспособности, рейхсмаршал Геринг становится моим заместителем или преемником со всеми полномочиями: государственными, партийными и военными».

Указание представлялось достаточно ясным. Но Геринг был все еще неуверен. Среди нацистских функционеров, заполонивших теперь оберзальцбергский «редут», был и Ганс-Генрих Ламмерс, начальник канцелярии Гитлера по политическим делам, и он был вызван для изучения документа. После его прочтения Ламмерс заключил:

— Декрет от 29 июня 1941 года вступил в силу и обязателен для исполнения. Никаких новых постановлений не требуется. Фюрер не издавал на этот счет никаких других указов. Если бы издал, мне было бы известно. Без моего участия он бы не смог изменить этот декрет законным образом.

Тем не менее Геринг по-прежнему испытывал нерешительность, его продолжали терзать сомнения. Он беспокоился не только о том, чтобы не сделать неверный шаг, который вызовет злобную и опасную реакцию Бормана, он хотел получить санкцию Гитлера на свои дальнейшие действия, так чтобы по-прежнему остаться под его началом. Наконец он решил отправить в Берлин телеграмму. Вдвоем с Ламмерсом они продиктовали ее Коллеру, постаравшись дать понять, что Геринг все равно хочет, чтобы Гитлер выбрался из Берлина и продолжил направлять борьбу с юга. Но если этого не произойдет…

Послание гласило:

«Мой фюрер! Ввиду вашего решения оставаться на вашем посту в берлинской твердыне согласны ли вы, чтобы я немедленно принял общее руководство рейхом при полной свободе действий в стране и за ее пределами в качестве вашего заместителя в соответствии с вашим указом от 29 июня 1941 года? Если до 22 часов сегодня ответа не последует, я буду считать, что вы утратили свободу действий и что возникли условия для вступления в силу вашего указа, чтобы начать действовать в высших интересах нашего народа и фатерланда. Вы знаете, какие чувства я испытываю к вам в этот тяжкий час в моей жизни, я просто не способен найти слова, чтобы их выразить. Пусть бог хранит вас и позволит, несмотря ни на что, прибыть сюда так скоро, как это будет возможно.

Преданный вам Герман Геринг».

Альберт Шпеер находился в бункере в Берлине, когда там была получена телеграмма. Ее вручили Борману, который поспешил исказить ее смысл.

«Борман обвинил Геринга в попытке переворота, — пишет Шпеер, — возможно, он просто в последний раз пытался убедить Гитлера перебраться в Берхтесгаден, чтобы на месте, дескать, навести порядок».

Однако погруженный в апатию Гитлер на послание Геринга никак не отреагировал. Но через короткое время поступила новая телеграмма, на этот раз адресованная Риббентропу. Она имела своей целью просто прояснить намерения Геринга и подчеркнуть их законность.

«Рейхсминистру фон Риббентропу. Я попросил фюрера дать мне разъяснения не позднее 22 часов 23 апреля. Если к этому времени выяснится, что фюрер не в состоянии руководить рейхом, вступает в силу его указ от 29 июня 1941 года, согласно которому я становлюсь его преемником на всех занимаемых им постах. Если до полуночи 23 апреля 1945 вы не получите иных указаний непосредственно от фюрера либо от меня, прошу вас немедленно вылететь ко мне.

Рейхсмаршал Геринг».

— Геринг затеял измену! — снова закричал Борман. — Он уже посылает телеграммы членам правительства и извещает их о своем намерении на основании будто бы имеющихся у него полномочий сегодня в полночь занять ваше место, мой фюрер!

На этот раз Борман добился своего. Гитлер немедленно лишил Геринга его права преемственности и обвинил его в предательстве национал-социализма и фюрера — текст соответствующей ответной телеграммы Герингу поторопился подготовить Борман. Послание заканчивалось словами фюрера, что он воздержится от принятия каких-либо дальнейших мер, если Геринг уйдет в отставку со всех постов по состоянию здоровья.

«Борману наконец удалось вывести Гитлера из состояния апатии, — пишет Шпеер, который наблюдал эту ситуацию вблизи. — Последовал приступ дикой ярости, в которой нашли выражение горечь поражения, собственное бессилие, жалость к себе и отчаяние. С налившимся кровью лицом и вытаращенными, готовыми вылезти из орбит глазами Гитлер, не обращая внимания на присутствующих, страшно кричал: „Я давно об этом знал! Я знал, что Геринг совершенно разложился! Он развалил наши военно-воздушные силы! Он открыто брал взятки! Это из-за него в нашем государстве расцвела коррупция! Ко всему прочему, он уже долгие годы не может обойтись без морфия! Я давно, давно все это знаю!“

Гитлер успокоился на удивление быстро и снова впал в состояние прострации.

— A-а, мне все равно, — потухшим голосом произнес он. — Пусть Геринг ведет переговоры о капитуляции. Так как война проиграна, не имеет значения, кто именно этим займется».

Дальше политическая ситуация в Германии развивалась подобно сюжету плохого фильма. В Оберзальцберге Геринг, Колдер и Булер, которые не знали, что происходит в Берлине и что фюрер лишил Геринга его полномочий, уединились в его кабинете, занявшись составлением официального послания, которое они планировали направить генералу Эйзенхауэру, главнокомандующему объединенными силами союзников, Уинстону Черчиллю и президенту Трумэну. Одно послание, в котором рейхсмаршал просил Эйзенхауэра о встрече, чтобы обсудить «почетную капитуляцию» германских войск, они уже набросали. Внизу, у подножия горы, ожидал легкий самолет, готовый отвезти Геринга на место встречи с союзниками. В то же время он написал воззвание к вермахту, напыщенно призывая немцев продолжать борьбу, но это была просто хитрость, как объяснил Геринг с ухмылкой, чтобы провести русских и скрыть от них тот факт, что он ищет мира.