Герман Геринг — маршал рейха

«Муж пришел увидеться со мной, — пишет Эмма. — Он сказал, что должен опять уйти, чтобы позавтракать вместе со Стаком, а потом покинет меня на день или два. Он вернется, ведь они же отпустят его. Муж прочитал сомнение и тревогу в моих глазах. Война для Германии окончилась, но что ожидает нас? Что будет с Германом? Он заверил меня: „Генерал Эйзенхауэр дал свое слово через генерала Стака как своего посредника“». (На самом деле Эйзенхауэр этого не делал. Зато он наложил на генерала Стака дисциплинарное взыскание за то, что тот пожал Герингу руку.)

На следующий день Геринга отвезли в штаб-квартиру Седьмой американской армии в Китцбюхеле, где среди других офицеров его встречал генерал Карл «Туи» Спаатс, командующий американской стратегической авиацией в Европе, а также многочисленные фоторепортеры и военные корреспонденты. В честь Геринга был устроен завтрак. Принесли шампанское, все были настроены дружелюбно и весело. Американцы смеялись, подшучивали над рейхсмаршалом, заставляя смеяться и его. Но вечером, после того как военные цензоры прочитали репортажи корреспондентов о состоявшемся застолье, Эйзенхауэр решил положить этому конец.

От него поступил приказ, и он был строг: отправить Геринга как можно скорее и с этого времени обращаться с ним как с обычным военнопленным.

На следующий день его повезли на самолете в Аугсбург, в центр дознания Седьмой армии. Прибыв туда, он уже не увидел группы встречающих офицеров. Ему сухо велели отдать две награды, которые он носил: «За заслуги» и Большой крест ордена Железного креста, а также его увесистый золотой маршальский жезл, тяжелые золотые погоны и массивный золотой перстень с бриллиантом с безымянного пальца. (Этот жезл теперь находится в Музее армии Соединенных Штатов в Вашингтоне.) Просто в аугсбургском центре дознания работало несколько перемещенных лиц из Венгрии, и американцы сочли разумным лишить Геринга средств для их подкупа.

Впервые, должно быть, Геринг почувствовал себя неуютно и ощутил страх. Квартира, куда его теперь поместили, находилась в доме в рабочем квартале, на окраине города, и состояла только из спальни, гостиной и маленькой кухни. В ней не было ни ванной, ни уборной, последняя находилась на лестничной площадке в конце коридора, а первая — в подвале дома. Полковник Берндт фон Браухич, который все еще находился с ним, начал горячо протестовать и потребовал, чтобы рейхсмаршалу позволили расположиться в его собственном доме, чтобы он содержался в соответствии со своим рангом. Когда в этом требовании было отказано, Геринг заплакал и воскликнул, что германской армии наносится оскорбление. Прибывший позднее Роберт Кропп, доставивший багаж своего хозяина, застал его «в состоянии глубочайшей подавленности».

На следующий день ему отчасти удалось восстановить душевное равновесие, но настроение, в котором он теперь пребывал, можно было охарактеризовать как настороженное смирение. Когда 18 мая к нему явился лейтенант Рольф Вартенберг, один из допрашивавших его офицеров, Геринг первым делом спросил, что стало с его личными вещами, и, когда услышал в ответ заверение, что они помещены на хранение, скептически покачал головой.

— Если дальше все будет продолжаться в том же духе, — сказал Геринг по-английски, — то я боюсь, что вы снимете с меня и штаны.

Он уныло уставился на недоеденную порцию боевого пайка, лежавшую перед ним на тарелке, и неожиданно ухмыльнулся.

— Хотелось бы мне посмотреть на лицо Хорти, когда вы сервируете для него эту гадость! — хмыкнул он. Адмирал Миклош Хорти, бывший регент Венгрии, также недавно прибыл в Аугсбург в качестве военнопленного. — Я-то ел солдатскую пищу всю свою жизнь, но для него готовил первоклассный повар, исполняя все его прихоти, — неужели он не позеленеет, как только увидит это?

Он значительно повеселел, когда Вартенберг сказал, что его приглашают в офицерский клуб-столовую на коктейль, и крикнул Кроппу, чтобы тот приготовил ему побриться по такому случаю. Сотрудники центра как-то получили упрек от командующего Седьмой армией генерала Патча за слишком мягкое обращение с пленными, но они доказали во время кампании эффективность своих деликатных методов, получив несколько раз сведения, которые позволили сохранить немало солдатских жизней. Теперь армия требовала вытащить из Геринга столько информации, сколько удастся, и как можно быстрее, и руководитель центра дознания майор Поль Кубала оценил, что контрастный режим кнута и пряника в данном случае будет наиболее подходящим.

Проведя ночь в крайне неприветливой обстановке усиленно охраняемой и неотапливаемой квартиры, Геринг мгновенно растаял в приятельской атмосфере офицерского клуба. Он не отказывался от выпивки и с наслаждением уминал сэндвичи и салаты, которыми его потчевали американцы. Когда в разгар веселья кто-то из офицеров сел за пианино, а остальные начали петь хором, он присоединился к ним и от души прихлопывал ладонями, когда они исполняли «Глубоко в сердце Техаса». Потом он сообщил Вартенбергу, что среди его вещей, которые привез Кропп, имеется — подумать только — аккордеон, на котором он любит играть. Если лейтенант сходит за ним к Кроппу, он будет рад исполнить для всей компании несколько песен.

Аккордеон был принесен, и вот толстые пальцы Геринга быстро забегали по клавишам, а он приятным глубоким баритоном стал петь свои любимые «Ich weiß nicht, was soll es bedeuten», «Stille Nacht» и наигрывать музыку мейстерзингеров. В перерывах он выпивал и запросто болтал с такими «своими» американцами. Когда пришло время — 2 часа ночи — возвращаться, он был уже хорошо навеселе и шел обратно на квартиру слегка покачиваясь.

Он много им наговорил, и сотрудники центра провели остаток ночи в составлении донесений. Но при этом они совершенно отчетливо поняли, что он не сказал им ничего из того, что не хотел бы, чтобы они слышали. Их отчет в штаб армии, отправленный утром (19 мая 1945 года), начинался такими словами:

«[Геринг] никоим образом не является тем комическим персонажем, каким его так часто изображали в газетных статьях. Он не туп и не глуп в шекспировском смысле слова, но в общем хладнокровен и расчетлив. Он обладает способностью немедленно схватывать главную суть обсуждаемого вопроса. Вне всякого сомнения, он не является человеком, которого можно недооценивать. Хотя он пытается приуменьшить масштабы многих наиболее жестоких преступлений, совершенных Германией, он сказал достаточно, чтобы показать, что он в такой же степени несет ответственность за внутреннюю политику Германии и за саму войну, как и все остальные в Германии. Геринг с большой гордостью заявлял, что это он несет ответственность за планирование парашютной высадки на Крит, что это он разрабатывал план по захвату Гибралтара… что это он несет ответственность за создание люфтваффе. С другой стороны, он отрицал какую-либо причастность к расовым законам и концентрационным лагерям, к СС и злодеяниям, совершенным в Германии и за ее пределами. Геринг постоянно играет, и это актер, который никогда не разочаровывает свою аудиторию…»

В отчете также говорилось:

«Дело, за которое стоял Геринг, потерпело крах, но хитрый Герман даже теперь думает только о том, как бы спасти собственное будущее и поставить себя в наиболее выгодное положение. Он без колебаний обличает некогда любимого фюрера. До сих пор он ни разу не сослал с я, в целях оправдания, ни на кого из своих прежних соратников — ни на живого, ни на мертвого. Но за его живой и часто остроумной беседой угадывается постоянное стремление выставить себя в благоприятном свете».

Теперь Геринг стал охотно разговаривать с офицерами из центра дознания, и перед американцами начала в общих чертах вырисовываться ошеломляющая и (как было установлено позднее) достоверная картина нацистского режима. В течение трех последующих дней он пролил свет на многие тайны, которыми для союзников была окутана личность Адольфа Гитлера и весь «третий рейх» и которыми не один год были озадачены разведывательные службы союзников.

Одним из вопросов, по которому его очень тщательно допрашивали в интересах нескольких наций, была судьба его собрания произведений искусства. Он объяснил, что не все картины, гобелены и мебель удалось эвакуировать вовремя, и теперь часть их, должно быть, находится в руках у русских. Остальные он последний раз видел в железнодорожных вагонах, стоявших в недостроенном тоннеле рядом со станцией Берхтесгаден, и настоятельно рекомендовал американцам немедленно заняться их спасением, так как последнее, что он о них слышал, — это то, что их начали растаскивать эсэсовцы.