Фрунзе

Красная Армия теряла города по соседству с Самарой. Пала и станция Кинель, где держался Валериан Куйбышев с товарищами. Народная армия тем временем набирала силу и откровенно заявила о своей цели: активная борьба во всей России с большевиками за установление народовластия. И — война с Германией. В армию хлынули офицеры, прекрасно понимая, за кого они будут драться.

13 июня с войсками Комуча соединились уральские казаки. В городе слишком запахло белогвардейщиной. И к рабочим пришлось обратиться с просьбой: «Не выражать неудовольствия по поводу ношения казаками погон».

Появились большевистские прокламации в Самаре. Но в упоении близкой победы ни эсеры, ни меньшевики не придали им значения, потому что Красная Армия сдала Ставрополь, Новоузенск и Бугуруслан.

Пышно расцвели торжественные приемы, чаепития, потому что пожаловали французские представители Жанно и Комо. А следом за ними — оренбургский казачий атаман Дутов. Он вошел в состав Комуча, оговорив автономию оренбургского казачества. Его чествовали казаки, белочехи и Народная армия. Произвели в генералы. И он, окрыленный, отбыл к своим частям.

Потом всплыл на поверхность подполковник Каппель. Он взял Симбирск, и ему Комуч выразил благодарность 22 июля. Затем Каппеля произвели в полковники и назначили командующим всеми действующими войсками Народной армии.

Вскоре был прием по случаю приезда представителей Уральского войскового правительства.

Не было лишь на этом пиру Комуча «свадебных генералов». Но и они скоро появились: «бабушка русской революции» Брешко-Брешковская, Авксентьев, Аргунов, Павлов и будущий товарищ министра продовольствия у Колчака — Знаменский. Меньшевики истребовали на свою областную конференцию члена ЦК Майского. Белочехи и Народная армия взяли 19 августа Николаевск, но через два дня сдали его Василию Чапаеву.

Окреп и стал реальной силой в городе подпольный Самарский комитет РКП (б). Он призвал рабочих к политическим забастовкам и считал неизбежным «поддержать и развить проявление гражданской войны, не останавливаясь перед боевыми задачами для восстановления Советской власти в Самаре».

В Комуче кое-кто стал понимать, что «свадебный пир» может обернуться похоронами. По этой причине эсеры захлопотали о консолидации. После политической «чашки чаю» у французского вице-консула Комо, где заседали Брешко-Брешковская и Авксентьев, уполномоченный Чехословацкого национального совета доктор Влассак, консулы США Гадлей и Вильям, представители Польской рады Вержбицкий и Уральского войска — Фомичев, кадет Кудрявцев и меньшевик Лепский, оформился союз «Возрождения России».

И хоть прибыл после этого в Самару председатель Учредительного собрания В. Чернов — лидер эсеров, но и он не мог спасти положения: Комуч издал приказ о создании высшей эвакуационной комиссии для разгрузки Самары. И уже мало кто слушал басни Комуча о том, что «успехи советских войск кончаются» и что «Казань и Симбирск скоро будут взяты обратно». В городе началась паника: поспешно снялись промышленники, купцы, помещики; за ними крупные чиновники, спекулянты и кое-кто из офицеров. Наконец, побежали к Колчаку вожди Комуча и шумная свора меньшевиков…

Ветром революционной бури пахнуло на Фрунзе со страниц газет и журналов, когда он увидел телеграмму председателя РВС 4-й армии и члена ВЦИК Линдова в адрес Ленина и Свердлова:

«7-го октября доблестная 4-я армия вступила в Самару, белочехи и все другие белогвардейцы бегут. Мосты через реку Самарка были взорваны. Красноармейцы перешли по понтонному мосту и, приветствуемые многочисленными рабочими массами, вступили в Самару. Трудно описать встречу, которую устроили нашей Красной Армии рабочие, население. У многих рабочих были слезы на глазах. Вечером в городе проходили манифестации. Рабочие празднуют свое освобождение от белогвардейского плена».

Фрунзе, взволнованный, ходил по салону вагона.

— Как обидно, что погиб такой коммунист! — сказал он своему адъютанту Сергею Сиротинскому.

— Кто, товарищ командарм?

Странно было слушать в устах Сергея такое обращение. Фрунзе знал своего адъютанта больше десяти лет, еще по Шуе, когда тот после окончания владимирской духовной семинарии учительствовал в Воскресенской рабочей школе. Но, видимо, так положено! Теперь даже самые близкие друзья в обстановке службы не назовут его Арсением или Мишей.

— Ты хоть с глазу на глаз называй меня по имени-отчеству… А речь идет о Гаврииле Линдове, которого убили свои же парни, одураченные эсерами, десять дней назад. Мы должны побывать в той части…

— Не опасно ли, Михаил Васильевич? Только вступили в должность — и уже ищете петлю для шеи!

— Это разговоры не по уставу, Сергей Аркадьевич! Мы будем искать опасность каждый день. Где опасно, там и должен быть командующий. Французы прекрасно выразили это поговоркой: «На войне как на войне!»

Ближайший тыл не казался надежным. Многие эсеры и меньшевики после взятия Самары не добежали до Колчака, рассеялись по казачьим станицам, по селам, городам и деревням, проникли в части 4-й армии и сеяли смуту.

Обстановка для них была подходящая. Армия сформировалась летом 1918 года из партизанских и красногвардейских отрядов, куда проникли кулаки и другие враждебные элементы. В командном составе встречались люди нестойкие, и среди них можно было развивать настроения партизанщины, зазнайства и недооценки военных специалистов старой армии.

Надо сделать армию боеспособной. Но как? И в какой мере укрепить ее верными людьми и оснастить вооружением? Ведь против нее по фронту в 350 верст действовала Отдельная Уральская армия: почти 11 тысяч бойцов, и среди них больше половины конников. Белые отлично экипированы и не знают голода. И, судя по всему, скреплены железной, палочной дисциплиной. И действуют в родном краю, где всюду им уготован и стол и кров.

Конечно, командарму-4 было нелегко. Ведь никто из гражданских лиц в партии не начинал командную военную деятельность с такой высокой должности — почти все вступали в дело на роли комиссаров. Но с помощью опытных военных специалистов Федора Новицкого и Дмитрия Карбышева Михаил Васильевич быстро разобрался в штабных и оперативных документах армии.

В общем-то обстановка в полосе дислокации войск была и сложной и тяжелой, но не в такой мере, чтобы не видеть моментов и благоприятных.

Колчак еще не перевалил через Уральские горы: он собирал свои армии в кулак на просторах Сибири. После славных ударов Красной Армии осенью 1918 года Волга была очищена от противника на всем протяжении. Крепкие коммунисты держали на ней ключевые позиции: в Симбирске — Иосиф Варейкис, в Самаре — Валериан Куйбышев.

Но упорно держались оренбургские и уральские казаки. И стремительными налетами конницы расстраивали тыл 1-й и 4-й армий.

Крепким орешком оказался Уральск. Три раза штурмовали его красные бойцы. Но в суровую уральскую зиму победы не добились. «Много доблести проявлено было, особенно в этом районе, военными комиссарами и вообще политическими деятелями, — писал Фрунзе через год. — Много тяжких потерь понесла здесь партит коммунистов. Среди них погиб один из просвещеннейших и доблестных политических вождей… товарищ Линдов».

Но не напрасными были эти жертвы. За девять дней до приезда Фрунзе в Самару, 22 января, был взят Оренбург. А через два дня решилась и судьба Уральска — штурмом взяли его красные части.

Теперь надо было развивать победный прорыв на Туркестанском направлении — к хлебу, к нефти, к хлопку!

Но армия была раздроблена. Отдельный крупный отряд — в отрыве от других частей — действовал в районе городка Александров-Гай (250 верст на юго-запад от Уральска); Николаевская дивизия выдвинулась чуть восточнее Уральска — к Илецкому городку. Малые гарнизоны раскинуты по всему фронту. И из Уральска шли тревожные вести о партизанских выходках бывшей чапаевской вольницы и о какой-то непонятной междоусобице между двумя комендантами города.

Фрунзе распространил приказ о своем вступлении в должность. Дал в нем политическую оценку событиям момента и заявил, что он намерен последовательно и строго консолидировать все здоровые силы армии. «Вступая ныне в командование 4-й армией, я уверен в том, что сознание важности и святости лежащего на нас долга близко сердцу и уму каждого красноармейца.