Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

J

мышленности Донецкого Бассейна. Еще осенью 1921 года, перед моим от’ездом заграницу, Пятаков вместе с Годжелло были у меня в Главном Химическом Управлении (бывш. Сибирская гостиница в Златоустовском переулке), и я обратил внимание Пятакова на необходимость сугубой поддержки этой отрасли химической промышленности, крайне важной, как для мирного, так в особенности для военного времени.

В то время я был начальником над Пятаковым, по химической промышленности и мог ему давать приказания; я видел тогда (в 1921 году) Пятакова в первый раз, и он произвел на меня хорошее впечатление. Годжелло оставался в коксобензоловом тресте, правление которого находилось в Москве до тех пор, пока не вошел в конфликт с вновь назначенным председателем треста (коммунист, фамилию которого я не могу припомнить), который стал тратить безотчетно деньги на совершенно ненужные цели, вроде роскошной отделки помещения под правление треста и для покупки особой квартиры и т. п. Годжелло заявил ему протест, отказался подписывать эти счета и начал против него борьбу, так как наперед знал, что будет еще более ответственным за эти бесполезные траты, чем его председатель; в то время коммунисты были почти всегда свободны от ответственности за свои деяния, — не то, что в настоящее время. Годжелло воспитанный в военной среде, не мог переносить подобного безобразного отношения к делу и подал в отставку. Будучи вполне в курсе этого дела, я утвердил это его решение и перевел его на службу в ВСНХ, где он был вскоре оценен, как превосходный работник, и я не раз получал благодарность за то, что его рекомендовал на работу в ВСНХ.

Мне пришлось в первый раз побывать в заседании советского суда. Он находился на Тверском бульваре, недалеко от моей квартиры, в очень непрезентабельном помещении: грязноватом и очень плохо обставленном. Заседание суда длилось несколько дней. На мое счастье, председатель суда представлял из себя личность, которая до некоторой степени обладала тем качествами, которые должны быть присущи каждому судье. Небольшого роста, с черной шевелюрой и бородкой, он скорее

напоминал одного из граждан кавказских республик, — не то грузинской, не то армянской. Он был довольно вежлив в обращении и довольно искусно задавал вопросы, — как подсудимым, так и свидетелям. Личности прокурора и других двух судей не остались у меня в памяти. Окончательный приговор принадлежал только судьям, так как никакого жюри в Народном Советском Суде не существовало. Я попросил председателя, если, конечно, это окажется возможным, допросить меня в первую очередь в виду моей перегруженности в делах. Он любезно согласился. Мой допрос продолжался около часа. Я дал полную характеристику всем подсудимым, двух из которых, Беркова и Эйхмана, я знал еще во время войны, так как они работали на оборону. Про Эйхмана я отметил его выдающуюся деятельность во время войны по сооружению завода взрывчатых веществ в Москве в кратчайший срок, причем Эйхман, несмотря на его немецкое происхождение (он был из Приволжских немцев), проявил такое рвение, какое не всегда встречалось у русских работников. Обвинение Эйхмана в получении 500 рублей от Беркова уничтожалось тем фактом, что Эйхман был в полной уверенности, что он получает эти деньги от правления треста за полезное усовершенствование, предложенное им для более экономической фабрикации одного полупродукта для изготовления красок. Прокурор суда, выслушав мое показание об Эйхмане, отказался от обвинения, и суд признал его вполне реабилитированным.

Н. А. Козлова я знал менее других обвиняемых, но с самого начала революции я был привлечен им в Технический Комитет на ряду с друшми профессорами для обсуждения различных технических вопросов. Козлов был приглашен в Главхим покойным Карповым возглавлять Глав-Краску, — не знаю по чьей рекомендации (быть может, как приват-доцент Московского Университета и как ученик Н. Д. Зелинского). С самого первого моего знакомства с Н. А., я видел в нем несомненно способного человека, обладающего способностью показать в высших сферах товар лицом, хотя бы этот товар был и среднего достоинства; но с точки зрения его познаний в химии, а в особенности в приготовлении красок, он был очень мало опытным химиком, которому надо было бы сидеть еще долгое время в лаборатории на заводе, — ранее, чем стать во главе такого трудного дела, как создание в СССР красильной промышленности. Если бы только от меня зависело это назначение, то я бы никогда не выбрал его в председатели Анил-треста. Было с несомненностью установлено, что Козлов взял деньги от Беркова, но он утверждал, что он брал их заимообразно, с определенным намерением их возвратить. В своих свидетельских показаниях я постарался доказать, что Козлов положил много труда на создание Анилтреста и с’умел, несмотря на громадные затруднения, все-таки наладить производство некоторых полупродуктов и красок.

Так как главным подсудимым был Берков, то более всего мне пришлось говорить о нем. Я сказал, что знал Беркова еще во время войны, когда он вместе с членом Государственного Совета Стишинским и известным адвокатом и юрис-консультом немецкой фирмы Байер и Ко., Голдовским, являлись ко мне, в Комитет, по поводу использования химического завода Байер в Москве для нужд химической обороны. Он тогда еще произвел на меня впечатление очень делового коммерческого человека и имевшего авторитет в делах компании. Во время революции мне приходилось часто иметь с ним дело, большею частью в присутствии Козлова и должен заявить, что его работа для Анилтреста заслуживала с моей стороны большого одобрения. Я никогда не мог предполагать, что он позволит себе взять взятку и, конечно, с этой точки зрения его поступок должен быть наказуем. Но принимая во внимание ту пользу, которую он принес для развития молодой отрасли нашей промышленности, я полагал, что это обстоятельство должно смягчить меру наказания. Под конец председатель суда задал мне очень хитрый вопрос:

—Вы знаете теперь поступок Беркова, характеризуете его нам как делового человека, были ли Вы в состоянии взять его к себе на работу, если бы он был бы оправдан?

На это я дал следующий ответ:

— Мне пришлось иметь дело во время войны с самыми разнообразными людьми, привлеченными к делу снабжения нашей армии боевыми припасами, и я с’умел так поставить дело, что никто не смел подумать о каких-либо взятках, а если были единичные незначительные попытки покривить душой, то были немедленно изгоняемы с работы. И я уверен, что если бы Берков был в моем распоряжении, то он никогда бы не посмел решиться на такой поступок. И если бы мне надо было найти делового коммерческого работника для неустанной и напряженной работы, то я бы его взял, несмотря на то, что сегодня он обвиняется в таком неблаговидном поступке; я бы его держал, как говорят, в таких «ежовых рукавицах», что он не посмел бы и думать о подобных деяниях, а всю свою энергию- употребил бы на то, чтобы выполнить возлагаемую на него работу.

Г. Г. Годжелло дал свои свидетельские показания в пользу обвиняемых и обрисовал их очень полезную деятельность для Анилтреста. С цифрами в руках он показал, при каких трудных обстоятельствах им приходилось создавать Анилтрест и строить новые заводы для изготовления красок. Мои и Годжелло показания спасли Козлова и Беркова. Вместо смертной казни, которая полагалась за подобное преступление, они получили очень мягкие наказания. Козлов смог вскоре возвратиться к своей химической деятельности и был послан на Лисичанский завод для постановки там производства нафтола, а Берков был посажен в тюрьму на 5 лет. Он был выпущен на свободу, насколько помнится, ранее срока.

Он сказал мне, что никогда в жизни не забудет моего показания, которое безусловно спасло его жизнь. Интересно здесь отметить, что защитником по этому делу выступал мой хороший знакомый, П. Н. Малянтович, известный московский адвокат, который был одно время министром юстиции в правительстве Керенского. Он был очень рад встрече, и мы использовали один из перерывов для откровенных разговоров. П. Н. не боялся ругать большевиков с различных точек зрения, но особенно досталось им за их деяния по разрушению наших превосходных судов, беспристрастность и неподкупность, которых признавалось всем миром.