Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936

Перед смертью де Флер работал вместе с Франсисом де Крауссе над пьесой, два первых акта которой последний сохранил для нас; она называлась «Женевские жеманницы». Это была остроумная, но не злая сатира на Лигу наций. Баронесса Грегуар, которой перевалило уже за сорок, увлекается международными делами. Ее называют музой Леманского озера; она с нетерпением ожидает и добивается при помощи дипломата Марселя де ла Вьевиль официального назначения делегаткой пятой комиссии. Ей поручают все вопросы, относящиеся к общественной морали, к запрещению продажи наркотиков и торговли женщинами, помощи падшим женщинам, надзору за гаремами и упорядочению волокитства во всем мире. Де Флер довольно остро посмеялся над дипломатами. «Наш великий закон на Кэ д'Орсе – принудить наш ум никогда не вмешиваться». Барон Грегуар был философом пьесы. «Женева, – говорил он своему другу ван Петерсбому, – была вначале предметом веры, а затем стала предметом моды; прежде говорили о сессии в Женеве, а теперь сессия сделалась сезоном». Робер де Флер уважал Лигу наций, но потешался – и не без основания – над тем, что происходило за кулисами.

С 26 по 31 марта 1927 года Вена отмечала сотую годовщину со дня смерти Людвига ван Бетховена. Я представлял французское правительство.

По своей должности мне пришлось в декабре 1927 года участвовать в праздновании в честь Огюста Родена; это был день, когда открыли для посетителей сады его музея.

В мае 1927 года правительство поручило мне передать кардиналу Люсону ключи собора в Реймсе, в основном восстановленного. Это было волнующим событием для уроженца Шампани. Собор был сожжен в сентябре 1914 года, подвергся бомбардировке в феврале 1915 года и разрушен в 1917 году. Этот памятник, представлявший одно из лучших творений французского возрождения XIII века, воплощал лучшие традиции нашего народа, как и самые сокровенные тайны нашего искусства; это творение, отражавшее жизнь целой эпохи и целой страны, украшенное столь одухотворенными образами, эта живая библия смогла быть реставрирована благодаря искусству изумительного мастера, г-на Дене, усилиям французского правительства и подписке за границей. Один г-н Рокфеллер дал нам до 6 миллионов на восстановление кровли. Ко времени моей поездки в Реймс реставрационные работы еще не были закончены; еще не было возможности вернуть церковнослужителям хоры, часовню и боковые приделы; но знаменитый ангел уже вновь улыбался, и достигнутый результат свидетельствовал о способности омоложения, о жизненной силе нашей страны.

В ноябре на конгрессе радикалов в Анжере министры-радикалы успешно защищались по вопросу конгрегации миссионеров за границей. Но после нашего отъезда г-н Жозеф Кайо заставил проголосовать решение, обязывающее нас выйти из правительства. Так мы расстались с г-ном Пуанкаре.

В апреле 1928 года избиратели были призваны к избирательным урнам. Эти выборы принесли поражение нашей партии.

В оппозиции (ноябрь 1928 года – 1932 год)

Лион продолжал процветать, несмотря на тяготы, принесенные войной. Обыкновенные расходы муниципального бюджета 1929 года достигли суммы в 131 миллион, в то время как в 1914 году они составляли 19 миллионов. И все же это увеличение было ниже, чем увеличение, вытекающее из учета индекса стоимости жизни. Финансовое положение было удовлетворительным: в конце каждого отчетного года мы регистрировали значительные доходы. Несмотря на отсутствие всяких городских пошлин, Лион меньше страдал от дополнительных налогов, чем большинство других крупных французских городов.

Заканчивалась постройка новой больницы. Были сданы в эксплуатацию новые бойни Ла Муш, которые обошлись в 80 миллионов франков. Был открыт стадион, учреждены новые школы, и среди них – большая школа ткачества, также построенная талантливым архитектором Тони Гарнье. Постройка крупных жилых блоков улучшила жилищные условия рабочих. Мы предприняли также постройку величественной биржи труда, достойной рабочего населения Лиона. В 1927 году наша знаменитая школа Мартиньер была преобразована в национальную школу. Процветала и ярмарка, несмотря на конкуренцию многочисленных подражателей; мы строили для нее дворец.

Необходимо было предоставить Лиону современную санитарную организацию. В течение ряда лет меня чрезвычайно беспокоили антигигиенические условия работы на частных скотобойнях. С начала 1929 года была пущена в ход скотобойня, организованная на строго научных началах. Помимо изготовления мясной муки, сала и костяной муки, было налажено дробление раковин устриц, идущих на корм домашней птице. Трудности вывоза кухонных отбросов представляют для больших городов одну из самых важных задач. Я поручил специально обследовать крупнейшие кремационные устройства для сжигания отбросов во Франции и за границей. Вслед за этим обследованием была выработана программа и объявлен конкурс. Был принят проект берлинской фирмы Бамаг Меген, включающий печи Хеенана и Фруда с двойными решетками. Для установки выбрали место на берегу Роны, к югу от Лиона, в конце проспекта Леклерка. Она примыкала к муниципальным скотобойням и должна была снабжать их паром. Был предусмотрен участок для постройки центральной дезинфекционной станции. Все три завода составили, таким образом, единую группу санитарных установок. Кремационная установка обошлась около 23 миллионов. Печи зажгли в ноябре 1931 года. Этот завод, уничтожавший ежегодно 75 тысяч тонн отбросов, послужил прототипом для аналогичных установок в Бордо, Руане, Марселе, Нанси и в некоторых других городах.

17 июля 1929 года от имени своей партии я принял участие в дебатах по поводу возмещения французского долга Соединенным Штатам. 29 апреля 1926 года в Вашингтоне было заключено соглашение. Нас просили его одобрить. Мы не оспаривали законность долгов; мы считали, что необходимо платить и уважать подписи, ибо мы были сторонниками замены системы военных гарантий и грубой силы системой международных договоров. Мы признали долг в тех размерах, в которых он был установлен соглашениями в Лондоне и в Вашингтоне, но я высказал опасения, что план Юнга не будет выполнен. Я настаивал на том, что ратификация соглашения о долгах должна сопровождаться оговоркой о платежеспособности. Я требовал для Франции, «многострадальной матери победы», того же преимущества, которое Великобритания предоставила Австрии по Венскому договору, исходя из того, что эта страна была главным полем битвы в войне с Империей.

Мне пришлось во время моего выступления говорить об эвакуации Рура и напомнить, что она была проведена с полного согласия маршала Фоша; я напомнил и о роли, которую сыграл генерал Детикер. Привел я также и ноту лорда Бальфура от 1 августа 1922 года [111], в которой он желал достижения общего урегулирования, и план Бонар Лоу от января 1923 года. Эти экскурсы в прошлое понадобились мне для того, чтобы показать палате, как подписание конвенции Меллон – Болдуин в январе 1923 года нарушило финансовую солидарность союзников и помешало общему соглашению с Соединенными Штатами, лишив ноту Бальфура действенности. В заключение я потребовал, чтобы подписанию соглашений предшествовало принятие некоторых оговорок.

Эти оговорки были вотированы палатой депутатов на втором заседании 20 июля 1929 года и сенатом на заседании 26 июля. Оговорки палаты были сформулированы следующим образом: