Москва закулисная - 2

- Но не до такой же степени...

- Именно до такой. И в Орле, и в Твери я по десять лет работала - это же настоящие глубокие романы. В этом был определенный риск: я не была уверена, что справлюсь с классическими ролями. Это риск, но риск-мечта.

- В фильме "Бабочка-бабочка" - пожалуй, единственный такого рода опыт у вас, где вы женщина-вамп, любящая повторять: "Мужчины мне дарили алмазы..." Кстати, вам дарили алмазы?

- Нет, вы знаете, когда я вышла замуж, я, видимо, отталкивала своей добродетельностью, и у меня ни кавалеров, ни поклонников не было. До замужества - было много. А здесь все привыкли, очевидно, что я верная, любящая жена... что все это мне не нужно и я недоступна. Казалось бы, любили-любили, даже плакали, а вышла замуж - никто не влюбляется и не рыдает. Кроме режиссеров, которые со мной работали с любовью. Естественно, это не выливается в роман, но я чувствую, что меня любят.

- Исходя из того, что сказали мне выше, - вы не ощущаете некоего дефицита женского счастья?

- А вот знаете, наверное, поэтому я так и люблю свои роли: они так полны то любви, то порока. Мне грех жаловаться на свою жизнь - она достаточно благополучная, со своими трудностями, конечно. Но так как я еще живая женщина, мне, естественно, хотелось бы испытывать чувства ревности, безумной любви, измены или победы - то, что положено любой женщине, которая проживает иногда бурную, но свою жизнь. Бурной жизни я, пожалуй, не имею, но на сцене проживаю все свои женские чувства.

- Что вы делаете, чтобы так потрясающе выглядеть?

- Вам так кажется? Я ничего не делаю, но будет такой смешной ответ, а может, даже и скучный - мои роли для меня как влюбленно-сти. Представьте, что я в кого-то влюблена.

Еще - не очень наедаюсь, не пью, не курю. Пластических операций не было, и даже массажа не делаю. Хотя теперь массаж очень хочется, хочется себя порадовать и немножечко пожить и подумать, что я вроде как женщина, о которой кто-то заботится.

- Разрешите сомнения многих людей - вы мама артиста Юрия Васильева? Почему-то все считают, что он очень на вас похож.

- Ну это старая история - мы с Юрочкой даже свыклись с этим мнением. На самом деле я его очень люблю, но он не мой сын. И я часто об этом говорю. Но постоянно, куда бы мы ни приехали на гастроли, нас приглашают на телевидение как ближайших родственников.

У нас с Владимиром Петровичем детей нет. С нами живет котик Филимон маленький, рыженький. На вас похож. Любим его ужасно, и он мил, но очень-очень независим. Наглец невероятный. Он привык к такой пище, которую мы с трудом достаем. Мы его кормили тем, что продается, но однажды его угостили едой, которую привезли из-за границы. Она ему ужасно понравилась, и мы вынуждены теперь просить, чтобы привозили. Потому что "Шебу" здесь не продается.

- Хотела бы я быть вашим котенком...

- Да я сама бы хотела им быть. И он, паршивец, обладает таким характером: ему дашь какую-нибудь еду, он грустно на нее посмотрит, а потом с ласками начинает тереться у ног. И добивается, чтобы ему покупали то, что он любит.

- Короче, у вас легко можно сидеть на шее?

- Очень. У меня характер, когда легко можно устроиться на шее.

- Вера Кузьминична, а вы праздники любите?

- Вот у меня был юбилей... А знаете, я вообще не люблю свои праздники и уж тем более юбилеи. Никогда ничего крупно и шумно не отмечала. Если Бог даст дожить до восьмидесяти лет, я никакого юбилея делать не буду. Зачем? Выйти с палочкой или без палочки, чтобы люди говорили, мол, она играла то-то и то-то... Это мне кажется неинтересным.

Сейчас я на гребне, с одной стороны. С другой - мое собственное самочувствие достаточно сложное, так как не очень знаю, что я могу дальше играть. В чем меня хотели бы видеть. И не очень верю, что с легкостью могу найти для себя здесь место. Много-много не самых веселых мыслей, но они присутствуют у каждого человека, и у женщины особенно. Мужчине легче, а женщина играет женскими чувствами, и отнюдь не в каждой роли они есть. Но... надо крепко захлопнуть эту копилочку грусти и постараться прожить оставшийся период с чувством благодарности.

- У вас имя Вера. Оно соответствует вам?

- Очень, очень мое имя. Я верный человек. Я люблю свой театр, я в нем успокаиваюсь. При всем при том, что бывают десятилетия без новых ролей и тяжело, но это дом, где я прожила всю жизнь.

Ах, эти ямочки на щеках. Ах, эти смеющиеся глазки... Они принадлежат очень сильной женщине, которая за них умеет прятать то, в чем даже самые бойкие не могут себе признаться.

Вообще смотреть, как репетируют мастера, одно удовольствие. Прожив в театре большую жизнь, они могут многое себе позволить, недвусмысленно дав понять режиссеру, кто в доме хозяин. Причем режиссер искренне встанет по стойке "смирно", а через минуту ловко поставит на это же место калифов на час. В общем, театр - это бокс, где от пропорции взаимных ударов впрямую зависит результат. Вот в "Ленкоме" Армен Джигарханян "женился" на Инне Чуриковой. Всего один обычный день репетиции - и про театр, артистов многое становится понятно. Прежде всего потому, что

Энергия заблуждения

браку не помеха

Захаров покрасил усы Джигарханяну - Кто есть кто - Проститутки тоже любить умеют

Чурикова вся в красном - Заблуждение дает энергию

Итак, в "Ленкоме" женились Джигарханян с Чуриковой. Он миллионер, она бывшая проститутка, с которой его связывают тридцать лет и общие дети. Все это происходит в пьесе итальянского классика Эдуардо де Филиппо "Неаполь - город миллионеров", которую репетировали Марк Захаров и его ученик Роман Самгин.

- Мы встанем на колени. Мы станем мужем и женой. Мне под шестьдесят. Тебе... Ну хорошо, пусть это будет тайной, - басит Армен Борисович.

Судя по вялости диалогов, это никакой не итальянский, а брак средней полосы. Даже если учесть, что в этот день артисты впервые проходили текст второго акта, его начало смотрелось скучно. Должно быть, это утомило не только меня.

И тогда резко встает Марк Захаров, до этого флегматично наблюдавший итальянскую историю, и требует, чтобы режиссер Самгин подбросил артистам горючего. И тут же сам отгружает это "горючее" по полной программе. Горюче-смазочными материалами служат воспоминания Марка Анатольевича о его поездке в Париж, где он встречался с белоэмигрантами. И особенно интересное о Театре Сатиры:

- В шестьдесят восьмом году тогдашний директор Левинский собрал коллектив и сказал: "Кто за то, чтобы ввести танки в Чехословакию?" Пока поднимались руки, я на полусогнутых ногах (показывает, как крался к двери. - М.Р.) вышел. И шел по улице с ощущением гражданского подвига. Это я к тому, что Альфред должен попробовать поменять здесь свой стиль поведения. Во втором акте он теряет старое, но обретает новое.

И дальше Захаров буквально обстреливает артистов предложениями: обрести другую пластику, поиграть с зеркалом, произнести многословную фразу без знаков препинания и пауз. И все для того, чтобы в маленьком ленкомовском зале, где свалены в кучу беседка из "Чайки" и двери из "Фигаро", герой Джигарханяна глубоко прочувствовал подвиг, на который идет, бракосочетаясь с "ночной бабочкой".

- Слушай, это будет пошло, если ты в антракте усы покрасишь в зеленый цвет? - спрашивает Захаров.

Общее оживление в зале в предчувствии легкомысленных зеленых усов к седине Джигарханяна. Оживление переходит в дикий хохот при виде, как тот добавляет что-то гомосексуальное в пластику. Правда, "голубизна" в сочетании с мужественностью большого арти-ста под непрекращающийся хохот бракуется. Наконец-то читка второго акта явно приобретает динамику.

- Моего Алика вы, значит, забраковали. А Филя (от Филумены. - М.Р.) - это вам нравится? - ехидно спрашивает режиссера Самгина Армен Джигарханян. Поскольку режиссер Самгин имеет 29 лет от роду, то он тушуется и не находит, что ответить на пассаж известного артиста. Он отчего-то виновато ерзает на стуле и как может сопротивляется тому, чтобы героя Джигарханяна - миллионера Альфреда - артист называл Аликом. Но Алик - это еще мелочи по сравнению с тем, что ждет режиссера дальше.