День командира дивизии (СИ)

Выслушав, Белобородов помолчал. Затем спросил:

- Подкреплений они не подбрасывали туда?

- Пытались. Но наши пулеметчики уже простреливали подходы к школе и туда их не допустили. Подкрепления залегли по обочинам шоссе и у кирпичного завода. Но там их крошат.

- По шоссе подбросили?

- Точно, товарищ генерал. Из Трухаловки.

- А наши? Все еще воюют с этой школой?

- Да, когда я уезжал, все огневые средства по ней били.

- А пехота?

- Лежит и тоже туда стреляет.

- Какого же черта?! - закричал Белобородов, но сдержал себя. - Вы, товарищ лейтенант, можете идти.

Обернувшись ко мне, генерал говорит:

- Втянулись в бой около этой школы. Надо бы оторваться от нее, но... открытое место, глубокий снег, огонь...

8

11.40. Белобородов приказывает вызвать к телефону командира первого полка. Но проводная связь с полками, наступающими на Снегири, опять прервана.

- Дать туда радио, - распоряжается Белобородов. - Пехоте немедленно оттянуться от школы и обходить лесом. Артиллерии продолжать огонь по школе.

11.45. Хорошие новости из сто второго.

"Раиса" удачно накрыла цель. Минометный огонь из Трухаловки резко сократился. Сто второй полк подходит к Жевнево. До крайних домов осталось семьсот метров.

- Жми! По-кавалерийски жми! - кричит Белобородов в трубку. - Что сейчас самое главное? Самое главное - скоро ли ты в Жевнево придешь? Давай, чтобы обедать там.

Окончив разговор, он на секунду закрывает глаза, словно для того, чтобы яснее видеть. Потом говорит:

- Вот оно где может получиться, что вспомогательный удар вдруг станет главным.

11.55. Восстановлена связь с одним из полков, ведущих бой в Снегирях. Подполковник Витевский сообщает, что оттуда доложили следующее: полк частью сил обтекает школу слева, продвинулся на несколько сот метров, но залег вследствие сильного пулеметного и минометного огня с кирпичного завода; полковая артиллерия бьет по кирпичному заводу.

- Какого черта они опять лезут на рожон?! - кричит генерал.

Он вызывает к телефону командира полка:

- Алексей? Докладывай... Не нравится мне это! Почему тебя тянет туда, где они тебе встречу приготовили? Плюнь ты на этот завод, обходи лесом, глубже забирай. Ты там без поражения можешь выйти! Ведь я тебе вчера все это показал, на бумажке все нарисовал. Обходить так и так, он сам оттуда выскочит как пробка. Вот тогда бей, уничтожай! Слева уже Жевнево занимают, милый, двигайся скорее, а то все пропадет!

12.05. Белобородов зовет Витевского:

- Давайте вашу карту...

Витевский раскрывает черную папку из твердого картона - она всегда с ним, когда он входит к генералу. В папке оперативная карта, моментальный снимок сражения. При всяком новом сообщении, иногда через каждые пять десять минут, Витевскому приходится, иной раз пользуясь резинкой, исправлять рисунок, нанесенный красным карандашом на карте.

Генерал берет папку. Конфигурация красных линий сейчас лишь очень отдаленно напоминает чертеж, который генерал рано утром набросал в моем блокноте. Вместо крутой кривизны двух стремительных дуг, охватывающих Снегири, у этого пункта оказалось несколько прямых, коротких стрелок: две из них уткнулись в здание школы, а две другие, немного продвинутые дальше, жались к границам поселка.

Лишь линия, стремящаяся в Жевнево, линия сто второго полка, совпадала со стрелкой, проведенной генералом. Но и тут встречной стрелы слева не было.

- Не умеем, - сказал Белобородов. - Из этой злосчастной школы нам стукнули по физиономии - захотелось сейчас же сдачи дать. Ввязались в темноте, вошли в азарт, и оторваться трудно. Азарт - страшная штука на войне. Трудно быть хозяином своего азарта.

12.15. Белобородов продолжает рассматривать карту.

Я сижу за столом и тоже смотрю на карту. Красные карандашные линии помогают разобраться во множестве теснящихся значков и надписей.

Я нахожу Рождествено - среди сбежавшихся в кучку полосок и квадратиков едва заметен маленький черный крест: это церковь, где засели немцы. Нахожу Жевнево, Трухаловку, Снегири. Один квадратик в Снегирях маленький, но отчетливо отделенный от других - обозначен двумя буквами: "Шк". Школа стоит у шоссе и превращена в сильный опорный пункт.

Школа! Сколько раз здесь произносилось сегодня это слово! Та самая школа в Снегирях, у которой с раннего утра идет жестокий и безрезультатный бой!

Вижу железную дорогу, вижу шоссе - четкий просвет меж двумя параллельными, пробегающими через весь лист.

Это Волоколамское шоссе. Край листа обрезает линию шоссе: в этой точке я различаю какие-то мелкие буквы. Напрягаю зрение, всматриваюсь, читаю. На странном для нас языке военных карт, не признающих склонений, в точке, где обрывается шоссе, написано "в Москва".

Это слово, словно взблеск молнии, вдруг озаряет смысл происходящего, как-то затерявшийся, куда-то отодвинувшийся в мелькании событий дня.

Ведь все, что совершается сегодня в этих безвестных подмосковных поселках: захват с криками "ура" окраин Рождествено; продвижение в Жевнево; многочасовой, все еще длящийся бой у школы; неудачный удар танков; нестихающая пальба пушек, минометов, пулеметов; залп "раисы", все это наша атака.

Наша армия, прижатая к Москве, атакует немецкую армию - эту чудовищную силу, не испытавшую ни одного поражения в десяти завоеванных странах Европы.

Удастся ли атака? Опрокинем ли врага? Погоним ли его?

Хочется ответить: "Да, да, да!" Но карта - не ведающая пристрастия "третья сторона", документ, от которого требуется только одно: точность; карта, над которой склонился генерал, вглядывающийся в оттиск сражения, не говорит сейчас, в полдень 8 декабря, ни да ни нет.

Боевой день еще не дал решения, судьба атаки не ясна.

12.25. Подняв круглую стриженую голову, Белобородов к чему-то прислушивается. Я тоже слушаю. Мне на минуту кажется, что пулеметная стрельба как будто продвинулась к нам. Но генерал спокоен. Он спрашивает Витевского:

- Какие у тебя последние сообщения из Рождествено? Я что-то давненько никого там не тревожил.

- Мне тоже давно оттуда не звонили.

- Почему? Связь действует?

- Да, все время действовала.

- Что они, обязанностей своих не знают? А ну, вызови их. Пробери начальника штаба, чтобы другой раз быстрее поворачивался.

Витевский соединяется с начальником штаба бригады:

- Говорит шестьдесят два. Я уже полчаса ничего от вас не имею. Большой хозяин приказал поставить вам это на вид.

Белобородов не выдерживает:

- Грубей, Витевский! Дай сюда трубку!

Генерал подходит к телефону, но в этот момент из соседней комнаты доносится странный шум.

Кажется, кто-то рвется к двери; его задерживают; слышен чей-то голос: "Обожди!" - и другой, взволнованный: "Мне надо лично к генералу".

Белобородов быстро идет к двери, распахивает ее и спрашивает с порога:

- Кому я нужен?

12.30. Шум сразу прекращается. Среди наступившего молчания раздается:

- Товарищ генерал, разрешите доложить. Полковник Засмолин просит подкрепления.

По голосу слышно, что человеку не хватает дыхания: он говорит запыхавшись.

И вдруг Белобородов громко, по-командирски произносит:

- Как стоите? Докладывать не научились! Фамилия? Должность?

- Виноват, товарищ генерал. Командир разведывательного батальона старший лейтенант Травчук!

- Не Травчук, а чубук вы! От дырявой трубки! Какого черта напороли паники? Откуда вы сейчас?

- Из Рождествено, товарищ генерал.

- Зачем нужны там подкрепления? Вам и самим там делать нечего.

- Разрешите доложить, товарищ генерал.

- Вольно, можешь не тянуться. Иди сюда, рассказывай.

Вслед за генералом в комнату входит Травчук. Поверх шинели натянуты широкие белые штаны, туго подвязанные кожаным сыромятным шнурком. Подвернутые полы шинели сбились на животе под белыми штанами. У Травчука растерянное, оторопевшее лицо.