Дневник путешествия в Россию в 1867 году

Г-н Пенни любезно сопровождал нас в прогулке по Двору (или Рынку), чтобы показать, где можно достать самые лучшие иконы и проч. Перед этим мы поднимались на Колокольню Ивана, откуда открывается прекрасный вид на Москву, раскинувшуюся вокруг нас со всех сторон, вспыхивающие на солнце шпили и золотые купола. В половине шестого мы отправились с обоими Веэрами в Нижний Новгород и нашли, что эта экспедиция вполне стоит всех тех неудобств, которые нам пришлось вынести от начала и до конца. Наши знакомые взяли с собой своего «курьера», который говорит по-французски и по-русски и который очень нам пригодился, когда мы делали покупки на ярмарке. Спальные вагоны — неизвестная роскошь на этой линии, поэтому нам пришлось довольствоваться обычным вторым классом. Я спал на полу по дороге и туда, и обратно. Единственное происшествие, которое внесло некоторое разнообразие в монотонность поездки (но вряд ли ее облегчившее), длившейся с семи вечера до начала первого следующего дня, состояло в том, что нам пришлось выйти из вагона и перейти по временному пешеходному мосту через реку, поскольку железнодорожный мост смыло. Это вылилось в то, что примерно двум или трем сотням пассажиров пришлось тащиться добрую милю под проливным дождем. Ранее произошла авария, из-за которой наш поезд задержался, и в результате, если бы мы придерживались нашего первоначального плана вернуться в тот же день, то на ярмарке мы провели бы всего около двух с половиной часов. Мы подумали, что этого делать не стоит, учитывая те хлопоты и расходы, на которые нам пришлось пойти, и решили снять номер в гостинице и остаться до следующего утра.

Посему мы отправились в гостиницу «Smernovaya» (или что-то в этом роде) — поистине разбойничье место, хотя, без сомнения, лучшее в городе. Еда была очень хорошей, а все остальное — очень плохим.

Некоторым утешением послужило то, что за ужином мы обнаружили, что представляем предмет живейшего интереса для шести или семи официантов, одетых в белые подпоясанные рубахи и белые брюки, которые выстроились в ряд и зачарованно уставились на сборище странных животных, которые поглощали пищу перед ними…

Время от времени их охватывали угрызения совести: они вспоминали, что, в конечном счете, не выполняют назначенный им судьбою официантский долг, и в такие моменты все вместе поспешно направлялись в конец зала и пытались найти поддержку в большом комоде, в ящиках которого, судя по всему, не содержалось ничего, кроме ложек и вилок.

Когда мы просили их что-нибудь принести, они сначала тревожно переглядывались, затем, определив, который из них лучше всего понял заказ, все вместе следовали его примеру, который всегда заключался в заглядывании в ящик… Б́ольшую часть дня мы провели, расхаживая по ярмарке, покупая иконы и проч.

Это было замечательное место. Помимо того, что на ярмарке имелись отдельные ряды для персов, китайцев и других, мы постоянно встречали необычные создания с нездоровым цветом лица и в немыслимых одеждах. Персы, с их спокойными умными лицами, широко расставленными удлиненными глазами, воронова крыла волосами и желто-коричневой кожей, с черными шерстяными фесками на головах, похожими на гренадерские шапки, были почти что самыми живописными из всех, кого мы встречали, но все новые впечатления дня затмило наше приключение на закате, когда мы наткнулись на татарскую мечеть (единственную в Нижнем), как раз в тот момент, когда один из служащих вышел на крышу, чтобы произнести ... [6] или призыв к молитве. Даже если бы в увиденном не было ничего самого по себе необычного, это представляло бы огромный интерес благодаря своей новизне и уникальности, однако сам призыв не был похож ни на что другое, что мне доводилось до сих пор слышать. Начало каждой фразы произносилось быстрым монотонным голосом, а к концу тон постепенно повышался, пока не заканчивался продолжительным скорбным стенанием, которое проплывало в неподвижном воздухе, производя неописуемо печальное и мистическое впечатление: если услышать это ночью, то можно было бы испытать такое же волнение, как от завываний привидения, предвещающего чью-то смерть.

Сразу же, послушные призыву, появились толпы верующих, каждый из которых снял с себя и отложил в сторону обувь перед тем, как войти: главный священник позволил нам постоять в дверях и посмотреть. Сам обряд поклонения, похоже, состоял в том, чтобы стать, обратившись лицом к Мекке, неожиданно упасть на колени и коснуться лбом ковра, подняться и повторить это один или два раза, затем снова неподвижно постоять в течение нескольких минут и так далее. По пути домой мы зашли в церковь, где служили вечерню, со всем приличествующим набором икон, свечей, крестных знамений, поклонов и проч.

Вечером я отправился с младшим из Веэров в Нижегородский театр, который оказался самым непритязательным строением из всех, что мне доводилось видеть,— единственным украшением внутри была побелка на стенах. Он был очень большим и заполнен не более, чем на одну десятую, поэтому в зале было замечательно прохладно и приятно. Представление, исполнявшееся исключительно на русском языке, было нам несколько непонятно, однако, прилежно трудясь в течение каждого антракта над программкой, мы, с помощью карманного словарика, получили сносное представление о том, что происходит на сцене. Первой и самой лучшей частью была «Аладдин и волшебная лампа», бурлеск, в котором некоторые актеры показали по-настоящему первоклассную игру, а также очень неплохое пение и танцы. Я никогда не видел актеров, которые уделяли бы больше внимания действию и партнерам по сцене и меньше бы смотрели на зрителей. Тот, который играл Аладдина, по фамилии Ленский, и одна из актрис в другой пьесе, по фамилии Соронина, пожалуй, были лучшими [7]. Другими пьесами были «Cochin China» и «Гусарская дочь».

После ночи, проведенной в постелях, состоящих из досок, покрытых матрасом в дюйм толщиной, подушки, одной простыни и стеганого одеяла, и после завтрака, гвоздем которого стала большая и очень вкусная рыба, почти полностью без костей, которая называется Stirlet, мы посетили собор и Мининскую башню.

В соборе мы обнаружили, что там проходит торжественная обедня и все огромное белое здание заполнено военными: мы немного подождали и послушали великолепное пение.

С Мининской башни нам открылась великолепная панорама всего города и извивающаяся лента Волги, теряющаяся в туманной дали. Затем, после еще одного посещения Двора, около трех мы отправились в обратное путешествие, еще более неудобное, чем предыдущее, если такое вообще возможно, и снова прибыли в Москву, усталые, но довольные всем, что увидели, примерно в девять утра.

Единственным значительным событием дня была наша поездка (снова в сопровождении Веэров) в Монастырь Semonof, где с вершины колокольни, взбираясь на которую, мы насчитали 380 ступеней, мы смогли ближе и, по моему мнению, лучше рассмотреть Москву, чем с Воробьевых гор. Мы посетили часовни, кладбища и трапезную: часовни были прекрасно украшены фресками и проч., и в одной из них имелось любопытное изображение, почти гротескное, сучка и бревна [8]; мы также отведали монашеский черный хлеб, который оказался совершенно съедобен, хотя и не вызывал желания откушать его еще раз… Старший из Веэров вечером составил мне компанию, и мы пошли в Московский «Малый театр», на самом деле оказавшийся большим красивым зданием.

Публика была очень хорошая, и пьесы «Свадьба бургомистра» и «Женский секрет» были встречены большими аплодисментами, но ничто не понравилось мне так же, как «Аладдин». Все было на русском.