Записки летчика-наблюдателя

На другой день рано утром отправилась на грузовой автомашине группа, возглавляемая комиссаром отряда. Но нас постигла неудача. Автомашина сломалась, и мы через несколько дней вынуждены были возвратиться в Астрахань.

В дороге представилась возможность поближе познакомиться с новым военным комиссаром. Он оказался кубанцем. В 1914 году по мобилизации попал в авиационные мастерские. Затем работал в качестве помощника моториста, а потом мотористом в авиационном отряде, действовавшем на Юго-Западном фронте. В 1917 году на фронте Василий Шкуро вступил в партию.

Характер у комиссара был довольно тяжелый. Он легко раздражался, был резок. Но авиационную службу знал хорошо. Очень требовательный, он вместе с тем проявлял исключительную заботу о подчиненных.

Перебазирование нашего отряда проходило с большими трудностями. Только командир отряда достиг цели. Летчик Демченко не прилетел в Святой Крест, и о нем и его мотористе не было никаких сведений.

Летчик Фокин, вылетев из Астрахани на "Ньюпоре", совершил вынужденную посадку из-за неисправности мотора всего в двадцати километрах от города. При посадке самолет разбился, но летчик не пострадал.

Конный транспорт и строевая команда отряда из Астрахани не были отправлены, а Лапса не вылетал. Что случилось с нашей передовой командой, никто не знал.

Временно "остатками" отряда командовал летчик Фокин. Его мало кто знал: он был назначен в отряд недавно. По словам комиссара, Фокин в 1917 году был эсером, а сейчас не то в шутку, не то всерьез заявлял, что он анархист-индивидуалист. По окончании реального училища в России Фокин учился в Англии в каком-то высшем техническом учебном заведении. В Россию он возвратился в 1917 году. Школу летчиков окончил тоже в Англии. Внешне Фокин производил впечатление физически очень хрупкого, слабого юноши. Он был красив: тонкие черты лица, миндалевидные темные глаза, вьющиеся волосы. Фокин прекрасно играл на пианино.

У Кучинского при перелете в Святой Крест закапризничал мотор. Тотчас же моторист Карновский вылез из кабины на плоскость, спустился на шасси. С большим трудом он перебрался на ось задних колес и там, стоя на ней и держась одной рукой за подкос, другой рукой стал копаться в моторе. Ему удалось в воздухе устранить неисправность. Случай этот, конечно, беспримерный. Карновский обморозил лицо и руки. Когда они прилетели в Святой Крест, Карновского пришлось положить на несколько дней в госпиталь. Потом Кучинский с Карновским перелетели в город Георгиевск.

Поступок Карновского вызвал у нас восхищение. Удивительное бесстрашие решиться в полете вылезти из кабины самолета и, стоя на шасси, в потоке холодного воздуха устранять неисправности в моторе, работая в непосредственной близости от вращающегося винта.

Прилетев в Георгиевск, Кучинский и Карновский узнали, что наши войска отступают. Как это часто бывает в такое время, своевременной информации об истинном положении дел на фронте не имелось.

Через город проходили наши отступающие кавалерийские части и обозы. Подъезжавшие к самолетам кавалерийские начальники говорили, что белые недалеко, и советовали улетать. Но как это было сделать, когда в самолете обнаружилась серьезная неисправность?

Белоказаки внезапно ворвались в Георгиевск. Кучинский и Карновский успели скрыться в городе. "Вуазен" захватили белоказаки.

Все эти сведения дошли до нас только много времени спустя, когда Кучинскому и Карновскому удалось пробраться в расположение наших войск, отступающих к Астрахани. Кучинский, после того как возвратился, заболел и умер; Карновский был направлен на учебу в летную школу.

В январе 1919 года отряд продолжал оставаться на Астраханском аэродроме, но численность его уменьшилась. Прежнее наименование "1-й Кубанский" было отменено, и нам дали номер "47".

Из боевого состава в отряде остались два летчика - Фокин и Лапса и два летчика-наблюдателя - Витьевский и Николаев. В отряде было только два самолета: "Ньюпор-17" и "Сопвич", который мы недавно получили. Это была двухместная машина с мотором "РОН" мощностью 120 лошадиных сил. Его максимальная скорость достигала 150 километров в час, максимальная высота полета 5000 метров. Продолжительность полета "Сопвича" составляла около 4 часов, бомбовая нагрузка - до 100 килограммов. Проверив "Сопвич" в полете, Фокин оставил его за собой.

В феврале в отряд вернулся на автомашине шофер Ваня и привез целыми и невредимыми всех из передовой команды, высылавшейся в Святой Крест. Команда пыталась пробраться в Георгиевск, но в связи с отступлением наших войск ей это сделать не удалось. Не получая никаких приказаний, Федоров, возглавлявший команду, решил возвратиться в Астрахань.

В середине февраля резко потеплело. Задула "моряна" - местный юго-восточный ветер; небо заволокли низкие, быстро несущиеся серые облака, то и дело сеющие дождь. Тонкий снежный покров быстро исчез. Дороги и немощеные астраханские улицы стали развороченными и грязными.

Аэродром размок. Полетов не было. Время проходило в нудном бездействии. Весь личный состав отряда размещался в городе в четырехэтажном каменном доме, в районе, прилегающем к аэродрому. В доме было много комнат, но почти все пустые. Мебель успел кто-то вывезти. Спали вповалку на полу, а обедали в одной из комнат, где стоял длинный, грубо сколоченный стол. Чемоданы и сундуки с личными вещами были в беспорядке сложены вдоль стен комнат.

Шапки, шлемы, тужурки, полотенца, револьверы, ремни висели на дверных ручках и гвоздях, в изобилии вбитых нами в стены. В доме в течение всего вечера не умолкала игра на рояле; у одних что-то выходило, другие пробовали свои силы впервые.

На третий день оттепели погода еще более ухудшилась. Дождь лил беспрерывно. Вечером начался ураган. С аэродрома позвонили, что ветер грозит сорвать ангарную палатку. Дежурный наряд, находившийся в течение многих часов на аэродроме, выбиваясь из сил, едва удерживал палатку со стоявшими в ней самолетами от порывов ветра.

Как только об этом стало известно, по приказу командира все устремились на аэродром. На единственной в отряде грузовой автомашине уехали летчики и мотористы. Остальные добирались до аэродрома кто как мог, но большей частью на "мобилизованных" своей властью легковых извозчиках.

На аэродроме аврал, вся ангарная палатка облеплена людьми, напрягавшими все силы, чтобы не дать порывам ветра снести ее. Под ударами ветра палатка порывисто надувалась, и веревки, удерживающие ее, стремились выдернуть из земли колья, к которым они были привязаны. Вертикальные и горизонтальные шнуровки то там, то тут рвались. Не удерживаемые шнуровкой полотнища хлопали от ветра, издавая звуки, похожие на винтовочную стрельбу. В образовавшиеся дыры внутрь палатки врывались ветер и дождь. Это было очень опасно. Стоило только порваться какой-либо части палатки, как ветер начал бы рвать одно полотнище за другим, и палатка была бы снесена, а находящиеся в ней самолеты разрушены. В старой армии на фронте такие случаи бывали не раз. Об этом хорошо помнили многие и ясно представляли себе эту опасность.

Рев ветра, шум дождя, хлопанье полотнищ палатки, удары молотов по забиваемым в землю кольям, крики мотористов и красноармейцев - все это сливалось в общий беспорядочный хаос звуков.

Несколько часов продолжалась беспрерывная борьба со стихией, грозившей уничтожением самолетов. Почти у всех руки были в кровавых мозолях, ссадинах и ожогах от рвущихся из рук канатов и бечевок.

Только к утру ураган стих, и опасность миновала.

Фокин и комиссар Шкуро распорядились выдать каждому немного разбавленного спирта. Измученные, но довольные, в приподнятом настроении садились мы завтракать. Сознание выполненного долга повышало, усиливало чувство взаимной спаянности всех в отряде.

В этот же день вечером комиссар созвал партийное собрание, на нем были приняты в члены партии Мошков, помощник моториста Федоров, помощник моториста Быков.

10 марта рано утром в общежитии отряда всех всполошила частая винтовочная и пулеметная стрельба. Через несколько минут в отряд сообщили по телефону, что в городе начался контрреволюционный мятеж.