Всем смертям назло. Записки фронтового летчика

Лев Захарович Лобанов

Всем смертям назло

Записки фронтового летчика

От автора

Наверное, это и можно считать счастьем: тридцать лет своей жизни я отдал небу, был летчиком — гражданским, военным и снова гражданским. До войны летал на планерах, прыгал с парашютом, работал линейным пилотом гражданского воздушного флота, днем и ночью развозя пассажиров, почту и грузы. Затем в Батайской военной авиашколе, будучи инструктором, готовил летчиков-истребителей на самолете И-16. На Южном, Сталинградском, Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах прошел всю Великую Отечественную войну.

Дрался с «мессерами» и «юнкерсами», бомбил вражеские аэродромы, вокзалы, эшелоны на железнодорожных путях, нефтепромыслы. По ночам пробивался к целям, недоступным дневной авиации, провел над территорией противника не одну сотню часов. Сбивал сам, сбивали меня… После ранения в воздушном бою в конце 1941 года не мог летать целых восемь месяцев. Служил это время в пехоте, в стрелковом полку на Воронежском фронте — командовал взводом, ротой, замещал погибшего в бою комбата.

В августе сорок второго полетел снова, но уже не на истребителе, а на знакомом по ГВФ и родном мне самолете Р-5 — ночном разведчике-бомбардировщике. На одном из прифронтовых аэродромов был принят в партию. Перед концом войны пересел на пикирующий бомбардировщик Пе-2, на котором и встретил День Победы.

Окончилась война. Осуществил давнюю свою мечту — перебрался жить и работать на Дальний Восток. Я снова за штурвалом гражданских воздушных кораблей — Си-47, Ли-2, работал на гидролодке «Каталина», освоил отечественные Ил-12 и Ил-14 в Хабаровском авиаотряде. Берега Берингова и Охотского морей стали близки мне, как некогда берега Балтики, Черного моря и Каспия… Лучшего края, чем Дальний Восток, не могу представить!

Перед вами — записки фронтового летчика, рассказы об отдельных боевых вылетах, о случаях, глубоко врезавшихся в память своей необычностью или яростным накалом проведенного сражения.

У нас мало опубликовано воспоминаний о боевой работе летчиков-истребителей на самолетах И-16 в первые, самые трудные месяцы войны. Из тех, кто дрался с фашистскими армадами на И-16 в сорок первом году, теперь почти никого не осталось в живых… И, пожалуй, совсем ничего не написано о боевых делах ночных разведчиков-бомбардировщиков, летавших на самолетах Р-5. А ведь полк, на вооружении которого находились эти самолеты, был по своим задачам единственный, уникальный…

Вот я и попытался хотя бы частично восполнить этот пробел.

Инструктор

Знакомство наше состоялось в кабинете командира учебной эскадрильи капитана Ковалева. Рослый, с могучей грудью и несколько смешливым выражением лица, он мне сразу понравился, и я почему-то решил, что служить под его началом будет легко и просто. Комэск раскрыл мое личное дело, бросил взгляд на фотографию — еще в форме пилота гражданского воздушного флота. Теперь же, после того, как в апреле 1940 года я был призван в армию и направлен в эту Батайскую авиашколу для переучивания на истребителя, на мне было обмундирование военного летчика: шелковая белоснежная рубашка с черным галстуком, темно-синий френч с фигурными накладными карманами по бокам и на груди, брюки-бриджи сугубо авиационного покроя, хромовые сапоги, тоже нестандартного фасона, и синяя пилотка.

— «Летает на самолетах У-2, Р-5, Сталь-3 и К-5…» Когда только успел за свои двадцать три года! — хмыкнул Ковалев, читая вслух мою последнюю характеристику из отряда ГВФ. — «Имеет налет 4100 часов, из них…» Ну, конечно, это машинистка ошиблась, пристукнула лишний нолик, ведь у всей нашей эскадрильи не наберется такого налета, — комэск вопрошающе переглянулся со стоящим рядом старшим лейтенантом Гановым, командиром звена.

Этот, в противоположность Ковалеву, невысок, суховат и подвижен. Вот именно таким мне представлялся всегда летчик-истребитель — маленьким, быстрым, остроглазым, под стать своей юркой машине…

Высказаться Ганов не успел — я достал из планшета свою летную книжку:

— Товарищ капитан, машинистка не виновата, напечатано верно. Здесь записано все, до последней минуты.

— Но ведь для этого вам надо было налетывать по тысяче часов в год, — Ковалев недоверчиво покрутил в руках книжку и продолжил: — «Из них ночью 715 часов…» Слышишь, Ганов, он еще и ночью летает! Что тут еще записано о ваших геройствах: «Увлекается спортом, имеет первый разряд по боксу и планеризму, выполнил тридцать прыжков с парашютом».

Ковалев вдруг улыбнулся и отложил папку.

— Слушай, лейтенант, может, поборемся? Покажи, на что способен.

Бороться, точнее, давить руки через стол, было тогда повальным увлечением, «давили» все — от школьников до седобородых профессоров. Я молча занял исходную позицию. Ганов следил за нашими приготовлениями с явным любопытством. Ладонь у Ковалева оказалась твердая, крепкая. Ну что ж, борьба есть борьба, и я, напрягшись, стал медленно пережимать его руку… Комэск, нахмурившись, предложил поменяться руками. Но я вновь припечатал к столу его левую.

— Молодец, лейтенант, — он отбросил волосы со вспотевшего лба. — Рад, что будешь служить в моей эскадрилье. Завтра же приступаем к полетам.

До распределения по эскадрильям мы уже успели изучить самолет И-16 — по тому времени лучший советский истребитель. Поверхность плоскостей и фюзеляжа «зализана» до зеркальности, положенные на крыло шлем или перчатки скатывались оттуда. Сзади летчика надежно заслоняла бронеспинка, спереди прикрывал широкий тысячесильный мотор, в свою очередь защищенный металлическим винтом. Словом, И-16 по своим боевым качествам не уступал иностранным истребителям. Отсутствие на нем пушки компенсировалось невероятно высокой скорострельностью двух пулеметов и четырьмя реактивными снарядами РС, подвешенными под крыльями, а несколько меньшая (по сравнению с «Мессершмиттом-109Е») скорость восполнялась необычайной маневренностью. Впрочем, в пилотировании машина отличалась чрезвычайной «строгостью» — ошибок не прощала.

Первый полет получился у меня не совсем чисто: едва взял управление — чуть не перевернул машину вверх колесами. Черт возьми, норовистой лошадкой оказался этот «ишачок»! Обкатал: после трех кругов все вошло в норму. Более того, оказалось, что пилотировать И-16 много легче, чем привычные мне в ГВФ транспортные машины.

Наконец Ковалев решил потренировать меня в ведении воздушного боя. Сошлись мы на высоте трех тысяч метров. Я уже прекрасно чувствовал машину, управлял легко, без напряжения. Вначале «дрались» на виражах. Как ни старался Ковалев подобраться к моему самолету сзади, ничего у него не получилось, я не подпускал. Несколько раз мне самому представлялась возможность «поразить» его, но я так и не решился нажать гашетку кинопулемета. Как-то неудобным показалось вот так, сразу в первом бою «зажимать» командира.

Такая уступчивость обошлась мне дорого. Ковалев внезапно бросил машину в переворот и, вывернувшись из него боевым разворотом, «присосался» к моему хвосту, не отставая до посадки. Да, палец в рот комэску не клади… Я разозлился на себя за допущенную оплошность, за благодушие. Все: отныне никому и никаких поддавков, кто бы ни оказался моим «противником».

Зачетный бой на звание летчика-инструктора также проводил Ковалев. В этом поединке я решил окончательно проверить себя, выяснить, что умею, а чему еще следует поучиться.

Вошли в вираж. Не закончив и первого оборота, я очень резко, совсем не по-уставному, просто молниеносно переложил машину в обратный вираж. Ковалев оказался на встречном курсе всего в десятке метров. Я завалил предельно крутой крен и вышел точно в хвост. Огонь! Огонь! — беспощадно прощелкал затвор кинокамеры.

По программе полета после атаки экзаменуемый должен показать умение выходить из угрожающего положения. Мы снова сошлись в глубоком вираже. Я подпускал «противника» все ближе и ближе. Лишь после критического, самого последнего момента мне следовало, по условиям задания, попытаться уйти от опасности… И здесь вспомнился рассказ одного летчика, участника боев в Испании, о том, как удалось ему однажды перехитрить фашистского истребителя. Этот прием я и решил использовать.