Среди падающих стен (ЛП)

Однако они не соглашались с моими пессимистическими прогнозами.

Даже самые большие пессимисты полагали, что Пасху мы, по крайней мере, отпразднуем. Готовились к празднику по всем правилам. Мы пекли мацу, правда, из непросеянной муки (раввины разрешили), готовили посуду, вино к Седеру, проветривали одежду, мыли все и чистили, как в старое доброе время. Приближение праздника чувствовалось в домах и во дворах.

*

За день до праздника, в ночь с 18 на 19 апреля, страх охватил евреев гетто: видно, уже не придется отметить праздник. Упрямо поползли слухи, что утром начнется акция. Иногда, правда, слышались успокаивающие голоса: а, может, это напрасные волнения, как не раз уже было в последние дни и недели. Но искра надежды погасла, когда в гетто пришли люди, говорившие со своими приятелями из мастерских Тебенс-Шульц. Те передали, что в районе ликвидированного малого гетто заметно интенсивное движение немецких войск.

Кто-то передал, со слов поляка-полицейского, что завтра начнется акция. Евреи, возвращающиеся с работы на арийской стороне, рассказали, что охрана у ворот гетто значительно усилена.

В эту ночь евреи уже не спали. Всю ночь паковали вещи: белье, постели, продукты, - и уносили в бункеры. Такого оживленного движения на улицах, во дворах, во всем гетто, как в эту лунную ночь, не было даже днем. Одни направляются к знакомым послушать новости и поделиться своими вестями, другие с мешками, со всем оставшимся добром за плечами, идут в бункеры. Страх плестись по улицам пропал. Немцев в гетто не было, и вся "власть" на улицах еврейская. Но и это расценивается как плохой признак.

И для боевой организации это была тревожная ночь. Во всех подразделениях объявлено чрезвычайное положение. До полуночи все должны бодрствовать и оставаться на местах. Но и после полуночи не наступило никаких новых указаний и чрезвычайное положение осталось в силе. В час ночи наше командование получило новые донесения и сразу мобилизовало все подразделения. Нас собрали и объявили, что считанные часы остались до последнего боя с врагом. Все бойцы разошлись по своим местам, были назначены связные и наблюдатели, которые должны докладывать связным обо всем, что происходит на улицах и на позициях.

Затем бойцов отпустили ненадолго, чтобы они закончили свои личные дела: каждый получил вещмешок с бельем, продуктами, перевязочными материалами. Кроме имевшегося уже у бойцов оружия, они получали гранаты, бутылки с зажигательной смесью и другое снаряжение.

Мы начали лихорадочно готовиться к бою: строили баррикады, укрепляли позиции. Бойцы использовали для создания позиции каждое место, казавшееся удобным. Там, где готовились встретить врага, мы оставляли запасные ходы, другие позиции баррикадировали и укрепляли так, чтобы сделать их недоступными для врага, между позициями прокладывали потайные ходы для связи на случай необходимости.

Около трех часов ночи все уже были в боевой готовности. Каждый боец стоял на своем месте, ожидая врага. Только небольшие группы патрулировали на дворах и улицах, торопя евреев спуститься в бункеры.

В пять утра на территории гетто, кроме членов боевых организаций, не было ни живой души. Все находились под землей и, затаив дыхание, ждали дальнейших событий. Наши ребята на постах замерли в ожидании.

И час настал.

ЧАС НАСТАЛ

Понедельник, 19 апреля 1943 года. Канун Пасхи. Стоял прекрасный весенний день. Щедрое солнце заливало ярким светом каждый уголок погруженного в тьму варшавского гетто. Последний день... А природа пробуждает страстное желание жить! Если бы небо было окутано черными тучами и бушующий ливень заливал бы все вокруг, может быть, легче было бы примириться со смертью. Но природа словно заключила союз с врагом и дразнит нас своей лаской и красотой, как раз тогда, когда мы находимся на волоске от смерти.

Боевое подразделение Дрора, в котором я находился, стояло на улице Налевки, 33. Мое место с несколькими ребятами было на балконе второго этажа дома на углу Налевки-Генша. Отсюда мы первыми могли видеть немецкие части, входящие в гетто.

Другие два наших поста были во дворе у окон подвального помещения. С утра потянулись к гетто колонны пехоты и кавалерии, части эсэсовцев и украинцев в полном снаряжении, как будто они готовились воевать с регулярной армией. Появились бронемашины и танки. Они двигались с "арийской" стороны улицы Налевки в сторону улицы Генша вдоль каменной стены к воротам гетто на углу Генша-Заменгоф.

Глядя на врагов, идущих против нас, я понял, как слабы мы. Что значили мы по сравнению с этой хорошо вооруженной армией, с танками, с бронемашинами; мы с нашими револьверами, или, в лучшем случае, ружьями. Но такова наша судьба: надо держаться и выстоять.

В шесть часов утра гетто было полностью окружено. Первые немецкие отряды уже вступили в гетто и шагают по направлению к Налевкам, приближаясь к перекрестку Налевки-Генша-Францисканская.

Не дожидаясь, пока враг откроет огонь, мы со всех наших позиций начали стрелять, бросать гранаты и самодельные бомбы. "Продукция" собственного производства не подвела, она взрывалась, как положено и выполняла свою работу точно: немцы оставили на улицах гетто немало убитых и раненых.

Мы вступили в бой первыми. Стрельба и взрывы бомб были сигналом для всех наших групп: восстание началось!

Немцы, конечно, знали, что готовится восстание, но они не представляли себе, каковы будут его размеры. По опыту 18 января они знали, что у нас есть только пистолеты, теперь они были поражены наличием у нас и другого огнестрельного оружия, особенно бомб. Мы начали атаку, и инициатива некоторое время находилась в наших руках. Врагу пришлось обороняться.

Теперь немцы рассредоточили свои части, делали перебежки небольшими группами, прижимаясь к стенам. Своих убитых и раненых, валявшихся на мостовой, они боялись подбирать.

"Ферфлюхте!" (проклятые) - донесся до нас крик офицера СС, приказывающего своим искавшим укрытия солдатам подобрать убитых и раненых, несмотря на нашу стрельбу, но сам он оставался под балконом.

После первых минут потрясения немцы открыли по нам огонь. Находясь под открытым небом, они были хорошей мишенью для наших пуль, а нас скрывали и защищали стены гетто.

Все три части нашей группы упорно сражаются. Все - в движении. Иаков Губерман, высокий, толстый силач, непрерывно стреляет с балкона дома, Файвл Шварцштейн пристроился у окна верхнего этажа и строчит из автомата. Авраам Дрейер и Моше Рубин руководят атакой с двух других позиций во дворе у черного хода со стороны Генша-Кута (Майзельс), Захарья, командир группы Дрор, перебегает от позиции к позиции, подбадривая ребят. Связные пробиваются от одних позиций к другим с донесениями. Взрывы вражеских мин и автоматные очереди оглушают...

Бой длится около двух часов. Ривка, наблюдательница, прибежала с известием: враг отступает, не видно ни одного немца на улице. Командир вышел из укрытия и вернулся ликующий: немцы оставили на поле боя десятки раненых и убитых, а мы не понесли потерь. Радостная весть быстро облетела все позиции.

Конечно, это была временная победа, но и она воодушевила нас. А потери немцев радовали сердце, даже в час, когда наша гибель была близка.

Около трех часов немцы не появлялись в гетто, и для нас наступила передышка. Теперь мы вспомнили, что пока душа еще держится в теле, она нуждается в пище. А еды у нас пока было достаточно. Ребята делятся впечатлениями о бое. Некоторые задремали, другие, желая позабавиться, пытались утащить у них оружие, но, увидев, что те держат пальцы на курках, отказались от этой затеи. Моше Рубин играет на губной гармошке, с которой никогда не расстается.

И вдруг с наблюдательного пункта сообщают: со стороны Мурановской идут танки, а со стороны улицы Генша - приближаются немецкие роты.

Захария велел приготовиться, а также приказал: в случае необходимости оставшиеся в живых должны отступать на нашу базу по улице Генша. Не успел он закончить, как шквал огня обрушился на нас. На углу Налевки-Францисканская немцы построили баррикаду из матрацев, которые они вытащили со склада "Вертерфассунг". Из-за баррикады они открыли по нас огонь из разных видов оружия, стреляли вслепую, не жалея боеприпасов. Мы же берегли каждую пулю и стреляли только по цели. И в этом бою несколько немцев погибло, а мы не потеряли ни одного бойца.