Среди падающих стен (ЛП)

Народу все прибывало. Тысячи толпились в подвалах, комнатах и дворах. Поток людей закрыл все проходы. И в то время, как одни устремлялись сюда, другие пытались пробиться в противоположном направлении, исходя из простого предположения: там лучше, где нас нет... Так столкнулись в проходах два встречных потока, устремившиеся в противоположные стороны, движимые какой-то дикой силой. Все спуталось в них - руки, ноги, головы, детский плач мешался с криками женщин и стонами больных. Стрельба и разрывы снарядов увеличивали страх и смятение.

В этот поток включились и наши боевые подразделения. И у нас не было убежища, и мы находились под открытым небом.

Мы разбились на группы и установили наблюдателей в проходах. Группа, дежурившая у прохода на улицу Кута, 4, вдруг подняла тревогу:

"Немцы!.." Мы немедленно направили им подкрепление. В стычке было убито несколько немцев. Враги подожгли улицу Кута, и огонь подступал к Мила, 9. Среди беженцев поднялась паника. Наши бойцы пытались успокоить людей, навести порядок у проходов, уменьшить беготню и немного рассеять страх. Группа товарищей из всех подразделений собралась на совещание. Всем нам было ясно: в условиях планомерного поджога гетто - от дома к дому, от улицы к улице, нам долго не продержаться без укрытия.

Решили отправить четырех товарищей с "арийской" внешностью на арийскую сторону, чтобы они попытались мобилизовать помощь и организовать вывод бойцов из гетто, когда нельзя будет больше бороться.

В эту четверку попал и я. Так я и не смог осуществить свой план: вернуться и присоединиться к группе Захарии Артштейна.

На следующий день, в воскресенье, 25 апреля, Галина, Иермиягу (Гашомер Гацаир), Дорка Гольдкорн (ППР) и я спустились в канализационные трубы, чтобы выйти из гетто.

Десятки беженцев прятались в этих узких и темных трубах, по которым текли все нечистоты Варшавы. Люди валялись в грязи, дети и больные лежали в обмороке, раненые и обожженные истекали кровью, и никто не обращал на них внимания. Кто-то испустил дух - и его тут же подхватило мутным потоком.

Наш приход в канал еще ухудшил положение: стало еще теснее, грязные воды поднялись, как у плотины, и затопили детей и лежавших на земле.

Когда кто-то, обессиленный, падал, уровень воды снижался, но все хотели одного - выжить. Смерть несчастных приводила всех в отчаяние, и все же каждый вздыхал с облегчением: освободилось место, и можно немного продвинуться вперед...

Если бы не задание, полученное нами, у нас не хватило бы ни сил, ни совести продираться по этим каналам. Но долг заставлял нас идти. Гуськом, на некотором расстоянии друг от друга, пробивались мы вперед.

Через несколько часов мы сделали попытку выйти на арийскую сторону, с трудом подняв железную крышку люка. Но оказалось, что мы все еще в самом гетто, и надо идти дальше.

Затем мы вторично попытались выйти. Очень осторожно, чтобы не обратить внимания прохожих, приподняли мы вторую крышку, и на сей раз вынуждены были отступить: мы не могли понять, гетто ли это, или уже арийская сторона. А тут же донеслась до нас немецкая речь.

И только в третий раз мы решились выбраться на поверхность земли: мы не могли больше двигаться, согнувшись, в этой темноте, в зловонии, грязи.

Мы отвернули крышку и начали выползать наверх. Люк этот был, правда, уже на арийской стороне, но, как назло, на границе с гетто, где стояли немецкие постовые и польские жандармы которые сразу же заметили нас. Как из-под земли выросли у люка польские полицейские, которые схватили Галину и Дорку и тут же передали их немцам. Иермиягу был схвачен, когда ступил одной ногой на землю. Он попытался бежать, и полицейские застрелили его на месте.

Я уже было высунул голову вслед за ним, и когда один полицейский стрелял в Иермиягу, второй выстрелил в меня. Горячая пуля, пролетев мимо, обожгла мне лицо, чтобы там, в глубине канала, ранить еврея, который за несколько минут до этого просил нас взять его с собой наверх,

на арийскую сторону. Мы согласились. Но когда стали лезть наверх, он задержался, думая: если нам повезет - он последует за нами.

Когда в меня выстрелили, я инстинктивно отпрянул от люка и полез обратно до того, как полицейский успел выстрелить вторично. Я упал на того раненого еврея, и мы оба остались лежать в грязной жиже, где могли в любую минуту утонуть. Я понял, что секунды решают мою судьбу: немцы могли, как они не раз это делали, забросать люк гранатами. Я собрал все свои силы, поднялся сам и вытащил из мутного потока раненого еврея. Мне удалось донести его до узкого канала, ведущего обратно в гетто.

И в этот момент немцы начали бросать гранаты в люк, но мы были уже далеко и осколки не долетали до нас. Однако враги могли спуститься в люк, чтобы погнаться за нами, и мы начали бегство. Откуда взялись у меня силы бежать по каналу, по которому и медленно идти было трудно, да еще тащить за собой истекающего кровью раненого? - И теперь это остается для меня загадкой.

На обратном пути мне уже не попадались евреи, которых мы встретили здесь раньше. Мокрая одежда, обувь, очки плыли навстречу. Некоторых спрятавшихся в канале евреев вытащили и убили немцы, некоторые утонули в мутном потоке. Несколько часов брел я по каналу, пока добрался до гетто.

У выхода из канала дожидался меня, как было установлено раньше, связной, которому было приказано принять группу, когда она вернется с арийской стороны. Но, к великому его разочарованию, я вернулся один, без планов о помощи, лишь с печальной вестью о гибели трех моих товарищей и с рассказом о том, как мне удалось спастись.

Итак, первая попытка найти путь к отступлению провалилась.

Я думал, что мне удастся отдохнуть немного после всего пережитого, но мне пришлось принять участие в стычке между нашей боевой группой и немцами на улице Кута, 3.

Мы расположились у окон уцелевшего от пожара флигеля, ожидая врага. И вот появились эсэсовцы. Они спокойно, не боясь "сюрпризов", прошли в ворота и попали под дождь наших пуль и гранат. Несколько эсэсовцев бежало в панике, несколько было убито. Мы отступили без потерь на улицу Мила, 5, не дожидаясь прихода немецкого подкрепления.

В ОГНЕ ПОЖАРИЩ

Когда мы прибыли на улицу Мила, 5, один флигель уже догорал. Люди, находившиеся в убежище под вторым, уцелевшим флигелем, хотели бежать оттуда, ибо огонь приближался. Но в это время в убежище ринулись люди из первого флигеля. И вновь повторилась история с двумя противоположными потоками, знакомая нам по дому на Мила, 9: одни ищут убежища в этом месте, другие бегут из него, чтобы спасти жизнь. Одной этой картины достаточно, чтобы напомнить нам о нашем безвыходном положении.

Среди этой массы отчаявшихся людей мы искали места для всей нашей группы, но не нашли. Тогда мы разделились на две группы, которые пошли в два разных подвала, договорившись заранее о месте встречи.

Группа, в которую попал я, выставила сторожевым Монека. Не прошло и получаса, как мы почувствовали, что над нами нависла опасность. И сразу же послышались выстрелы. Мы не понимали, почему Монек не предупредил нас. Но вскоре все выяснилось. Я вышел из убежища посмотреть, что случилось, и увидел Монека убитым. Немцы, вероятно, стреляли в него из флигеля напротив.

Их набилось уже много во двор.

Я взял оружие убитого Монека и начал пробираться назад в бункер под свист летевших вокруг меня немецких пуль. Я рассказал товарищам о гибели Монека, о том, что во дворе полно немцев и что у нас нет другого выхода: надо вступить с ними в бой.

Мы хотели выйти из бункера, но остальные сидевшие там, преградили нам дорогу: либо мы возьмем их с собой, либо они не пустят и нас. Мы пытались объяснить им, что идем на борьбу с врагом, что они не в силах помочь нам, а лишь будут обузой, - но напрасно. В глубине души они верили, что мы знаем таинственный способ спастись. Мы пытались выйти по одному, но живая стена мужчин и женщин встала перед нами.

Нас выручил пожилой краснолицый еврей из нашей группы. Его звали Соломон, был он плотный, широкоплечий крепыш. Его речь, сочная, полная народных пословиц и прибауток, выдавала в нем варшавского грузчика довоенных времен. В сущности, он не был членом нашей организации. Он примкнул к нам, когда мы находились в бункере на улице Мила, 29, а потом уже не хотел с нами расстаться. Смелый и мужественный в бою, он вызывался добровольцем на самые трудные задания. Так как у нас не хватало оружия, мы дали ему двуствольное ружье с холостыми пулями, служившее нам перед восстанием для тренировок. С этим ружьем он выходил на бой с врагом, и этим ружьем он теперь расталкивал толпу, расчищая дорогу нашим бойцам. Толпа навалилась на него, схватила его ружье и завязалась борьба. Наши ребята незаметно увильнули, а Соломон отпустил ружье, за которое уцепились десятки рук, и люди повалились назад.