Ельцин

На смерти Игнатия и Анны история не заканчивается. Жестокая правда заключается в том, что все деды и бабки Ельцина оказались жертвами террора. У Василия Старыгина на строительстве домов были задействованы наемные рабочие — этого оказалось достаточно, чтобы в 1930 году его тоже раскулачили и сослали в Бутку. В 1934 году, когда Ельциных отправили на север, в тот же северный район выслали и Василия и Афанасию Старыгиных. В Надеждинске/Серове они влачили жалкое существование целых 11 лет. Вероятно, у них были контакты со старшими Ельциными в те два года, что Игнатий и Анна провели в этом регионе. Старыгины были помоложе и поздоровей, им было легче приспособиться. Василий построил для себя и жены небольшую хижину. Он сохранил рассудок и сумел даже зарабатывать на жизнь, делая мебель и шкафы для местных жителей [76]. В интервью со мной Борис Ельцин говорил, что они с матерью летом навещали деда с бабкой и помогали им на огороде [77].

Таким образом, мы разрешили загадку о том, как мог дед, умерший в 1930-х годах, чудесным образом появиться в конце 1940-х: первый дед в книге Ельцина — это отец его отца, Игнатий Ельцин, второй — отец матери, Василий Старыгин. Старыгин был опытным плотником, а не кузнецом и мельником, вот почему его мнение было столь важно для Бориса Ельцина, собравшегося поступать на строительный факультет. Поэтому-то Старыгин и захотел, чтобы внук доказал свои способности, построив баню. Раскулаченные крестьяне и многие другие насильственно переселенные лица после войны получили право покинуть места ссылок, особенно если на фронте сражался их близкий родственник. Остальных освободили только после смерти Сталина, в 1953 году [78]. Старыгиных, сохранивших здоровье и бодрость духа, освободили в 1945 году — вероятно, потому, что несколько членов их семьи служили в армии. Николай и Клавдия Ельцины забрали родителей Клавдии из Серова и перевезли их в Березники, где они поселились с семьей зятя и дожили до глубокой старости. Василий Егорович умер в 1968 году в возрасте 91 года, а Афанасия Кирилловна — в 1970-м, в возрасте 89 лет. Они были из той же местности и того же крестьянского сословия, что Игнатий и Анна Ельцины, но пережили их на тридцать лет [79].

На родителей Бориса Ельцина обрушилось еще одно несчастье. Хотя Николая и приняли в колхоз «Красный май», он еще до рождения сына пытался искать лучшей доли. Эти поиски привели его в Надеждинск — тот самый северный город, возле которого в 1934 году было суждено поселиться его родителям. Здесь он был всего лишь каплей в море крестьян, искавших работы на новых заводах, трудившихся над выполнением первой советской пятилетки. В автобиографии Николая, написанной в 1950-х годах, говорится, что он «с 1930 по 1932 год работал мастером» в Надеждинске, на строительстве завода [80]. В Надеждинске он жил не постоянно. В мае или июне 1930 года он побывал в Басманове, тогда был зачат Борис; в феврале или марте 1931 года он приезжал в Бутку на крещение сына. После рождения первенца Николай снова вступил в буткинский колхоз [81]. По различным свидетельствам можно утверждать, что Николай, Клавдия и их новорожденный малыш провели зиму 1931/32 года в Надеждинске и вернулись в деревню лишь позже [82]. В декабре 1932 года председатель колхоза отпустил Николая и его младшего брата Андриана. Поезд, на который они сели, шел не в Надеждинск и не в Березники, как об этом пишет Ельцин в первой книге мемуаров. Он шел в Казань, многоязычную столицу республики Татария, находящуюся на берегу Волги и равноудаленную от Свердловска и Москвы.

Иван Грозный завоевал Казанское ханство волжских татар в 1552 году. Он захватил все его территории и открыл их для русских поселенцев и православия (татары — мусульмане-сунниты). В 1887 году здесь несколько месяцев жил Ленин, исключенный из местного университета за революционную деятельность. В 1932 году в Казани проживало 250 тысяч человек. Ельцины устроились плотниками на «Авиастрой». Эта организация занималась строительством авиационного завода в деревне Караваево, в 8 км к северу от Казанского кремля. Завод должен был производить военные самолеты по проекту выдающегося авиаконструктора Андрея Туполева [83]. У строителей же были только заступы и мотыги, тачки и ручные орудия. Николай скоро стал бригадиром, строил жилье, склад оборудования и мастерские в сборочном ангаре. Можно предполагать, что вечерами он учился в техникуме для строительных рабочих [84]. Клавдия с малышом жили вместе с мужем в бараке № 8 в поселении на реке Сухой. Русский барак — это ветхая деревянная постройка, либо разделенная на отдельные спальни вдоль длинного коридора, либо нет; но Сухой барак относился к первому типу. Николай с женой и сыном получили отдельную семейную комнату, холостяцкая комната Андриана располагалась по соседству. Клавдия и Борис, «как кочевники», весной уезжали в Бутку, а когда выпадал снег, возвращались в Казань. Так они несколько лет и курсировали между деревней и городом, что было вполне обычно для России XIX — начала XX века [85].

27 апреля 1934 года (а не в 1937 году) мир молодой семьи перевернулся. Оперуполномоченные ОГПУ вместе с комендантом барака схватили Николая и Андриана Ельциных, бросили их в «черный воронок» и отправили в казанский тюремный изолятор. В протоколе задержания говорилось, что в их комнатах были найдены только предметы мебели, несколько писем и паспорта [86]. Шесть рабочих «Авиастроя» из крестьянских семей с Урала и Поволжья находились под наблюдением с января 1934 года. Чекисты дали им общее кодовое название — «односельчане». Так называли людей из одной деревни, но эти приехали из разных мест. Кроме братьев Ельциных, под подозрение попали Прокофий Гаврилов и его сын Иван, оба — русские из другого уральского округа, а также удмурт Василий Вахрушев из Удмуртии и Иван Соколов, русский из Татарии. В деле был собран компромат из их родных деревень и от плотников, работающих в бригаде Николая. После трех недель следствия против всех выдвинули обвинение в «антисоветской агитации и пропаганде» — преступление, которое подпадало под десятый пункт одиозной 58-й статьи Уголовного кодекса РСФСР. 23 мая судебная тройка ОГПУ рассмотрела дело № 5644 и признала всех виновными. Пятерых из шести (братьев Ельциных, Гавриловых и Вахрушева) приговорили к трехлетнему сроку в исправительно-трудовых лагерях с учетом месяца, проведенного в заключении; Соколов был признан организатором и получил пять лет. Если бы они попали в лапы тайной полиции в 1930–1931 годах или после 1935 года, то наверняка были бы замучены и казнены [87].

Следствие и суд были откровенной пародией, в миниатюре отразившей свойственную той эпохе паранойю. Из расследования Алексея Литвина ясно, что обвиняемые не скрывали «недовольства существующими на стройке порядками» [88]. Это дало ОГПУ основания для преследования. Кроме того, арест должен был послужить средством устрашения остальных рабочих. Как говорилось в формальном обвинении, эти шестеро исподтишка воспользовались имевшимися трудностями в питании и снабжении. Они жаловались на скудость продуктовых рационов, на то, что их кормили гнилым мясом, запрещали праздновать православную Пасху, вычитали из заработка деньги за государственные облигации и требовали жертвовать средства на помощь коммунистам, томившимся в тюрьмах Австрии. Однако следователи ОГПУ стремились придать обвинению политический характер и заставили рабочего из Басманова, Сергея Кудринского, дать показания о кулацком происхождении Ельциных и о том, что 22-летний Андриан говорил, что народу было бы лучше, если бы началась война и советское правительство было бы свергнуто. Николаю Ельцину подобных слов не приписывали, хотя именно в их с Клавдией комнате в несчастном бараке № 8 якобы велись все подрывные разговоры. Более всего заинтересовали следователей показания плотника-татарина Максима Отлетаева, сообщившего, что Николай не давал рабочим читать вслух советские газеты на стройплощадке «Авиастроя». В деле говорится, что следователь организовал Николаю и Отлетаеву очную ставку, во время которой допрашивал Ельцина по этому и другим обвинениям.