Владимир Набоков: русские годы

Разумеется, Набоков далеко не первым выступил против доводов и нравоучений радикальных мыслителей. Достоевский отвергал материализм Чернышевского, Чехов высмеивал его слепоту по отношению к реальной жизни, наконец, в 1890-х годах русские символисты провозгласили независимость искусства, его право исследовать те метафизические возможности, которые материализм категорически отрицает, его верность идее приоритета личности.

На протяжении последних двух столетий русская литература и вообще русская жизнь были отмечены драматизмом отношений между правами личности и притязаниями коллектива. Характерной особенностью России с давних пор является подчинение индивидуума некоей группе — будь то крестьянская община до революции или социалистическая коммуна после нее, православная или марксистская церковь, феодальное самодержавие или партийная автократия. Но наряду с этим всегда существовала возможность другого выбора. Хотя Дмитрий Набоков был умеренным либералом, он олицетворял именно эту возможность, когда защищал человеческие права террористов и революционеров от мощной государственной машины, даже если эти радикалы в своей борьбе с властями проповедовали идеи, плохо совместимые с правами личности.

Еще в молодости, окончив курс в Санкт-Петербургском училище правоведения, Дмитрий Набоков стал убежденным западником. Он верил в то, что выпестованные в Европе идеалы правды и справедливости — эталон отнюдь не местного значения. При все еще существовавшей тогда самодержавной исполнительной и законодательной власти идея государства, действующего на благо личности, вряд ли могла найти отклик у правительственных чиновников — разве что в патерналистском девизе консервативной мысли — «царю виднее». Самый важный результат введения института присяжных состоял в том, что третья — судебная — власть давала отдельному человеку хоть какой-то шанс уклониться от сокрушительной мощи государства. И когда эта возможность оказывалась под угрозой, Дмитрий Набоков как министр юстиции без лишнего пафоса, но упрямо отстаивал судебную систему, способную защитить человека от несправедливых притеснений сверху. Его сын В.Д. Набоков был более яркой личностью и обладал более живым умом, но его политическая борьба явилась логическим продолжением юридического либерализма отца. Сам он, в свою очередь, стал непререкаемым авторитетом для сына. Владимир Набоков не похож на деда складом ума, но оба они — ветви одного дерева.

IV

Один эпизод из частной жизни Дмитрия Набокова, который обращает на себя наше внимание, плохо вяжется с его репутацией человека уравновешенного. Он был любовником пылкой красавицы, баронессы Нины фон Корф, жены русского генерала. Чтобы путешествовать за границей вместе с возлюбленным, баронесса решила выдать за него свою старшую дочь Марию, и, став ее женихом, Набоков смог, соблюдая приличия, сопровождать невесту, ее мать и сестер в Париж. Там весной 1859 года баронесса отказалась заплатить портнихе за дорогие бальные костюмы, заказанные для ее дочерей, поскольку они показались ей слишком открытыми. (В своей версии этой истории Набоков ехидно замечает, не вдаваясь в подробности, что она была «не столь добродетельная, как можно было бы заключить из ее возмущения низким вырезом».) Когда же явился пристав, Дмитрий Набоков твердо вознамерился выбросить его из окна; в ответ тот пригрозил ему двумя месяцами тюрьмы ³¹.

Хотя семнадцатилетней Марии не нравилась роль компаньонки при собственной матери и ее любовнике, в сентябре 1859 года она обвенчалась с сухим и мрачным Дмитрием Набоковым, которому тогда было тридцать три года. После свадьбы баронесса фон Корф и Набоков жили в разных городах: их любовная связь прекратилась ³².

Бесстрастный, прилежный Дмитрий Николаевич и его молодая красавица жена с неизменным веером в руках так никогда и не полюбили друг друга. Марию Набокову устраивало в браке прежде всего то общественное положение, которое он ей сулил: хотя ее муж и не имел титула, он подавал большие надежды как государственный чиновник и принадлежал к семье, близкой ко двору. Она получила то, к чему стремилась: все ее дочери стали камер-фрейлинами императрицы, а сыновья — камер-юнкерами императора. Однако в этом не было большой заслуги Марии Набоковой: бестактная и черствая, она скорее мешала карьере мужа. Хотя она любила роскошь, рауты у нее, как сострил кто-то из гостей, напоминали прием у зубного врача: коротко, но мучительно. Из-за своих великосветских привычек она умудрялась вводить мужа в долги даже тогда, когда он получал министерское жалованье. Когда Дмитрий Набоков уходил в отставку, Александр III предложил ему на выбор графский титул или 50 000 рублей помимо щедрой пенсии ³³. Он выбрал деньги.

Баронесса, единственная представительница старшего поколения Набоковых, кого Владимир знал не только в детстве, всегда казалась ему «стилизованной фигурой в небольшом историческом музее» ³⁴. Даже обожавшие ее дочери вспоминали, что она провела большую часть жизни на кушетке с вышиванием в руках. Одной из ее знакомых, бывавшей у нее довольно часто, казалось, что она невысока ростом, но с уверенностью утверждать это она не могла, ибо при ней баронесса никогда не поднималась на ноги. После революции Мария Набокова заявила офицеру-белогвардейцу, проводившему эвакуацию, что она не сдвинется с места без любимой кушетки. И она настояла на своем: баронесса покинула Россию в товарном вагоне вместе с армейскими офицерами и… своим драгоценным диванчиком ³⁵. Однако Марию Набокову не следует считать просто декоративно-неподвижной фигурой. Со своими слугами она вела себя без церемоний, открыто и даже игриво. Приказывая не слишком жарко натапливать дом зимой, она поддразнивала их, говоря, что ее не приучили спать на печи, как в избе, и кровать ее круглый год стояла возле открытого окна. Однажды утром служанка, как пишет Набоков, войдя в спальню баронессы, обнаружила, что та безмятежно почивает, припорошенная искрящимся снегом после ночной метели ³⁶.

Хотя отношения между супругами были прохладными, девять детей Набоковых считали свое детство счастливым: длинные летние дни они проводили в Батове, поместье баронессы на берегах Оредежи [6], а длинные зимние месяцы — в фешенебельном районе столицы в шестидесяти верстах к северу ³⁷.

Владимир Дмитриевич Набоков, шестой ребенок в семье и любимец матери ³⁸, родился в Царском Селе в 1870 году. До тринадцати лет он получал домашнее образование: сначала его учили французские и английские гувернантки, затем их сменили русские и немецкие учителя. С 1876 по 1878 год он безвыездно жил в Батове, в чем была особая прелесть: можно было заглянуть за построенные природой декорации и наблюдать смену времен года, смотреть, как слуги вырубают огромные, в человеческий рост, глыбы льда из реки, где он купался минувшим летом, и волокут их в ледники, готовясь к лету следующему ³⁹.

С 1878 года, когда семья переехала в просторные казенные апартаменты при Министерстве юстиции, родным домом для мальчика снова стал Петербург. Служба отнимала у Дмитрия Набокова много сил: он уставал, становился раздражительным, и дети его почти не видели ⁴⁰. Хотя двоих старших сыновей он определил в Училище правоведения, которое в то время представляло собой закрытый питомник для элиты, своему третьему, наиболее одаренному сыну он счел необходимым дать университетское образование. А поскольку для поступления в университет требовалось классическое образование, мальчика отдали в лучшую по тем временам Третью петербургскую гимназию ⁴¹.