Великий Сталин

Хрущёв их не терпел.

Брежневу они были, как правило, не нужны.

Да, и при Хрущёве, и при Брежневе, и даже много позже в стране было немало людей, хорошо и честно знающих своё дело.

Однако в стране катастрофически уменьшалось число людей, готовых возражать всегда, когда этого требовали соображения долга и чести.

А ведь бесчестный специалист в социалистической стране – это неполноценный специалист. Осенью 1928 года на собрании комсомольского актива Москвы нарком просвещения Луначарский говорил: «Хороший специалист, не воспитанный коммунистически, есть не что иное, как гражданин американского типа, человек, который, может быть, и хорошо делает своё дело, но прокладывает себе путь к карьере».

Тогда система советского высшего образования, которая с годами стала лучшей в мире, только складывалась. Но уже тридцатые годы дали стране десятки тысяч, а потом и сотни тысяч граждан социалистического типа. Увы, многих из них страна лишилась в «сороковые роковые» годы.

Ко второй половине 40-х годов профессиональный костяк отечественного – как, впрочем, и любого другого – корпуса специалистов составляли люди в возрасте 35–60 лет. При этом среднестатистическому, например, заместителю министра союзного министерства было, скажем, в 1947 году лет сорок, а то и более. То есть годы рождения они имели девятисотые – девятьсот первый, второй, третий и т. д. Немало ведущих специалистов родилось ещё раньше, немало – даже позднее. Но большинство имело примерно десяток, а то и более лет дореволюционного детства.

«Стаж жизни», в общем-то, немалый. Говорят, что воспитывать ребёнка надо до тех пор, пока он лежит поперёк кровати, а не вдоль. Поперёк же почти все лежали «до 17-го года», и понятие «родимые пятна капитализма» применительно к большинству ведущих советских специалистов конца сороковых годов можно было понимать почти буквально. И особенно тревожным было то, что это понятие было приложимо не просто к определённому слою специалистов, но к определённому слою управленцев.

По мере того как советский строй укреплялся, его руководящая верхушка получала всё большие материальные возможности не только руководящие – за счёт расширения масштабов управления, но и чисто личные материальные возможности.

С одной стороны, в том не было ничего плохого, напротив – это было справедливо. Но…

Но лишь в том случае, когда получатель этих материальных благ – пусть чаще всего и скромных по сравнению с тем, что имели его системные аналоги в развитых странах Запада, – полностью соответствовал требованиям, к нему предъявляемым.

Причём не только деловым требованиям, но и моральным. Да ещё и так, что одно не отделялось от другого. Социализм не может руководствоваться личной выгодой как стимулом в первую очередь. Этот стимул не только допустим, но и необходим, однако при одном необходимом и достаточном условии: если любые личные интересы не вредят интересам общественным.

А вот с этим в руководящей Москве образца второй половины сороковых годов было благополучно не у всех.

Да и не только в руководящей. Вот как описывает атмосферу конца 40-х годов в Московском Государственном институте международных отношений (МГИМО) Николай Леонов, позднее – генерал-лейтенант КГБ. Его мемуары «Лихолетье» на удивление политически беспомощны, а порой и неточны – что хорошо характеризует как самого мемуариста, так и ту среду, из которой он вышел. Но психологически они очень любопытны:

Вряд ли здесь нужны развёрнутые комментарии.

Сталина всё это не могло не волновать. И эта его тревога однажды выразилась в мере, на которую он, надо думать, возлагал немалые надежды, но от которой пришлось отказаться уже к концу 1949 года, то есть – ещё при жизни Сталина. И об этой детали в жизни СССР Сталина забыли прочно, да так прочно, что о ней по сей день знает очень мало кто.

Суть же дела была в следующем. 28 марта 1947 года по инициативе Сталина Политбюро утвердило постановление Совета Министров СССР и Центрального Комитета ВКП(б) «О Судах чести в министерствах СССР и центральных ведомствах».

Постановление начиналось так:

В состав Суда входило 5–7 человек, избираемых тайным голосованием, а рассмотрение дел должно было производиться, как правило, в открытом заседании. Руководители министерств и ведомств в состав Суда входить не могли.

Суды могли объявить общественное порицание, общественный выговор или передать дело следственным органам для направления в суд в уголовном порядке.

С апреля по октябрь 1947 года Суды чести были образованы в 82 министерствах и центральных ведомствах.

В сентябре 1947 года был создан Суд чести в аппарате ЦК ВКП(б), а в апреле 1948 года – в аппарате Совета Министров СССР.

Замысел, надо признать, был хорош, но – лишь для тех, кто имел честь и оступился. Антоним слова «честь» – слово «позор». Позорный, бесчестный поступок нельзя отменить, но позор можно смыть – если не ратной кровью, то трудовым потом.

Интересно посмотреть, как менялось нормативное толкование слова «честь» в русском языке. Для Даля честь – это «достоинство человека, доблесть, честность, благородство души и чистая совесть». А для Ожегова честь – это «достойные уважения и гордости моральные качества и этические принципы личности».

На мой вкус, Даль точнее: в человеке чести нравственный стержень составляют благородство и чистая совесть. И тот факт, что с Судами чести у Сталина ничего не получилось, лучше любых документов показывает, что на рубеже 40-х и 50-х годов в высших органах государственного и партийного управления с чистой совестью было не всё ладно.

Тема судов чести, насколько я понял, ни в СССР, ни в «Россиянии», ни за рубежом никогда отдельно не рассматривалась до появления в 2005 году целой монографии «Сталинские «суды чести», ставшей результатом трудов двух докторов наук – Вл. Есакова и Ел. Левиной. В издательской аннотации издательства «Наука» о ней сказано: «Для широкого круга читателей», но при тираже в 740 (семьсот сорок) экземпляров и цене, сопоставимой с цифрой тиража, эта аннотация выглядит издевкой.

Впрочем, имеется ли честь и честность у ох как многих из современных «россиянских» «ученых»? Показательным является то, что уже в авторском предисловии радостно сообщается, что Постановление о Судах чести и все их решения были отменены сразу же после смерти Сталина.