Я сын батрака. Книга 1

Я засмущался такому вниманию взрослых, наверное, покраснел, а маслобойщик это заметил и говорит: «Не дрейф, парень, твой отец верный боевой товарищ, в бою никогда не подводил, а прошагали мы с ним, дай Боже, да ты, наверное, знаешь, отец ведь рассказывал». Затем он повернулся к отцу и говорит: «Ну, бывай, Кондрат, приезжай, всегда встречу по-дружески, как полагается однополчанина».

Выехали из хутора Передового, лошади бежали мелкой рысцой, торопить их не надо дорога длинная надо беречь силы. В бричке вся продукция хорошо уложена и увязана, ничто не стучит, макуху сложили на дно брички, затем тато накрыл её сеном, и для меня получилось, что-то в виде сиденья. Я удобно устроился за спиной отца, а он сидел на сиденье, которое было закреплено к бортам брички. Опять началась длинная дорога со своей однообразной природой, степь и полынь, и только кое-когда, эта монотонность нарушают то полет стрепета или редко дрофы (в наших местах птицу дрофу называли дудак), то перебежки сусликов, которые то и дело перебегали нам дорогу. Ехали молча, я не знаю, о чём думал отец, а вот меня мучила одна мысль. В моей голове крутится этакая нестыковка, с мешками семечек, бутылями масла и плитами макухи. Получается, какая-то ерунда, судите сами, в прошлом году мы привезли шесть таких же мешков, как и сейчас подсолнечника, и за это получили, одну бутыль масла и четыре плиты макухи. Сейчас же привезли восемь мешков, и получили две полные бутыли масла и восемь с половиной плит макухи. Не кажется вам, что тут, какая-то нестыковка. Правда тогда отец был недоволен, и поэтому я ему никакие вопросы не задавал. В нашей семье это ни принято, если надо, то родители сами скажут, а так лучше молчать, если не хочешь неприятностей. Вот я и молчу. Правда на этот раз отец был в хорошем расположении духа, сидел на облучке, изредка помахивал кнутом и себе под нос мурлыкал какую-то песенку. Мне кажется, что отцу тоже хочется поговорить на эту тему, но он, наверное, не знает с чего начать.

Наконец и отец не выдержал долгого молчания и заговорил: «Вот видишь, сынок, что такое фронтовая дружба, он мой однополчанин, отнёсся к нам по-человечески» — «А что, тато, он нам лишнего дал?» — спросил я. — «Да нет, маслобойщик нам отпустил то, что нам полагается» — «А прошлый раз?» — не отставал я. — «А прошлый раз нас с тобой нагло обворовали, и я ничего доказать не мог, потому что я безграмотный, а ты ещё мал, так что учись сынок грамоте, чтобы больше нас не могли обманывать наглые маслобойщики и мельники, да и наши весовщики не лучше. Сеня, в наше время грамота нужна, очень нужна, а в твоё ещё больше будет нужна, так что учись и не ленись».

Дальше мы ехали молча, каждый погрузился в свои мысли, я думал о том, что сижу на макухе, и мне её есть не хочется, так как я живу у брата в Ипатово и у нас каждый день на столе халва, ешь, не хочу. А раньше, макуха была деликатес, её было мало и, как всегда, на всех не хватало. Тот, кто из мальчишек приходил на улицу с кусочком макухи во рту, вызывал всеобщею зависть. Во время войны было время, когда у нас из еды дома ничего не было только иногда будан или тыквенная каша. Всё это сварено на воде и ни одной жиринки. Тыквенную кашу я есть не мог, её ела вся семья, а я её вообще терпеть не мог, я лучше останусь голодным, чем есть такую гадость. Мою порцию с удовольствием съедал Гришка. Так вот ещё несколько слов о макухе, в то самое голодное время, если мне не изменяет память, то это была осень 1944 года. Обстановка в семье была крайне сложной, есть практически было нечего, на трудодни ничего не получили, так как в 1943 году нас освободили только летом и сеять было поздно, да и сеять было нечего и не чем, вот и получился голодный год. А у нас ещё и брат Андрей пришёл из госпиталя, худющий — кожа да кости. Ему надо усиленное питание, а где оно это усиленное, в нашей семье его нет, хотя в правлении колхоза что-то есть.

Действительно, государство выделяло кое-какие продукты и они доставлялись в Ипатово, но до нашего далёкого от Ипатово хутора мало что доходило, вот и выживали, кто как мог. Помните, я писал, что мама ездила в Белоглинку, чтобы привезти хоть какие продукты. Но случай, который я хочу описать был ещё до её поездки. Как-то мама мне говорит: «Сеня, пойдём на склад, попросим хоть макухи, будем её добавлять в будан или тыквенную кашу, всё-таки с макухой они будут питательней, а то таким питанием мы Андрея на ноги не поднимем». Приходим на склад, а кладовщик говорит: «Макуха есть, но без записки председателя дать не могу, идите к нему, если он разрешит тогда ко мне». Что делать, пошли к председателю колхоза. А мама у нас такая, если что начала делать, то обязательно доведёт до конечного результата. Вот и на этот раз, приходим к председателю, он сидит в своём кабинете с деловым видом роется в бумажках. Мама сообщила, зачем мы к нему пришли, он начал рассказывать байки как колхозу трудно и прочие причины, как будто мама об этом не знает. Мама сначала деликатно молчала, как бы слушала его, потом ей все это надоело, она вспылила, нагнулась к нему через стол и тихо, но внятно сказала: «Ты кому это говоришь, мне многодетной матери, жене фронтовика, у которой муж и сын на фронте, а другой сын лежит дома и помирает. И помирает он не от ран, а от голода, а ты тыловая крыса над нами ещё издеваться вздумал, да я тебя за своих детей вот этими руками задушу», — и мама протянула руки к шее председателя. Он отпрянул и говорит: «Ты что, Поля, с ума сошла, сейчас напишу записку». Написал что-то на бумажке и подаёт её маме.

Та прочитала и говорит: «Ты что же это написал? Ивану Ласуну выписал две плиты макухи, так у него семья четыре человека, а у меня восемь, а ты и мне выписал две. Где же, я тебя спрашиваю, справедливость? Или ты думаешь, что люди не знают, чем ты тут занимаешься, да ты чихнуть здесь не успеешь, (мама употребила другое выражение, более веское, но не печатное), а на другом конце хутора все знают. Так что осторожней, меньше ешь гороха, а то, как бы не опростоволоситься». В этот день мы с мамой получили четыре плиты макухи, так что пока живём. Дома мама, молотком отбила пол-плиты, разбила её на мелкие кусочки и раздала каждому члену семьи, а остальное положила в сундук под замок. Мне достался кусочек макухи такой, по краям шершавый, а снизу и сверху гладкий, Я сначала обкусал шершавинки, а затем затолкал кусочек в рот и сосал как леденец. С макухой во рту выбежал во двор, а в это время, в Лавровском дворе мальчишки играли в войну, у них двор большой места много. Я то же к ним подключился. Что у меня макуха во рту, первым увидел Лёнька Лавров, такой маленький черноголовый мальчишка, хотя я и сам, был тогда небольшой, подбегает ко мне и говорит: «Сеня, а шо, у тыбэ в роти?» — «Макуха», — отвечаю. Он начал ко мне приставать: «Дай я пососу трошки и тоби отдам» — «Ни, — говорю, — самому мало». Но он не отставал, и мне жалко стало его, говорю ему: «Открывай рот». Он открыл, я вытащил кусочек макухи из своего рта и сунул ему в рот. Затем за игрой я забыл о своём деликатесе, и вдруг вспомнив, подбежал к Лёньке и говорю: «Где моя макуха?» Он открывает рот, я вытер указательный палец правой руки о свои штаны, как бы стерилизовал его, залез этим пальцем ему в рот, и оттуда извлёк совсем небольшой кусочек и положил себе в рот. Так что с гигиеной у нас было всё в порядке.

Под воспоминания я уснул, проснулся, когда остановилась бричка, я спросил у тата: «А почему мы остановились?» — «Поднимайся, сынок, лошадей напоим, а то они целый день без воды». Солнце уже садилось, когда мы снова тронулись в путь. Домой приехали поздно, на дворе было уже темно, во дворе нас встречала мама, когда узнала, сколько мы привезли масла и макухи, то от удивления, ойкнула. Позже за обедом она просила отца рассказать, как так получилось, что столько много привезли продукта. Но отец не любил всякие пересказы и на мамину просьбу ответил просто: «Встретил на маслобойне однополчанина, вот он честно нам и сделал». Мама, осталась, не довольна, ответом, ей хотелось подробностей, их конечно можно получить, но только ни от нашего отца. Я вот ещё что вам хотел сказать о макухе. Я уже немного написал о макухе, а теперь хочу на ней остановиться более подробно, уверяю вас, этот продукт того стоит. Казалось бы, что в ней ценного, жмых, отходы от производства. Но это не так, макуха обладает ценным продуктом — белком, а самое главное на тот период, это масло. Из подсолнуха хоть и выдавили масло, но все же там оно ещё остаётся и довольно много. Скажу без ложной скромности, что макуха спасла жизни многим хуторянам и не только им, я думаю, она тогда была основным продуктом по всему югу России. Ведь сейчас об этом все забыли, а будь моя воля, я бы ей поставил памятник, в каком либо областном центре юга России, и это было бы справедливо. Ведь поставили же памятник кошкам, в городе Санкт-Петербурге, за то, что во время блокады в Ленинграде, она спасали жизни людей, правда, сами при этом погибали. И это правильно, всем должно даваться по заслугам. В дополнение ко всему сказанному хочу ещё написать. В то время, в упрёк тогдашнему правительству, о макухе была сочинена песня, на мотив песни Утесова, помните? Сердце, тебе не хочется покоя, ну и так далее. А песня о макухе звучала так. Сердце, тебе не хочется макухи. Сердце макуха экспортный товар. Сердце, макуху возят за границу, А тут хоть с голоду сдыхай. Я не знаю, возили тогда макуху за границу или нет, но такая песня была.