Красавицы не умирают

Во-первых, Лола выходит на сцену театра, царит там и становится полновластным диктатором. Во-вторых, в ее распоряжении — это ли не знак высшего благоволе­ния? — карета короля. Разумеется, никто не знает, когда в карете едет его величество, а когда фрау с кастаньетами, и Лоле отдаются королевские почести. В-третьих, монарх дарит своей нимфе особняк в самом фешенебельном районе Мюнхена, и, зная, каково влияние Лолы, высокопостав­ленные лица спешат расположить к себе некоронованную королеву. В-четвертых, Людвиг заставляет свой кабинет министров утвердить за исполнительницей испанских тан­цев титул графини Ландсфельд.

Весну 1847 года графиня Мария фон Ландсфельд, она же Лола, встречает в трудах праведных: позирует Иозефу Штиллеру.

Когда-то въедливый поклонник прекрасного выдвигал к претенденткам быть увековеченными два требования: красо­та и благочестие. Более того, он считал, что недобродетельная женщина не может иметь прекрасное лицо. Предосуди­тельное поведение непременно должно себя проявить каким-нибудь внешним дефектом. Набрасывая принципы создания своей галереи, король записал: «Только красавицы хорошего поведения попадут в собрание».

Хелене Зедельмайер, дочери сапожника с непорочным взором ангела, король обещал тысячу гульденов, если она свою невинность донесет до алтаря. Иначе, вздыхал он, портрет, которым король так дорожил, несомненно что-то потеряет в своем совершенстве.

Анна Хильмайер, дочь мюнхенского торговца, с ку­кольным личиком, запечатлена с Библией в руках — лиш­нее напоминание о ее благочестии.

Пример же с Лолой доказывает лишний раз непре­ложную истину — влюбленный видит то, что хочет видеть. Поборник женской скромности словно забыл, какая оригинальная визитная карточка в виде разорванного кор­сажа, обнажившего все прелести, была ему предъявлена на памятной аудиенции. Все равно — нимб святости засиял над головой новоиспеченной графини. Единственное, чего король добился, это чтобы любовница позировала в тем­ном платье с красивым белым воротничком, на сей раз глухо прикрывающем обольстительные формы.

...Портрет Лолы, выставленный летом того же года на обозрение, наделал шуму. Тот, кто разбирался в искусст­ве, мог заметить, что на сей раз кисть Иозефа Штиллера превзошла самое себя. Куда делась ее сухость и привычка педантично, но бесстрастно переносить увиденное на по­лотно? Художник явно подпал под обаяние своей модели. Он не только пишет, но еще и любуется. Острота или улыбка вот-вот сорвется с алых губ Лолы, и художник спешит запечатлеть последний миг покоя. Одним словом, Штиллер отнесся к Лоле как мужчина, умеющий заго­раться.

Но хуже всего то, рассуждали подданные Людвига, что пылает сам король, пылает страстью безрассудной. Мало того что эта испанская нахалка направо и налево бахвалится тем, что их повелитель у нее под каблуком, но и его величество, забыв всякие приличия, не спешит с опровержением.

У Людвига всегда были недоброжелатели. Бюргерский здравый смысл никак не мог смириться с тем, чем зани­мался сумасбродный монарх. Теперь же он бросал вызов морали.

События начинают разворачиваться. Оппозиция шлет жалобу на короля епископу. Тот призывает короля вер­нуться на путь истинный. Людвиг в ответе епископу вы­ражает недоумение: его отношения с графиней фон Ландсфельд чисто платонические. В это никто не верит. Сле­дующее предупреждение заупрямившемуся королю прихо­дит уже из Ватикана: как добрый католик, пишет Папа Пий IX, тот должен вырваться из объятий порока.

Не тут-то было! Людвиг требует от своего правитель­ства предоставить фаворитке баварское гражданство. Министры как один отказываются это сделать. В резуль­тате король распускает правительство. Новое назначается с подачи королевской подруги и в народе именуется «правительством Лолы».

Весеннее солнце и желание подпортить настроение влюбленной парочке выгоняют на улицу студентов. Король мечет громы и молнии против профессоров, распустивших молокососов. Следуют увольнения. Студенчество получает лишний козырь затеять уже серьезные беспорядки.

Тем временем к королю приходит письмо от старинной подруги графини Марианны. Она взывает к разуму мо­нарха, на которого возложена ответственность за государ­ство. Людвиг пишет неприлично краткий ответ с просьбой не вмешиваться в его дела. Следующее письмо графини Марианны пылает гневом. До нее дошли слухи, что в га­лерее красавиц ее добродетельный портрет соседствует с «известной вам особой». Королю уже некогда отвечать: в Мюнхене начинается настоящее восстание.

Дом ненавистной фаворитки осаждается студентами, вооруженными палками. Лола поливает их сверху шампан­ским из бутылок. Король готов сам с оружием в руках защищать обитель своей возлюбленной.

Острота момента требует, чтобы Монтес сидела за крепко запертыми дверьми. Однако она продолжает драз­нить толпу, разъезжая в королевской карете. Чистая слу­чайность помогла танцовщице спастись от града камней: ей пришлось укрыться в церкви.

Тем временем депутация именитых горожан, стремясь добиться компромисса, просит короля принять их. Тот за­являет, что скорее потеряет корону, чем даст скрутить себе руки, и дает делегации от ворот поворот.

Город похож на разворошенный муравейник. Возму­щенные поведением короля, мирные горожане присоеди­няются к студентам. Речь идет уже о штурме королевской резиденции. Вот-вот прольется кровь. И король уступает: графиня Мария фон Ландсфельд, Лола Монтес, покидает Мюнхен.

Увы, вслед за любовницей король теряет и корону. Ба­варская революция, спровоцированная дерзкой «испанской танцовщицей», заканчивается отречением Людвига от прес­тола в пользу своего сына Максимилиана.

...Через десять лет неугомонный экс-король встретил при дворе своей дочери Матильды в Гессене юную при­дворную даму Карлотту Фрайин фон Брайдбах-Бюрресхайм.

Он изменил бы себе, если б не уговорил ее усесться перед художником. Все пошло по-прежнему: кисть ласкала полотно, а Людвиг наблюдал, чтобы портретное сходство было абсолютным.

Карлотта и вправду напоминала изваяния Фидия, столь же изумительные, сколь и бесстрастные. Она пози­ровала с отменной невозмутимостью. Если бы пушка вы­стрелила над ее ухом, пожалуй, и тогда ее изящно вскину­тая бровь не дрогнула бы.

Людвиг, однако, чувствовал смутное беспокойство. Нет хуже, чем на старости лет засомневаться в своих убежде­ниях. Что есть красота? Идеальное лицо, исполненное природой без малейшего промаха? Сейчас он уже не смог бы со всей определенностью ответить на этот вопрос. Людвиг вспоминал своих прекрасных нимф. Почему-то в голову приходили в первую очередь те, которых, усадив перед художником, труднее всего было удержать в кресле. Леди Джейн, смутьянка Лола, стоившая ему короны... Где они? Что с ними? Наверное, постарели. Но несомненно одно: они где-то в пути и на ходу сочиняют очередной сюжет своей жизни. Какой? Ну уж во всяком случае, не скучный...

ПОСЛЕСЛОВИЕ

...Иногда мне кажется, что красавицы смотрят со своих портре­тов не без тайной мысли: «Знаете ли вы, живущие ныне, как непросто заслужить интерес потомков? Сколько у нас было по­друг: тысячи, миллионы! Где они? Кто о них помнит? А мы!.. Мы за эту память заплатили сполна. За заблужденья и сла­бости — слезами, за роковые страсти — погибелью».

Действительно, покой и счастье разделенной любви, триум­фы красоты и молодости — долго ли они длились? Но все, что случилось с героинями этой книги, — случилось в действитель­ности. Они — были. Их могильные камни тому порукой.

В жизни любой женщины есть свои сокровенные тайны, есть недосказанности. Что же говорить о героинях этой книги, чьи судьбы никак не отнесешь к обыкновенным? Далеко не все мы о них знаем.

В архивных серых папках еще лежат непрочитанные стихи в их честь. И любовная переписка, которую не хватило сил пре­дать огню. И подписанные им смертные приговоры. Когда-нибудь кто-то снова возьмет в руки перо, чтобы изложить по-своему версию судеб красавиц, которые не умирают.