Красавицы не умирают

Но если оставить в стороне временные размолвки, нежные отношения, растянувшиеся на десятилетия, пред­ставляются замечательными. Как знать, может быть, зало­гом их долговременности и было расстояние, разделявшее Марианну и короля?

Каждый год в королевскую резиденцию приходил из Италии трогательный подарок — собственноручно выши­тые графиней ночные туфли для Людвига. Верный себе, он дарил прекрасной синьоре оды: «Видишь, любимая, бесконечное море, перед глазами лежащее... Такова же и наша преданность».

Король всегда клялся и божился, что не выходит за рамки чисто платонических чувств. У его терпеливой жены Терезии было свое мнение на этот счет. Один из совре­менников назвал красавиц Людвига «написанным маслом гаремом». Интересно, что та из увековеченных, о бурном романе которой с королем чирикали все мюнхенские воро­бьи, не моргнув глазом заявляла: «Он поклоняется красо­те, подобно трубадуру, и его галантность связана с этой любовью к искусству».

Вполне возможно, что король-эстет отождествлял лю­бовь к искусству и любовь к красавицам. Но, надо ска­зать, от тех, кому король отдавал свое сердце, требовалось многое. Женщины, которых связала с ним страсть или дружба, а иногда и то и другое вместе, отличались не только пригожими личиками. Это были самобытные нату­ры, и роль натурщиц многострадального Штиллера была отнюдь не главной в их жизни.

* * *

Поначалу расскажем об одной юной особе, имя которой, быть может, многим и незнакомо, зато всем известны сти­хи, обращенные к ней...

Бесценные строки Федора Ивановича Тютчева... Едва ли есть человек, который хоть однажды в минуту тоски или радости не повторял этих простых слов. Сколько всего написано про «науку страсти нежной»! Наверное, целый Монблан можно сложить из усердных попыток челове­чества передать словами все то, что делает с ним любовь: приходит ли она или уходит, живет или умирает. Тютчеву же хватило двадцати коротких строк. Они посвящены Амалии Крюденер.

                                                             Амалия Крюденер

...Амалии на портрете двадцать лет. Вот уже три года она замужем. Ее свадьба вызвала безграничное отчаяние Федора Тютчева.

То было действительно «время золотое» в его жиз­ни — ему не исполнилось еще и девятнадцати. Весну 1822 года он встречает в Мюнхене в качестве атташе при русской дипломатической миссии.

Настоящая же весна врывается в его жизнь со зна­комства с юной Амалией Лерхенфельд. Она похожа на распустившийся цветок — именно такими бывают дети страстной любви.

Амалия — незаконнорожденная. Ее родители граф Максимилиан фон Лерхенфельд и княгиня Тереза фон Турн, сестра королевы Пруссии Луизы. Поначалу Амалия носила фамилию Штарнгард. Сестра графа удочерила ее. Ставши барышней, графиня Амалия познала силу боже­ственного дара — своей красоты. Пятнадцатилетняя, она считалась первой красавицей Мюнхена.

Наступает 1823 год, для Федора Тютчева знамена­тельный. Быть может, в первый раз он, увидев Амалию, понял, что же такое Красота. «Как древнеязыческий жрец, созидающий храм, населяющий его Богами и затем всю жизнь свою служащий им и их боготворящий, так и Федор Иванович в сердце своем воздвиг великолепный поэтический храм, устроил жертвенник и на нем возжег фимиам своему Божеству — женщине, — писал сын по­эта. — ...Чуть ли не первое и во всяком случае лучшее юношеское стихотворение Федора Ивановича было посвя­щено женщине».

...Посвящено Амалии. Первая любовь всегда мнит се­бя и последней. Он никогда никого не полюбит, кроме нее. Она ни с кем не будет счастлива так, как с ним. Ни до, ни после них никому не доведется испытать такого не­сказанного чувства. Двое влюбленных полудетей бродят по Мюнхену и полны самых смелых, самых радужных на­дежд.

На верность друг другу Амалия и Федор обменивают­ся вещицами, хранящими тепло их молодых тел, — шей­ными цепочками. Дядька Тютчева отписывает, между прочим, в Москву барыне Екатерине Львовне, что Фе­денька «вместо своей золотой получил в обмен только шелковую».

Месяц летит за месяцем. Обожание Тютчева своей «молодой феи» беспредельно. Он просит руки Амалии и получает отказ. Нет, не от Амалии. Это ее родственники сочли, что брак с нетитулованным и еще очень молодым человеком едва ли украсит будущее шестнадцатилетней красавицы графини.

Тютчев в отчаянии. Он даже думает стреляться с кем-то из родственников Амалии, подозревая, что на девушку было оказано давление и она страдает так же, как и он.

Амалия была послушной дочерью, а может быть, до­воды родственников показались ей убедительными — в 1825 году она выходит замуж за русского дипломата ба­рона Александра Сергеевича Крюденера.

...Молодая баронесса иногда видится с Тютчевым. То сияющее чувство, которое некогда объединяло их, из­рядно поугасло. Тютчев «любил любить», молодое серд­це полнокровно стучало только тогда, когда переполня­лось любовным восторгом. Новые привязанности потес­нили образ милой Амалии. Теперь она скорее светская знакомая, встреча с которой всегда приятна, хотя бы потому, что видишь перед собой образец женской кра­соты.

Уезжая с мужем в Петербург, именно Амалия Макси­милиановна отвезла Пушкину стихи Тютчева, и тот напе­чатал их в журнале «Современник».

* * *

Красота Амалии Максимилиановны покорила и Петер­бург. За ней многие ухаживали. Царь дает понять, что она ему нравится, Пушкин любуется ею. Но Тютчева сре­ди ее знакомых не видно. Жизнь развела их очень надол­го. Амалия Максимилиановна овдовела, вышла замуж вто­рой раз за друга юности Николая I, его адъютанта, гене­рала Адлерберга.

У Тютчева была вторая семья, и он метался между своей законной женой и той, которая пожертвовала для него всем, стала матерью троим его детям.

Но поэты знают все лучше нас: действительно, «бы­вают дни, бывает час, когда повеет вдруг весною...». Бес­смертные строчки, обращенные к подруге юности, проби­вая толщу невзгод, усталости, разочарований, душевного непокоя, как луч солнца сквозь тучу, вдруг пробились строчками, прекраснее которых мало найдется среди всей мировой поэзии:

Помнил ли Тютчев, что его музе пошел седьмой деся­ток? Или приснилась она ему во сне такой, какой была в ту мюнхенскую весну? Этого никто не знает. Стихи поме­чены 1870 годом.

И все-таки Амалия пришла к нему наяву. Узнала, что он очень плох. В изнуренном жизнью человеке с растре­панными прядками редких седых волос, с глубокими тра­гическими морщинами вокруг рта легко ли было узнать почтенной графине того двадцатилетнего юнца, который не давал ей проходу когда-то в Мюнхене? Да и она уже бы­ла в том возрасте, когда начинаешь забывать свое молодое лицо, и это спасает от отчаяния.

Поздняя встреча, которая могла обернуться отчужде­нием и едва скрываемым разочарованием, вдруг стала тем подарком судьбы, который она ни за что ни про что умеет приберечь напоследок. На следующий день поэт писал до­чери: «Вчера я испытал минуту жгучего волнения вследст­вие моего свидания с графиней Адлерберг, моей доброй Амалией Крюденер, которая пожелала в последний раз повидать меня на этом свете. В ее лице прошлое лучших моих лет явилось дать мне прощальный поцелуй».