Сталин

Тринадцатого февраля Сталин направил во все парторганизации письмо ЦК. Он подчеркивал, что партия не имеет возможности воздействовать на ситуацию экономическими методами, «выбросив, например, на рынок десятки миллионов пудов хлеба и взяв, таким образом, измором зажиточные слои деревни, не выпускавшие хлеб на рынок». Поэтому из-за отсутствия резервов надо идти на чрезвычайные меры.

Вводились силовые элементы «военного коммунизма», хотя Сталин всячески отрицал это. Похоже, он еще считал, что это всего лишь временная мера. Было мобилизовано 30 тысяч коммунистов на «фронт хлебозаготовок».

В результате государство быстро собрало недостающее зерно, и положение как будто выправилось. В марте Рыков заявил, что проблема кризиса ликвидирована.

На самом деле фактически был подписан смертный приговор НЭПу и всей традиционной крестьянской жизни.

Как грозное предвестие приближающейся бури, которая перевернет жизнь Сталина, прозвучал выстрел себе в сердце Якова Джугашвили, его старшего сына.

После смерти матери его воспитывала тетка Александра Сванидзе, потом он переехал в Москву, поступил в институт инженеров транспорта. Будучи студентом, он увлекся Зоей Гуниной, дочерью священника, и захотел на ней жениться. Сталин и родня были против, советовали сначала завершить образование. Сталин относился к сыну очень строго, можно сказать, чересчур рационально, как всякий отец, который не принимал участия в воспитании ребенка. Он всегда критиковал его.

Случившаяся в квартире Сталина драма так описана в семейной хронике: «…Еще во время учебы Яков решил жениться. Отец женитьбы этой не одобрял, но Яков поступил по-своему, что и вызвало ссору между ними» ¹⁹¹.

Яшин выстрел послужил толчком к написанию Сталина письма жене:

«Передай Яше от меня, что он поступил, как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живет, где хочет и с кем хочет.

И. Сталин. 1928 г. 9 апреля» ¹⁹².

Вместо жалости, на которую имел право раненый, Сталин выразил презрение. Он увидел в поступке сына попытку оказать на него давление. А никакого давления Сталин не терпел.

Но Яков все-таки женился на Зое. У них родилась дочь, но вскоре умерла от воспаления легких. В 1929 году брак распался.

Тем временем за стенами Кремля происходили события огромной важности: крестьяне тоже отозвались на государственное давление, они снизили посевы зерновых.

Конечно, было бы ужасным упрощением считать, что сталинская группа «ненавидела русских крестьян», а крестьяне отвечали соответственным образом.

Говоря о коллективизации в противовес ленинской кооперации, Сталин имел в виду создание крупнотоварного аграрного производства, снабженного техникой. Такова была общемировая тенденция развития сельского хозяйства.

Но мало кто из деревенских жителей был готов воспринять эту идею. Наоборот, в ней видели уловку враждебных сил, стремящихся отнять у деревни ее главное достояние. Ведь крестьяне, как предупреждал «певец кулачества» профессор Кондратьев, не представляли собой «высококультурной массы с сильно развитой государственностью». Они привыкли к тому, что на протяжении сотен лет они откупались от нелюбимого ими государства и всегда были свободными, даже во времена крепостного права.

Сталин подходил к крестьянской жизни как марксист-реформатор, уверенный, что добьется своего. Ему не нужен был свободный хозяин, ведущий свое маленькое хозяйство и общающийся с Богом, который делал его непобедимым.

Но боялся ли Сталин Бога? Как мы увидим позднее, с Богом он выстраивал свои отношения.

Да и вовсе не хлебозаготовки, как таковые, его главная цель. В письме Микояну от 26 сентября 1928 года он прямо говорит об этом: «Как бы хорошо ни пошли хлебозаготовки, они не снимут с очереди основы наших трудностей, — они могут залечить (они залечат, я думаю в этом году) раны, но они не вылечат болезни, пока не будут сдвинуты с мертвой точки техника земледелия, урожайность наших полей, организация сельского хозяйства на новой основе. Многие думали, что снятие чрезвычайных мер и поднятие цен на хлеб — есть основа устранения затруднений. Пустые надежды пустых либералов из большевиков!» ¹⁹³

Главная цель — достижение нового культурного уровня!

Но почему он говорит об этом в письме, ведь Микоян знает эту мысль, уже высказанную Сталиным ранее на пленуме и в письме парторганизациям? Наверное, потому, что даже близкий его соратник Микоян не вполне осознавал, что предстоит совершить.

Потом Сталин сравнит коллективизацию с революционным скачком из старого состояния общества в новое качественное состояние, «равнозначным по своим последствиям революционному перевороту в октябре 1917 года» ¹⁹⁴. Перефразируя Гегеля, Сталин — это последний герой Модерна.

Этот третий этап революции (НЭП был вторым) получил своего вождя. Те, кто не соглашался, должны были устранить его либо сами сойти с исторической арены. Он завершил теоретические споры внутри партии о будущем.

В докладе на объединенном пленуме ЦК и ЦКК 13 апреля 1928 года Сталин ответил своим оппонентам: «Нет в мире таких крепостей, которые не могли бы взять трудящиеся, большевики» ¹⁹⁵.

Эти слова не были просто красивым общим местом выступления, у него вообще мало общих мест, он всегда конкретен. Сталин имел в виду подчинить кадры старых специалистов и начать их замену новыми советскими кадрами.

Буржуазная дореволюционная психология, равнодушие или враждебность к социализму, готовность в любой момент сотрудничать с западными агентами в облике прежних хозяев, незаменимость специалистов — вот проблема, которую Сталин взялся разрубить. Основания для силового разрешения вопроса у него были: с августа прошлого года велось следствие (в тресте «Донуголь», Ростовская область, Шахтинский и Белокалитвенский районы) по фактам вредительства.

На самом деле все упиралось не только в спецов, а имело многослойный характер.

Со времен Гражданской войны из-за недостаточных восстановительных работ, нехватки электроэнергии, слабого водоотлива подземных вод, изношенного оборудования угледобыча росла более медленно, чем зарплата.

Когда потребовалось обеспечить рост производительности труда за счет максимальной нагрузки на оборудование и интенсификации труда шахтеров, начались аварии, рост травматизма и даже брожение и недовольство рабочих.

Вот производственный фон Шахтинского дела.

Политический фон выражался в том, что из-за нехватки средств намечались к сдаче в концессию 72 шахты, которые раньше принадлежали зарубежным фирмам или российским владельцам. В связи с этим велась деловая переписка руководства шахт с заграницей.

В целом ситуация с концессиями была двусмысленной, нередки были случаи экономического шпионажа, взяточничества. Но эти случаи не обобщались до государственного уровня.

Здесь же ОГПУ обнаружило разветвленный заговор с выходом на деловые круги Парижа, Берлина, Лондона. Арестованные инженеры откровенно признались, что не принимают советскую власть и не верят в построение социализма, проявив критическое отношение к коммунистической пропаганде. Они не скрывали связей с бывшими шахтовладельцами. Все это было расценено как вредительство. Однако арестованные не признавались ни во вредительстве, ни в шпионаже.

Первые материалы дела поступили в Политбюро 28 февраля 1928 года и вызвали большую озабоченность. Была создана комиссия в составе Рыкова, Орджоникидзе, Сталина, Молотова, Куйбышева. Вскоре в нее был введен Ворошилов. По сути, это было все высшее руководство.

Пятого марта были арестованы работавшие или контактировавшие с «Донуглем» немецкие инженеры.

Восьмого марта по предложению Сталина, Бухарина и Молотова принимается обращение ЦК по всем организациям ВКП(б), всем коммунистам-хозяйственникам, всем ответственным работникам промышленности и профессорам, ответственным работникам РКИ и ОГПУ «Об экономической контрреволюции в южных районах углепромышленности». Уровень опасности был поднят до максимального, хотя старые инженеры в действительности не являлись реальными врагами. Конечно, они происходили из другого мира, где таких, как они, было множество. И их вина перед властью выражалась в том, что они не подходили для ускоренной модернизации и теоретически могли составить заговор.