Войны Миллигана (ЛП)

Он беспокоился о судьбе мамы и Кэти. Позаботится ли о них Джимбо, вернувшись из путешествия на Небесном Патруле? Он снова почувствовал, как сапоги Челмера зашевелились над ним, но на этот раз они рыли землю, под которой он был погребен. Он потерял сознание. Появился Дэвид, чтобы принять боль. В его голове звучали бессвязные голоса. Сквозь них можно было разобрать только нежный голос Адаланы, когда она пела, чтобы успокоить детей: «Двадцать четыре дрозда сделали пирог… Когда пирог был готов, они запели…» Томми безуспешно отбивался от веревок, завязанных на его руках. Аллен сучил ногами, разбрасывая землю в стороны. Денни снова появился, плюясь и кашляя. Челмер развязал его и кинул мокрое полотенце. Денни вытер землю с лица, шеи и ног, пытаясь держаться подальше от этого садиста. Каждый раз, когда его отчим поворачивался, он подпрыгивал и был готов убежать. Не в состоянии произнести ни слова, он только рыдал и старался не свихнуться.

На обратном пути Челмер снова остановился в Оазисе. Он пробыл там около часа. Открыв глаза, Билли спросил себя, почему у него столько земли в волосах и ушах. Он часто пачкался на ферме, но на этот раз перешел все границы. Мальчик увидел, как его отчим вышел из Оазиса с упаковкой из шести банок Блю Риббон в руках. Когда Челмер залез в грузовик, он бросил на Билли угрожающий взгляд, его глаза были налиты кровью.

— Если ты хоть что-то расскажешь своей матери, то в следующий раз я закопаю тебя в сарае, а этой шлюхе скажу, что ты убежал, потому что больше ее не любишь.

Билли чуть было не спросил: «Что ей расскажу?» — но не осмелился.

Когда Челмер вывел свой грузовик на дорогу 22, он щелкнул вставными зубами и с ужасной гримасой вынул челюсти изо рта.

— Если ты откроешь свой рот, и у меня возникнут проблемы, то увидишь, как я выбью зубы твоей дорогой мамочке.

Билли понял, что он никому ничего не может сказать. Когда они приехали домой, он проскользнул в ванную комнату, потом спустился в подвал, где хранил цветные карандаши и краски. Он сел на землю, и его стало трясти от бешенства и испуга. Он кусал себе губы, кусал свои руки и, раскачиваясь вперед и назад, целый час проплакал в тишине. Он не мог позволить себе рассказать матери, что произошло. Если он только заикнется об этом, Челмер в очередной раз изобьет ее, а может и вовсе убить. Мысль о том, что он причинит боль своей матери, была невыносимой. Он хотел бы, чтобы время рассеялось, прекратило существовать…

Билли знал, что теперь ему нужно было найти способ защитить себя. У него не было больше семьи. Может быть, он еще слишком мал, чтобы бороться с Челмером, но сейчас у него не было другого выбора, кроме как сопротивляться ему, чтобы выжить.

У него появилась привычка уходить внутрь своего сознания, и эти периоды длились все дольше и дольше. Он обнаруживал себя в незнакомых местах, изумленный и сбитый с толку.

Когда начался учебный год, Билли начал бояться возможных проблем, которые могут возникнуть, если он вдруг очнется, не зная, где находится. Он все еще уважал своих учителей и директора, но отныне ничего из того, что ему говорили, не оказывало на него никакого влияния. Если кто-то пытался помешать ему выйти из класса, он просто его обходил. Никакое наказание не могло сравниться с тем, что его отчим заставил его пережить. Теперь никто не мог причинить ему боль.

Челмер насиловал и истязал его в течение следующих пяти лет, но Билли выжил. И если он смог уцелеть, испытав такое насилие, он сможет уцелеть в любом случае. Если не считать, конечно, его желания умереть и заживо похоронить самого себя.

17 февраля 1987 года газета Афин Ньюс опубликовала на первой странице статью из Ассошиэйтед Пресс под названием:

ПОСЛЕ 34-ДНЕВНОЙ ГОЛОДОВКИ БИЛЛИ МИЛЛИГАН ТРЕБУЕТ ПРАВА НА СМЕРТЬ

Гэри Швейкарт заявил репортеру АП, что Миллиган попросил представлять его интересы в суде, чтобы добиться признания его права на смерть, или, если он от этого откажется, помочь ему найти адвоката, готового это сделать. Ни Джеймс Кура, ни он сам, еще не приняли решения.

Миллиган был срочно переведен в отделение интенсивной терапии медицинского центра Маунт-Кармел, где его привели в норму после голодовки, прежде чем отправить в отдел психического здоровья Тимоти Морица.

— Департамент психического здоровья начал юридическую процедуру, чтобы получить право кормить тебя насильно, — сообщил ему Кура. — Что ты хочешь от меня, Билли?

— Я хочу, чтобы мне позволили спокойно умереть.

— Ты в этом уверен? — спросил адвокат.

— Слушай, если ты не хочешь бороться за мое право на смерть, я сделаю это сам.

— Если это твой выбор, я это сделаю. Я твой адвокат, Билли, и буду бороться за тебя. Моя позиция всегда состояла в том, чтобы бороться за дела моих клиентов, какими бы они ни были. Я не решаю, что будет лучше для них; я предъявляю им факты и позволяю самим сделать выбор. И я защищаю многих типов, которые сидят голые в своих камерах и кидают свои испражнения на всех, кто туда заходит… Но, несмотря на это, я считаю, что они имеют право принимать собственные решения. Это моя философия, и к тебе она тоже относится, Билли.

— Это все, о чем я прошу, Джеймс.

Кура провел юридическое расследование. В ходе одного недавнего дела женщина, объявленная сумасшедшей, потребовала на основе своих религиозных убеждений признать ее право отказаться от медицинского ухода. Верховный суд Огайо согласился и вынес решение, согласно которому любой человек может воспользоваться правом отказаться от принудительного лечения. Это дело рассматривалось настолько недавно, что, чтобы изучить этот прецедент, адвокат должен был работать с временной карточкой Верховного суда штата Огайо, заполненную примечаниями, сделанными от руки, чтобы исправить грамматические ошибки.

19 февраля 1987 года Кура защищал в суде право Билли на смерть. Он знал, что победа в этом деле определит судьбу его клиента, и все же упорно боролся. Он не хотел видеть, как бьется связанный Билли, когда его насильно кормят через трубочки.

Суд вынес решение в его пользу, и 20 февраля 1987 года Коламбус Диспэч сообщила крупным заголовком:

СУДЬЯ ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ, ЧТО МИЛЛИГАН МОЖЕТ ПРОДОЛЖАТЬ ГОЛОДОВКУ, ЕСЛИ ЗАХОЧЕТ

Из-за того, что Миллиган ничего не просил, не пытался торговаться, не высказал никакой угрозы, не предъявил ни ультиматума, ни требований, ни ходатайства, СМИ заменили термин «голодовка» на «добровольное голодание». Тогда персонал клиники и Департамент психического здоровья пришли в панику: они были уверены, что выиграли дело в суде, но теперь поняли, что их самый знаменитый пациент скоро умрет по собственной воле, в то время, когда он у них в руках.

Возможность наконец-то иметь полный контроль над своей судьбой принесло Билли удовлетворение. Он мог видеть, как все эти умники суетятся за стеклянными стенами: директор Закман и доктор Линднер, а также психолог, социальный работник, старший санитар и несколько других личностей в костюмах и галстуках, которых он не знал. Они много раз пытались навязать ему свои правила и условия, но все было напрасно. Убедившись в провале этой стратегии, они затем попытались внушить ему чувство вины, утверждая, что самоубийство противоречит его религии, и привели в его комнату священника. После того, как и это не оказало должного влияния на их пациента, один сотрудник заметил, что несмотря на мать-католичку, в документах Миллигана указано, что его настоящий отец был евреем. Тогда они пошли за раввином. Когда тот узнал, что Билли было 32 года, он сказал ему:

— Ты хочешь побить рекорд Христа, не так ли?

Его постоянно спрашивали, чего он хочет.

— Совсем ничего, — неизменно отвечал он. Но персонал по-прежнему считал, что Миллиган пытается чего-то добиться, и что, если найти и предоставить то, что ему нужно, он прекратит это бессмысленное голодание. СМИ звонили каждый час, чтобы узнать новости о его состоянии. «Невероятно, — думал Билли, — до какой степени они интересуются моей судьбой». Одна медсестра, рыдая, умоляла его поесть. Сотрудники и администрация, понял он, испытывали к нему сострадание. Они были не согласны видеть, как он слабеет, но чувствовали свое бессилие, разговаривая с человеком, желающим умереть. Билли понял, что научился пассивному сопротивлению, сталкиваясь с Челмером. Он пережил пытки своего отчима, не поддавшись ему; теперь никто не сможет его сломить.