Тревожное небо

Штепенко и Романов развернули большую карту и нанесли мое «приобретение» по всем правилам на нее.

— Ты гляди! удивился Штепенко, — тут даже какое-то местечко есть. Так и называется: Гус-Бей!

Радиосвязь хотя и установилась, но погода на той стороне океана, да и по пути, отнюдь не благоприятствовала полету. Наш бородатый переводчик, называвший себя в зависимости от степени опьянения то капитаном, то художником, был на консультациях с синоптиками (весьма оригинален. Выслушав подробные объяснения главного синоптика, длившиеся минут пять, а то и дольше, художник-капитан сводил все к общему знаменателю и расправлялся с выводами главного весьма красноречивой фразой:

— Облака острые и длинные, ветер высокий, туман толстый, вся погода паршивая и лететь не надо. Пойдем пить виски.

Такая «четкая» терминология нас не волновала лишь потому, что сами мы могли прилично разобраться в дебрях многочисленных условных знаков карты погоды, а Сергей Романов мог и по-английски узнать у работников бюро погоды то, чего на карте не хватало.

На третий день нашего пребывания в Исландии наметилось улучшение погоды по нашему маршруту. Приняли решение вылететь в полночь. Но тут наш «остров ветров» перестал выдавать ветер! Полный штиль. Ни малейшего дуновения. Полосатый ветроуказатель провис, да еще и обмотался вокруг столба самым безнадежным образом. «А кольчужка-то коротка оказалась…» Взлетная полоса была при таких условиях явно недостаточна, а вес нашего корабля — безмерно велик. Пришлось тщательно проверить количество горючего. На поверку вышло, что, кроме положенного навигационного запаса и неофициального «запаса летчиков» — полтонны, наши инженеры влили в баки еще и свой, «инженерный запас», целую тонну. Пришлось этот последний запас «на всякий случай», слить обратно в заправщик… Хотя у меня на душе и скребли кошки.

Несмотря на ночное время, было светло как днем. Все-таки 60 градусов северной широты. Белые ночи. Еще светлее, чем у нас в Ленинграде или в Таллине.

Пассажиры, одеваясь в меховые одежды, радовались окончанию вынужденного сидения. Экипаж, готовый занять свои места, молча ждал у трапов. Вокруг нас — толпа провожающих. А ветра все нет да нет… Подозвав дежурного, вместе с ним на «виллисе» объехали взлетную полосу из конца в конец. Правда, длиннее она от этого не стала, а некоторые соображения у меня все же появились. Взлетать надо в сторону океана, ибо там нет за концом полосы препятствий. Другой же конец взлетной упирается в окраину города. Туда взлетать явно не годится. Вернувшись к молча ожидавшим меня экипажу и пассажирам, я все еще надеялся, что этот полосатый мешок, обнимающий свою мачту, все-таки оживет и хоть сдвинется с места. Черта с два! Ветроуказатель прилип к мачте, явно наслаждаясь отдыхом после беспрерывных многодневных трудов…

— По местам! — гаркнул я неожиданно громче, чем следовало. И… стало сразу легче. Последние рукопожатия, пожелания счастливого пути, куча фото-, кино — и прочих корреспондентов, вспышки ламп, и вскоре провожающие отошли в сторону.

Прогрели моторы. Порулили. Дойдя до городского конца полосы, развернулись так, что заднее колесо («дутик») оказалось вне бетона, а основные — на самом краешке начала полосы. Хоть десять метров — да мои…

— Пошли на взлет.

Под ровный рокот моторов самолет лениво трогается с места и начинает разбег. Справа и слева, как солдаты в строю, стоят ряды самолетов. На трети дорожки внимательно смотрю на указатель скорости. Стрелка еле сдвинулась с места.

— Форсаж.

Моторы заревели на максимальной мощности и самолет… резко рванул влево.

Скорость движения самолета еще настолько мала, что руль поворота бездействует. Убираю газ правому мотору. Но убираю больше, чем следовало, и самолет круто разворачивает вправо, а там совсем рядом стоят морские разведчики… Мать честная! Сейчас начнет их считать конец нашего крыла… Рывком прибавив до отказа обороты правой группе моторов, нажимаю сколько было силы на левую педаль руля поворота. Разворот вправо прекращается, но мимо консоли правого крыла в ужасающей близости проносятся носы «каталин». Изо всех сил крутнув влево штурвал, с облегчением вижу, как поднялось правое крыло, а носы «каталин» мелькают уже под крылом. Слава богу! Пронесло… Опасность на сей раз миновала.

Корабль стал слушаться рулей, и скорость дошла почти до необходимой для отрыва от земли. Кончалась полоса. Впереди крутой обрыв к океану…

Потянув штурвал на себя чуть энергичнее, чем обычно, «повесил» корабль в воздухе. Мелькнула темная полоска земли, отделяющая аэродром от обрыва, и… самолет стал медленно «приседать», опускаясь все ближе и ближе к бурунам прибоя… Но за эти секунды корабль успел набрать необходимую скорость, чтобы начать нормальный режим набора высоты. Уф-ф! Вот вам и «остров ветров»…

На провожающих, видевших наш небывалый взлет сзади, некоторые его детали оказали гораздо более сильное впечатление, чем на экипаж самолета и его пассажиров.

Когда, оторвавшись от земли, мы вдруг провалились за обрывом вниз и скрылись с глаз, мало кто из видевших это надеялся, что мы оттуда снова вынырнем.

— Убрать шасси! — даю я бодро команду. Скорость прибавилась еще немного, хотя высота была меньше ста метров. Приходится круто развернуться, чтобы вовремя уйти от мчавшейся нам навстречу большой горы.

Тишина в самолете продолжалась на этот раз значительно дольше обычного. Но все хорошо, что хорошо кончается… А забегая вперед, скажу, что моему удивлению не было границ, когда пассажиры позже хвалили этот взлет, они якобы даже не почувствовали, когда оторвались от земли!

Уточнили курс, включили автопилот. Сегодня он нужен как никогда: расставание с «островом ветров» стоило нам с Обуховым столько нервов и энергии, что чуток отдохнуть просто необходимо.

Через «Большую лужу»

Успокаивающе гудят моторы. Под нами — Атлантика. Впереди, наперерез нашего курса ползет караван судов — десяток транспортов, конвоируемых большой группой военных кораблей.

Мы идем пока на небольшой высоте и ясно видим, как над трубами судов взвиваются белые струи пара: моряки приветствуют нас неслышными за шумом моторов гудками. Палубы транспортов и боевых кораблей заполняются матросами. Моряки приветствуют нас, машут руками… Мы качаем им крыльями: счастливого вам плаванья, друзья!

Караван идет к нам, в Советский Союз. Везет он из США алюминий и автомашины, оборудование и многое другое, необходимое нам в эти трудные дни.

Багрово-красный шар солнца подходит уже к горизонту и начинает спускаться в море. Справа и позади нас светлое ярко-голубое, без единого облачка, чистое небо. Далеко влево, там, куда уже не доходят прямые лучи солнца, оно становится темным, сливаясь с поверхностью океана. Исчезают в сумраке горизонта сахарно-белые вершины Исландских ледников, так напоминающие нам наше советское Заполярье.

Пассажиры устраиваются на отдых. Ведь по времени сейчас очень раннее утро — вылет состоялся ровно в полночь. Сегодня отдохнуть можно: высота полета — не более 3000 метров.

Самолет идет на юго-запад. Солнечный диск совсем тает за горизонтом, но вокруг довольно светло. Арктика. Солнце снова вскоре вынырнет где-то справа от нас и будет провожать корабль до самой посадки, освещая его с кормы.

— Как у вас дела, Эндель Карлович? — подает голос Штепенко.

— Сейчас ничего, а раньше было жаркавато. А у вас как? — в свою очередь спрашиваю я.

— У нас порядок. Час-полтора пролетим по радиомаяку Исландии, последние триста километров дойдем по радиомаяку Ньюфаундленда.

— А середина, «кусочек» в две тысячи с лишним? Это как будем контролировать? — начинаю я раздражаться.

— Что тут думать? Скоро облака накроют океан, но нам останется небо…

— И что же вы увидите на таком светлом небе? Голубые дали?

— Зачем дали? Дали нам ни к чему… Вы взгляните на юг, там кое-что есть.

— Ага, вижу. Серпик луны. Ясно. Действуйте…

В корабле вновь тишина. Пассажиры кто читает, кто дремлет, кто беседует вполголоса. Маски засунуты куда попало — в этом перелете они вряд ли понадобятся. Пушкари и пулеметчики, не боясь встречи с вражескими истребителями, прикорнули на своих постах и дремлют под монотонную песнь моторов.