Тревожное небо

Вечером после ужина нас пригласили в местный клуб, размещенный в такой же «полуцистерне» из гофрированного железа, какими были и жилые помещения. Показывали кино. Любовь, поцелуи, погоня и стрельба, танцы и кутежи, скачки и бешеная езда на автомобилях… Скучно. Я потихоньку выбрался из зала и вернулся IB столовую. И тут было все так же, как и везде: за столиками сидели летчики многих национальностей и, потягивая кто пиво, кто сода-виски, лениво перебрасывались словами. Тоже невесело. Я уже собрался уходить, когда в зал вошла группа американских летчиков. Шумно переговариваясь между собой, все они устроились за одним столом. Наш новый переводчик, черная борода лопатой, по расцветке носа, видимо, тоже не дурак выпить, поспешил к вновь прибывшим, что-то им сказал и, вернувшись ко мне, торжественно сообщил:

— Колонель Арнольд имеет честь пригласить вас на кружку пива.

Я подошел к американцам.

— Колонель Арнольд, — привстал с поклоном средних лет коренастый офицер, одетый в традиционную для летчиков всех стран кожаную куртку.

Принесли пиво. Разговор вертелся вокруг событий войны, о полетах, о погоде. Выяснилось, что полковник Арнольд уже ряд лет летает на трансатлантических авиалиниях. Сейчас он летел из Англии в Гренландию. Узнав, что мы собираемся приземлиться в Ньюфаундленде, полковник вытащил из планшета карту. Переводчик переводил более чем посредственно, путал термины и названия.

— Прошу иметь в виду, что Ньюфаундленд отличается обилием туманных дней. Туман появляется всегда неожиданно, и никто не берется предсказать его появление или время исчезновения. Погода там, как капризная женщина, — улыбнулся американец, обнажая ряды золотых зубов.

— Чем же это обусловлено? — поинтересовался я. Американец заказал еще пива, раскурил трубку и, подумав немного, сказал:

— По всей вероятности, внезапные капризы погоды в этом уголке земного шара происходят из-за близости Гольфстрима и скрещивающегося с ним невдалеке от побережья Ньюфаундленда холодного Лабрадорского течения.

Рассказ полковника наводил на грустные размышления. Что остается предпринять летчикам, перелетевшим океан, если окажется, что беспросветный туман закрыл аэродром посадки? Горючее на исходе, аэродромов поблизости нет… Невеселая ситуация. Я вспомнил аналогичный случай из своей летной практики.

— Что-то похожее мне уже приходилось испытать, — подумал я вслух. — На островах архипелага Франца-Иосифа…

— Вы бывали там? — заинтересовался кто-то из собеседников.

— Дважды. И оба раза — с довольно неприятными происшествиями.

— Расскажите, пожалуйста!

— Первый раз мне пришлось побывать на этих забытых богом островах осенью 1937 года. Участвовал я тогда в экспедиции по поискам пропавшего без вести экипажа и самолета Героя Советского Союза Сигизмунда Леваневского. Как известно, самолет Леваневского был третьим, направившимся ъ то лето через полюс в Соединенные Штаты Америки. Перелетев уже через полюс, он исчез…

Из Москвы мы стартовали в октябре. Время года, как видите, было для вторжения к сердцу Арктики явно слишком поздним. Все это понимали, понимали и мы сами. Но там, в районе полюса недоступности, были наши друзья и товарищи, советские люди…

До Маточкина Шара все шло нормально. Нам осталось перелететь оттуда на остров Рудольфа, самый северный на Земле Франца-Иосифа, где находились аэродром (если так можно назвать единственный ледяной купол), горючее, мастерские, жилье, и главное — люди, работники самой северной полярной станции.

Прогноз погоды был хороший, гребень высокого давления тянулся от западных берегов архипелага Франца-Иосифа по восточной части Баренцева моря почти до материка. Ожидалась безоблачная и морозная погода. Куда еще лучше?

На рассвете 25 октября с берега бухты Канкрина поднялись один за другим три четырехмоторных самолета. Полет протекал лучше некуда. Под яркими лучами солнца слева от нас сверкали ледники и снега Навой Земли, справа темнело еще чистое ото льда Карское море. День был уже короткий, но мы рассчитывали приземлиться до того, как он совсем угаснет. Оставили за собой самую северную точку Новой Земли — мыс Желания. Вскоре на горизонте перед нами зачернели скалистые берега островов архипелага… и тут же стали исчезать, словно таяли в предвечерних сумерках… Внезапно появившийся туман и низкая облачность покрыли их непроницаемой для глаз серой пеленой.

Когда по расчету времени мы находились уже над островами, солнце скрылось за горизонтом и наступили сумерки. Обе расположенные на островах радиостанции сообщили, что купола аэродромов закрыты туманом.

Я закурил и сделал пару глотков из стоявшей передо мной кружки. Наш чернобородый толмач переводил рассказанное.

— И как же вы выпутались? — нетерпеливо спросил Арнольд.

— Просто… Нам повезло. Повезло отчаянным образом. Горючее было на исходе, и нас ожидала или посадка на море, или столкновение со скалами и ледником. Делая «руги над низкими серыми облаками и туманом, заметили в стороне белое пятно. Это мог быть либо снег, либо лед, просматривающийся в разрыве облачности. Выбирать не из чего, и мы поспешили воспользоваться увиденным. Через несколько минут наши корабли один за другим плюхнулись на покрытый глубоким снегам лед. Что находится под ним, земля или океан, нас тогда мало интересовало. Главное — мы успели приземлиться на нечто твердое и устойчивое раньше, чем кончился бензин.

Выходит, что Ньюфаундленд может тоже выкинуть нечто подобное? Ведь и там, на Земле Франца-Иосифа, причиной нашей вынужденной посадки явился совершенно неожиданный каприз погоды.

— И долго вы там сидели? — спросил полковник, выслушав перевод.

— Порядочно, — ответил я неопределенно, — зарылись под снег и жили там, словно медведи.

— А второй раз? — напомнил Арнольд.

— Опять там же, на Земле Франца-Иосифа. Летели мы туда по заданию правительства охранять дрейфовавший в высоких широтах Ледовитого океана экипаж ледокола «Георгий Седов». Коварная погода этого архипелага снова нас подвела: купол на острове Рудольфа покрылся туманом, и нам пришлось опуститься на ледовое плато острова Мак-Клинтока. Соорудив из снеговых кирпичей «иглу», снежную эскимосскую хижину, дождались улучшения погоды и через несколько дней перелетели на базу.

— Это — медали? За что? — поинтересовался сосед, осторожно трогая мои ордена.

— Орден Красной Звезды я получил за охрану дрейфа упомянутого ледокола. Дрейф длился целый год. А орден Красного Знамени — за бомбардировку Берлина.

Помолчали. Покурили. Выпили еще пива. Потом Арнольд, порывшись в своем картодержателе, вытащил еще раз свою полетную карту. Разложил ее на столе и показал пальцем на нанесенный от руки красный кружок южнее озера Медвилл, находящегося на Лабрадорском полуострове.

— Гус-Бей. Аэродром. Хотя он и далеко от Ньюфаундленда, при случае может пригодиться. Правда, сейчас там готова только одна полоса, но длина ее — 5820 футов — вполне достаточна для вашего самолета. Есть там и бензин и масло. Есть также спальные мешки, консервы и горячий кофе. Ну, и виски — тоже, — закончил он улыбаясь.

Допив пиво и поблагодарив доброжелательного американского коллегу за приятную беседу, я поспешил к себе. Разыскал свою карту и, найдя там озеро Медвилл, поставил южнее его кружок. За этим занятием застали меня возвратившиеся из клуба штурманы.

— Что ты там колдуешь? — поинтересовался Романов. — Так, ничего… Изучаю маршрут полета.

— Что его изучать, — усмехнулся Штепенко, — вода и есть вода.

Штурманы начали пересказывать виденную кинокартину.

— А я познакомился с экипажем «Либерейтора», — сказал я, не слушая рассказчика.

— Тоже мне новость! — сдвинул брови Штепенко. — Мы их встретим еще немало.

— Выпил жару кружек пива…

— Это еще куда ни шло, — одобрил Романов.

— … приобрел запасной аэродром, выложил я главный козырь.

— Что ты говоришь? Какой аэродром? — сразу оживились штурманы.

— На Лабрадорском полуострове. Гус-Бей. Пока еще строится…