Поль Верлен

Позднее он посвятил украденной ладанке стихотворение, написанное тоном истинного христианина, поскольку он просит святого просветить вора и простить ему его преступление. Тем не менее он подал жалобу в жандармерию. Вора нашли, краденое пропало. Следствие затягивали, вероятно, для того, чтобы подольше подержать парня за решеткой, а на самом деле ему ничто не угрожало, так как его не взяли с поличным. В сентябре Верлен был в Париже, но поспешил назад. «Парень в тюрьме, — объясняет он Шарлю Морису, — вероятно, дело пахнет жареным, но все будет справедливо». Но и к 5 ноября ничего не было закончено. Этим числом датировано письмо к Ванье, в котором Верлен жалуется, что он «прикован к Кулому», поскольку он «свидетель и потерпевший по делу о краже». Наконец он смог уехать и несколько дней отдохнуть (у Куртуа). Но возвращение домой его вовсе не радовало. Через некоторое время после возвращения, 17 ноября, он со скукой извещает Шарля Мориса, что «в Куломе все те же огорчения…».

В свете произошедшего совершенно неудивительно, что труды Верлена, датированные после 1884 года, демонстрируют значительный упадок. Он, когда-то такой строгий во всем, что касалось морали, клеймивший «ужасное сладострастие, что льется через край во всех романах» ^[485], вынимает из-под спуда фривольные «штучки», которые его заставил некогда скрыть инстинкт приличия. Он посылает Шарлю Морису эротические сонеты Рембо (в декабре 1883 года), публикует «Роскошь» в «Лютеции» 8 марта 1884 года, а 1 мая 1884 года в «Либр ревю» — стихотворение «Crimen amoris», которое он сам же некогда назвал «плохим и антихристианским» ^[486], отправляет 23 марта 1884 года в «Ревю критик» стихотворение «Стихи, за которые оклевещут», а в феврале — сапфические сонеты «Подруги» в «Ревю андепандан», и пишет двусмысленные вещи о Люсьене Виотти в статье в «Лютеции» от 1 февраля 1885 года, и т. д. Многие из этих стихов вошли затем в сборник «Давно и недавно», подготовка которого отнимала тогда большую часть его времени. Книга вышла в конце 1884 года в издательстве Ванье за счет автора.

Те, кто о Верлене ничего не знал, были озадачены этой странной и дисгармоничной смесью. Эта книга, которая отмечает истинное возвращение Верлена в литературу, есть резюме его жизни с намеками на Элизу («Гостиница», «Сдержанность»), на крах его чувств («Побежденные»), на Нину, на войну («Волки»), на Матильду («Пейзаж»), на Рембо («Поэт и муза», «Crimen amoris», «Стихи, за которые оклевещут»), на Лондон («Хромой сонет»). Тут же мы находим изысканное «Искусство поэзии», четыре дьявольских рассказа, написанных в тюрьме, и, в качестве добавки, одноактная комедия в стихах под названием «Те и другие», написанная в сентябре 1871 года в манере «Галантных празднеств». В результате складывается представление, что автор — какой-то дьявольский монстр, проклятый и к тому же второсортный поэт, побывавший во многих переплетах и едва ли достойный уважения.

Гюисманс, большой любитель дьявольщины, был одним из первых, кто открыл эту книгу и сравнил ее (уже тогда!) со стихами Вийона (в «Ребур», 1884 год). Морис Баррес, двадцати восьми лет от роду, восхищенный «изысканными элегиями» и «целомудренными и сентиментальными романсами» (наверное, он читал книгу по диагонали!) пообещал ему в своем журнале «Проба пера» (номер от 5 декабря 1884 года) «большой литературный успех». Другие, более редкие люди, были довольны обнаружить в книге постаревшие на десять лет отблески чарующих изысков «Романсов без слов». «Иногда, возможно, — писал ему Теодор де Банвиль, — вы так близко подходите к берегу поэзии, что рискуете упасть в реку музыки». И со своей обычной любезностью мэтр добавляет: «Возможно, как раз тут-то вы и правы».

Настолько были разными жанры произведений в этой книге, настолько разной была степень вдохновенности каждой вещи, что каждый видел в «Давно и недавно» то, что хотел.

Но вернемся в Кулом.

Можно предположить, без большого риска ошибиться, что в 1884 году Верлен познакомился там с Фредериком Рембо, братом Артюра, который в то время находился в Адене, а до этого работал заместителем директора филиала фирмы братьев Барде в Хараре, в Абиссинии. Фредерик же работал в Аттиньи, городке близ Кулома, извозчиком. Это предположение базируется на яростной филиппике Артюра в адрес своего брата (письмо домой от 7 октября 1884 года ^[487]), где он возмущается, что этот «полный идиот» осмелился говорить про него всякий вздор. Но он зря теряет время, добавляет он: «Если в прошлом я и переживал плохие времена, все же я никогда не пытался ни жить за чужой счет, ни жить пороком».

Столь живая реакция указывает, каковы же были откровения Фредерика. Ибо кто же, если не Верлен, мог рассказать ему про некоторые, скажем так, бесславные моменты юности его брата — брата, которому он завидовал и которого ему все время ставили в пример как воплощение добродетелей? Вероятно, Фредерик с изумлением узнал о скандальных похождениях Артюра в Париже, о том, что в Лондоне он беззастенчиво жил за счет Верлена и его матери. Он сразу понял, какую выгоду он может извлечь из обладания этими секретами; но его требование денег разбилось о категорический отказ Артюра: «Я слишком большим трудом зарабатываю на жизнь, чтобы делать подарки этому бродяге».

Эта история не делает Верлену чести, так он позволял себе одновременно украшать лавровыми венками исчезнувшего поэта и изливать свою злопамятность.

В начале 1885 года судьба нанесла ему очередной удар.

Матильда потребовала развода!

Получив 11 января вызов в суд, он ринулся в Париж, несомненно, чтобы переговорить с адвокатом жены и что-то исправить в последний момент ^[488]. Увы! дело уже шло своим ходом и ничто не могло остановить неумолимое правосудие. Можно вообразить себе, как он был озлоблен, когда через два дня вернулся в Кулом.

Залив свое горе в кафе «Да ла Барьер», он пошел к себе и обнаружил, что дом пуст! Мать увезла «к этим мерзавцам бельгийцам» свое белье и личные вещи! Он бросился туда, схватил ее за руки и потребовал немедленно вернуться в дом. Дав и его жена вмешались. Тогда он выхватил из кармана нож и закричал, что сейчас убьет мать, а потом покончит с собой. Его скрутили и вышвырнули на улицу, что было не так уж сложно, поскольку он был пьян.

На следующее утро соседи сообщили ему, что Давы вошли в его дом и помогли его матери переехать. Это было уж слишком! Не думая ни секунды, он направился в Вузьер, окружной центр, и представил в прокуратуру жалобу на незаконное вторжение в частную собственность. Оттуда он послал следующую записку Шарлю Морису: «Я в Вузьере по делам, а живу, как прежде, в Куломе. Дружище, прости меня за необычную молчаливость. Мои дела ужасны. Я трачу на них все свое время, все свои силы».

Некоторое время спустя, под давлением Давов, г-жа Верлен подала встречный иск, обвиняя Верлена в побоях и угрозе жизни.

Тем временем, пока жандармы вели следствие, в Париже 8 февраля 1885 года был официально объявлен развод, что было простой формальностью при том, что постановление о раздельном проживании супругов и разделе имущества было вынесено за девять лет до того. Позднее, когда страсти поутихнут, Верлен повеселит себя, воображая, как это было: «Когда председатель суда зачитывал постановление, глядя в текст через свой золотой монокль, сидевший на его дрожащем козлином носу, Злодейка своим коровьим хвостом смахнула пыль с блестящего черепа достойного магистрата! ^[489]»

Матильда, которая годом раньше потеряла мать ^[490], надеялась снова выйти замуж, в этом ее поддерживал отец. Верлен, вероятно, об этом догадался (если только не прямо узнал об этом в Париже), так как 21 января в письме к Шарлю Морису, в котором он рассказывал ему, что его жена «перешла в атаку и требует развода», пишет: «Кто же сей несчастный?»