Поль Верлен

Приехав в Шатле-сюр-Ретурн, он прошагал семь километров пешком до Жюнивиля. На полпути он познакомился с бродягой по имени Антуан Фуке, и остаток пути они прошли вместе. Стояла страшная жара. Чахлые березы, посаженные вдоль меловой дороги, не давали никакой тени. Было 1 июня 1885 года.

Тем временем в Париже торжественно переносили в Пантеон прах Виктора Гюго. Матильда Моте принимала участие в церемонии. «Суд принял решение о разводе в 1885 году, и я последний раз подписалась как Матильда Верлен в книге памяти Виктора Гюго», — напишет она в «Воспоминаниях».

Верлен, выпив на прощанье с Фуке «лучший глоток в своей жизни», отправился в контору г-на Карретта. Нотариуса не было, его принял служащий и без лишних слов заявил, что долг не срочный, денег у конторы сейчас нет и что Верлен ничего не получит.

Раздосадованный и злой, Поль тотчас же принял решение ехать в Корбийон-сюр-Семуа, недалеко от Буйона, в бельгийских Арденнах. Там держал приход святой отец Жан-Батист Девез, его друг детства по Пализёлю. Он часто писал Верлену и приглашал заехать при случае в гости в Арденны. Лучшего случая, чем теперь, у Верлена и быть не могло.

Как он добрался до Корбийона, неизвестно. Зато известно, что прием, оказанный ему, был самым теплым. Отец Девез рассказал ему, что из-за пошатнувшегося здоровья ему пришлось отказаться от кафедры в университете Лувена в 1881 году и довольствоваться небольшим приходом в Корбийоне. Он изо всех сил старался сделать пребывание гостя как можно более приятным. Г-жа Девез, сводная сестра хозяина дома, еще долгие годы спустя вспоминала, что Верлен остановился не в доме священника, а на улице Седан, в доме одной многодетной вдовы. Таким образом, завидев вдали жандармскую фуражку, он мог бы сразу «прыгнуть во Францию», так как ему все еще было запрещено находиться на бельгийской территории ^[500].

Окрепнув и получив немного денег, к 15 июня 1885 года он вернулся в Париж ^[501] и сразу взялся за поиски нового жилья. Будучи стесненным в средствах, он снял очень скромную квартирку, но считал этот вариант временным. Гостиница «Миди», где он в результате оказался, располагалась в тупике Сен-Франсуа в одном из беднейших кварталов 12-го округа. Внутреннее «убранство» также не отличалось роскошью. На одном конце улицы был тупик, заваленный металлоломом, старыми ручными тележками и прочим хламом, на другом конце улица пересекалась с путепроводом Венсенской железной дороги. Здесь, среди постоянного крика и грязи, жил бедный рабочий люд.

Также квартал служил пристанищем для нуждающихся многодетных семей, ремесленников из предместья Сен-Антуан, находившегося неподалеку, старьевщиков и попрошаек. Постояльцами гостиницы были служащие, пенсионеры, отбросы общества. К последним относились каноник отец Юльмо, лишенный сана по обвинению в безнравственном поведении, человек очень эрудированный и ставший впоследствии прототипом Жерома Коньяра у Анатоля Франса; делец по имени Гадо, замешанный в каких-то махинациях; один гасконец, который, несмотря на свое бедственное положение, умудрялся сохранять веселый нрав, свойственный его землякам, и еще несколько проституток. Как пишет Верлен, это был «всем известный дом свиданий» ^[502]. Квартал, достойный пера Эмиля Золя.

Жилище поэта находилось на первом этаже и представляло собой комнатушку с покрытыми плесенью обоями и земляным полом — никакого паркета или кафеля. Свет проникал через зарешеченное окно. Гость проходил через буфет, а затем шел в глубь дома по узкому коридору и только тогда попадал в эту комнатку. Вся обстановка состояла из кровати, маленького столика, двух стульев, печки и шкафа. Верлен внезапно оказался в самом нищенском положении. На камине, над которым все же висело зеркало, остаток былой роскоши, он расставил свои сокровища: две отцовские шпаги, его же портрет, литографию матери в тридцатилетием возрасте, распятие из церкви св. Жери, портрет Люсьена и т. д.

Обедал Верлен здесь же. Официант, по распоряжению г-на Огюста Шози, владельца гостиницы, приносил ему еду в комнату. У владельца, овернца по происхождению, было пятеро детей. Особенно Верлену запомнился двенадцатилетний Перо, страшный шалун. Он описал этого «бледного, долговязого и худющего» паренька в «Воспоминаниях вдовца». То он бродит по ручью по колено в воде, то проказничает. Как-то, например, он явился в шапочке и стихаре священника, которые стащил в ризнице, мстя за выговор, полученный во время хоровых занятий.

Верлен с легкостью сошелся со всем этим рабочим людом, подмастерьями, своднями, шлюхами, пьянчугами, полицейскими. «В богеме, беспорядке, кутежах его гений расцветал», — писал Лоран Тайад ^[503].

14 июля в дыму петард, римских свечей и огненных колес вся ребятня во славу щедрости Поля топала ногами и орала во все горло: «Да здравствует г-н Верлен! Да здравствует Республика! ^[504]» В этот день к нему пришел Эрнест Рей-но и заставил его танцевать, или скорее подпрыгивать на одной ноге, а потом вальсировать с огненно-рыжей девицей, снимавшей комнату в том же отеле, о чем она, через некоторое время попав в участок, напомнит все тому же Эрнесту Рейно, но теперь уже комиссару полиции ^[505]. Чуть позже Верлен станет свидетелем ссоры между этой девицей и ее любовником, которого она встретила с другой женщиной. Сцена происходит на улице:

— Я не хочу, чтобы две скотины меня дурачили! Я сматываюсь!

— Жаль, — неожиданно для себя отреагировал Поль.

Но пока он был еще достаточно осмотрителен.

Неудивительно, что сильная влажность в комнате, а также неумеренное употребление аперитивов в баре у Шози, разумеется в долг, повлекли резкое обострение ревматизма, к тому же наследственного. Левое колено перестало сгибаться. Врач Луи Жюльен, брат Жана Жюльена, редактора журнала «Искусство и критика», осмотрел больного и поставил диагноз: гидроартроз коленного сустава. Но назначенное лечение не помогало. Вскоре больной, с шиной на ноге, оказался прикован к постели.

К моменту возвращения Верлена в Париж там появляется новое литературное течение, которое можно было бы назвать «преддекадентством». Два молодых поэта из группы «Лютеция», Габриэль Викер, 37 лет, автор «Бресских эмалей», и Анри Боклер, 25 лет, автор «Вечной песни», в мае 1885 года опубликовали в издательстве «Лион Ванне» сборник пастишей, многие из которых печатались еще в «Лютеции» под названием «Упадочность — декадентские стихи Адоре Флупета». Успех первого издания был столь велик, что к концу июня подготовили второе издание, дополненное выдуманной биографией Адоре Флупета, написанной «Морисом Тапора, первоклассным декадентствующим аптекарем». Подобно тому, как в 1866 году парнасцы опубликовали «Современный Парнас», порвав с наследием прошлых поколений, поэты новой школы, базирующейся на таких понятиях, как Мечта и Символ, обращаются к форме извращенного невроза и изъясняются изощренно, странно и изысканно.

Аптекарь Тапора рассказывает, как в одном кафе он представил Адоре Флупету, этому прототипу декадента, издателя Вонье (вместо Ванье), вместе с Этьеном Макраме (Малларме), Салатом (Лораном Тайадом), Псориазом (Мореасом) и Поленом (Верленом). Это была милая шутка, без тени агрессии. Все узнали Верлена в «Скерцо второй части Симфонии ля минор» поэта Полено: