Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)

Да, миновало то время, когда было простительно «мазать»...

* * *

Днем 22 сентября приказание — нанести удар по транспорту, идущему в охранении десяти боевых кораблей.

Ценность перевозимого груза очевидна. Пять самолетов срочно вооружили торпедами для низкого и высотного торпедометания. Первая тройка — высотных — должна сбросить торпеды одновременно. Пара низких торпедоносцев — нанести удар через несколько секунд. Группу высотных повел наш комэск Саликов, низкие возглавил Лобанов.

К конвою шли все вместе на малой высоте, внимательно следя за воздухом. Перед целью разделились: [370] Саликов, Жестков и я пошли в набор высоты, Лобанов и Пресич продолжали полет на малой.

Нашу тройку вел штурман эскадрильи Федор Николаевич Аглотков. Его огромный опыт вселял в нас уверенность.

— Цель вижу! — в наушниках голос Прилуцкого. В ту же секунду ведущий меняет курс.

Атака!

Мощная противовоздушная оборона конвоя умело разделила огонь. Паре Лобанова приходилось тяжелее: навстречу ей противник выставил сплошной заслон из разрывов и трасс.

— Цель приближается к перекрестию...

Строго выдерживаю дистанцию, интервал в строю. Стальная сигара отделяется от ведущего самолета, над ней раскрывается огромный парашют. Спустя секунду нажимает на кнопку Прилуцкий. Приподнимается на сиденье, чтобы лучше видеть через нижнее переднее стекло. Внизу почти одновременно вырастают три водяных султана. Торпеды приводнились, начали циркулировать — описывать круги среди вражеских кораблей.

— Как? — нетерпеливо спрашиваю Николая.

— Работают... — И тут же: — Взрыв! Чья-то попала! В транспорт! Между кормой и трубой...

Да, одновременная атака высотных и низких торпедоносцев полностью себя оправдала. Вражеский транспорт водоизмещением три тысячи тонн пошел на дно моря, унося с собой весьма ценный для гитлеровцев груз. Все самолеты вернулись на аэродром, хотя и порядочно изрешеченные осколками. Особенно, конечно, досталось паре низких торпедоносцев.

* * *

За нашим экипажем числился «долг». Мы трижды летали в тыл врага и каждый раз возвращались, не сбросив парашютиста. Вины нашей в том не было: самолет каждый раз достигал цели, но сложные метеорологические [371] условия — дождь, туман, сплошная облачность — не позволяли выполнить задачу. Трижды разведчик пересекал с нами Черное море с востока на запад и трижды мы привозили его обратно.

Парашютист, веселый молдаванин, за это время успел подружиться с нами. До войны он плавал на судах торгового флота, знал несколько языков, приобрел много профессий. Отличный спортсмен — боксер. После некоторых колебаний он поведал нам и о том, что перед уходом в тыл врага просил свое начальство сделать его инвалидом — отрезать руку. Это, по его мнению, надежней бы обеспечило выполнение задания: по документам он был вражеский фельдфебель, прибывший с фронта, из госпиталя. Такая самоотверженность не могла не потрясти даже нас, успевших повидать виды...

20 сентября он сел в наш самолет в четвертый раз.

— Ну, ребята, покатали вы меня! Если опять молоко, кидайте, как-нибудь выплыву!

— Вы-то, может, и выплывете, а мы? — мрачновато возразил Прилуцкий.

Не очень, конечно, удобно было намекать такому парню о том, что нас ждет, если нарушим инструкцию. Но что поделаешь. Кстати, какие нервы надо иметь, чтобы вынести три таких попытки и с шутками отправиться на четвертую!..

— Сегодня у нас страховочка, — кивнул Жуковец на огромную мину, висящую под фюзеляжем. — Вернуться же с ней нельзя. Не сядешь. И сбросить куда попало — слишком накладно. Небесная канцелярия это должна учесть, какие бы бюрократы там ни сидели...

Привычный уже тысячекилометровый ночной полет. Снижаемся до ста метров, идем над Дунаем. Небесная канцелярия оказалась на высоте, видимость прекрасная. Снижаемся до пятидесяти, сбрасываем мину.

Берем курс на Меджидию. На освещенной, как в лучшие довоенные времена, железнодорожной станции — [372] эшелон. Сбрасываем на него бомбы, свет моментально гаснет по всей округе. Этого нам и надо. Уходим в сторону, сбрасываем на кукурузное поле разведчика. Убеждаемся, что парашют раскрылся, желаем в душе отважному парню успехов. Всё!

Оказалось, что не совсем.

Через несколько дней нас вызвал представитель разведывательного отдела. Стал подробно расспрашивать, где мы произвели сброс. Пришлось со всей тщательностью описать место, перечислить характерные ориентиры. Потом нас еще дважды приглашали на подобные разговоры.

Как после выяснилось, дело было в том, что по какой-то причине разведчик не мог выйти на связь в течение двух месяцев. Командование, возлагавшее на него большие надежды, естественно, было обеспокоено. Затем все наладилось. Отважный «фельдфебель» установил прочную связь с разведотделом флота и до конца боевых действий на Черном море передавал из Констанцы ценнейшие сведения — о времени выхода конвоев противника из порта, об их составе...

* * *

В разведсводках все чаще отмечалось сосредоточение плавсредств противника у севастопольских причалов. К порту то и дело подходили железнодорожные составы, колонны автомашин. Враг эвакуировал из Крыма свои долговременные склады с военным снаряжением, вывозил награбленное добро.

24 сентября нам стало известно: командование авиадивизии приняло решение нанести мощный дневной бомбоудар по кораблям и судам противника в Севастопольском порту. Был разработан план звездного налета десяти групп бомбардировщиков 5-го гвардейского, 36-го и 40-го авиаполков под прикрытием истребителей 11-го гвардейского авиаполка. В течение двух дней велась тщательная подготовка экипажей и самолетов. [373]

Для дальних бомбардировщиков расстояние до Севастополя составляло лишь половину их тактического радиуса действия. Трудность была с использованием Пе-2. Однако выход был найден. Инженеры полка срочно сконструировали дополнительные бензобаки, которые позволили увеличить запас горючего за счет бомбовой нагрузки.

Решено было идти четверкой и пятеркой самолетов Ил-4, тремя пятерками «бостонов», пятеркой и семеркой Пе-2. Все группы — в строю «клин».

Накануне вылета в эскадрильях прошли партийные собрания. У нас с докладом выступил новый наш комэск капитан Саликов. Николай Дмитриевич пользовался огромным авторитетом не только как командир, но и как отважный и опытный летчик. Имея за плечами более двухсот двадцати вылетов, он не упускал случая лично возглавить группу бомбардировщиков или торпедоносцев. И каждый раз его экипаж выполнял задание с честью. Летчики видели в нем образец воздушного бойца. Соединяя богатейший боевой опыт с глубокими теоретическими познаниями, Саликов умел безошибочно оценить обстановку в воздухе и моментально принять необходимое решение.

По-деловому, точно и кратко он изложил особенности предстоящего удара, обратил внимание на возможные ошибки, указал, как их избежать. Молодые летчики и штурманы ловили каждое его слово: речь шла о чести гвардейцев, об успехе большого дела, об их собственной жизни. Долго еще после собрания они горячо обсуждали между собой советы бывалого командира.

Затем выступил штурман эскадрильи Федор Николаевич Аглотков. Признанный мастер бомбовых и торпедных ударов поделился опытом промера ветра над морем, некоторыми «секретами» безошибочного выхода на цель. [374]

Было что рассказать и таким испытанным воздушным бойцам, как Панов и Некрасов.

Все выступавшие коммунисты заверяли командование и боевых друзей, что выполнят задание с честью.

В полку царило знакомое нам приподнятое боевое настроение, которое всегда предшествовало успеху.

Утром 26 сентября воздушная разведка установила, что в бухтах Севастополя сосредоточены крупный транспорт водоизмещением в восемь тысяч тонн, два танкера, много других судов и кораблей. На берегу — железнодорожные составы с грузом.