Оставшиеся в тени

Просматривая сохранившиеся фотографии, видишь затаенную страсть в мечтательных глазах, крутой волевой подбородок, большой чувственный рот. Это была сильная натура. Самые несочетаемые качества странным образом соединялись в ней. Страстность и рассудочность, душевная ранимость и упругая воля, детскость и фанатическая приверженность идее.

Даже самое любовь она сумела соединить со служением гражданскому долгу, который был для нее превыше всего. Когда оказалось, что обстоятельства не дают возможности безраздельно связать свою судьбу с любимым человеком, она с тем большим рвением и беззаветностью погрузилась в работу, которая их объединяла, — в служение антифашистскому революционному искусству.

Во всем, что касалось творчества, Брехт был человеком крутым, страстным и безжалостным. Трудиться долгие годы в одной упряжке с таким художником было не просто.

У Брехта для М. Штеффин было еще одно прозвище, выражавшее важную черточку их отношений. В его письмах нередко мелькает обращение — «Liber alter Muck…» — «Дорогой старый Мук…»

Это прозвище-каламбур содержало игру слов. В памяти возникал сразу герой школьной сказки В. Гауфа «Маленький Мук» (М. Штеффин тоже была маленького роста, и в суждениях ее звучали иногда нотки усталой мудрости, над чем мягко подшучивает прозвище. Ведь «старый Мук» был на десять лет моложе автора писем). Но основной смысл каламбура был в другом. И в качестве главного улавливался только собеседниками.

Глагол «mucken» в немецком означает роптать, ворчать, противиться, возмущаться, протестовать. Под словом «Мук» при желании можно подразумевать средоточие и гнездилище всех этих свойств человеческой натуры.

Среди обнаруженных в Москве бумаг есть набросок сонета Б. Брехта, в котором прозвище Мук выводится именно из этих свойств характера героини:

По дальнейшему содержанию сонет — шутливая бытовая картинка… Но таким же «неуступчивым Муком», недовольным ворчуном и духом противоречия, М. Штеффин, как увидим, умела бывать и в принципиальных творческих вопросах.

На протяжении почти десяти лет этих людей связывали многообразные и сложные отношения. Но главным в них всегда была духовная общность, идейная близость единомышленников, сходно смотревших на современность и будущее. Причем Б. Брехт не раз отмечал идейно-творческое влияние, которое оказывала в его работе М. Штеффин.

В обращенном к ней цикле отважных — «Песни солдата революции» 30-х годов есть стихотворение «Хороший товарищ М. Ш.». Оно из тех двух, где в названиях вынесены инициалы адресата. Поэт так оценивает свои отношения с передовыми борцами пролетарской революции и их «представителем» при нем — «хорошим товарищем М. Ш.»:

Так писатель обозначает важную черту их отношений: его хрупкая миловидная сотрудница, часто тяжело болевшая, представляла для него духовный и творческий авторитет, он видел в ней даже как бы революционного комиссара своей музы. И так было не только в пору датской эмиграции, но с первых лет их содружества.

И последний рубеж ее жизни тоже был солдатский — июнь 1941 года. К этому времени она сильно исхудала, словно бы уменьшилась в росте, стала бесплотной, один неукротимый дух с синим гневным мерцанием в глазах.

Эту смерть Брехт рассматривал как тяжелую духовную утрату.

В стихотворении с характерным названием «Список потерь» Брехт стремится осмыслить ту черную брешь в дружеском окружении, которую повлекла за собой начавшаяся мировая война. Он называет несколько ближайших из близких друзей, погибших или пропавших без вести в превратностях эмигрантских скитаний поры военного лихолетья: «Перебираясь с одного тонущего корабля на другой и не видя проблесков на горизонте, — занес я на маленький листок имена тех, кого уже нет со мной…»

Открывается скорбный список так:

Высокие слова поэзии можно подкрепить выдержками из научно-мемуарных источников.

Уже был случай привести оценку исследователя из ГДР Г. Бунге. А вот свидетельство не современного ученого, а участника событий композитора Ганса Эйслера.

Г. Эйслер — художник поколения Брехта и ближайший его соратник. Имена поэта и композитора произносились вместе на протяжении двух с лишним десятилетий. И творческое содружество Брехт — Эйслер дало шедевры революционного искусства, начиная от «Песни единого фронта» до спектакля «Жизнь Галилея»…

В 1975 году в ГДР в качестве седьмого тома Собрания сочинений Г. Эйслера вышла книга «Больше спрашивайте о Брехте». В одной из бесед, представляющих расшифрованную магнитофонную запись, Г. Эйслеру среди прочего был задан вопрос о совместной работе Брехта с М. Штеффин.

Чувствуется, что композитор с радостью услышал это имя и с присущей ему импульсивностью ответил:

«Ну, да это же Грета Штеффин — просто молодец! Рабочая девушка из Берлина… необычайно одаренная — совершенно изумительное дарование, с блистательным вкусом в самых утонченных литературных вопросах, хотя и самоучка… Она была самой ценной сотрудницей Брехта.

Я должен сказать, что пьеса «Страх и отчаяние в Третьей империи» — обрисованная там рабочая среда — без Штеффин не могла бы быть написана.

Своим сотрудничеством Штеффин передала Брехту в известной степени знания о берлинских рабочих, об их сокровенной житейской повседневности. Это было настоятельно нужно Брехту. Он был очень привязан к ней, он еще в Америке сокрушался о смерти Греты, которая тяжело болела туберкулезом. Храбрая, высокоодаренная женщина. Я ею очень восхищаюсь. Ей я даже посвятил музыкальную пьесу!» [19]. (Hanns Eisler. «Gespräche mit Hans Bunge. Fragen Sie mehr über Brecht», VEB, Deutscher Verlag für Musik, Leipzig, 1975, S. 110.)