Оставшиеся в тени

(Перевод Н. Лиховой)

«Ведь апельсины быть всегда должны! Как руки у тебя, они теплы, влажны. В кармане мелочь выловил поспешно». Автоматизм поступка — прочность привязанностей — срабатывает прежде, чем голос рассудка: «Внезапно стало горько ясно — я в Англии, где не было тебя и нет…»

Верным будет сказать вот что. Если бы даже Маргарет Штеффин была только адресатом и прообразом героини поэзии Брехта, то и тогда, возможно, о ней стоило бы писать. Влияние этой незаурядной личности на. Брехта и его музу было весьма значительным. Немало стихотворных произведений — лирических циклов, пафосных гражданских посланий, сонетов — навеяно ее обликом, посвящено или адресовано М. Штеффин.

Но М. Штеффин была не только прообразом поэтических героинь Брехта, включая все спектры этого понятия — нравственный, гражданский, эстетический. В течение почти десятилетия она работала с Брехтом, активно участвовала в создании многих его произведений.

За годы творческого содружества она стала для Б. Брехта не просто незаменимой сотрудницей, ценителем написанного, которому он безраздельно доверял, его критической совестью, а часто и соавтором многих страниц возникавших произведений. Она не чуралась никаких ролей в ежедневном совместном труде. Сама способный литератор, переводчик и писатель, М. Штеффин была для Брехта стенографисткой, делопроизводителем, референтом, доверенным представителем, курьером. «Питомцем» и вместе с тем «воспитателем» — по определению самого Брехта.

Она была фанатически предана той идейно-творческой практике и художественной программе, которую выработал и развивал Брехт — новатор литературы и театра. Она хорошо чувствовала суховатую и безыллюзорную точность брехтовской фразы, его чуть грубоватое прямое слово, за которым стояла правда жизни.

У Брехта она училась, хотя и не всегда умела, как он, смотреть без шор, владеть скальпелем диалектического анализа. Верить не в кумиры и заповеди, а тому, что превыше всего, — фактам и логике реальности, черпать оптимизм в самом потоке жизни.

Зато без лишних слов понимала она стремления Брехта максимально усилить революционизирующее воздействие своего искусства на современность. Она была энтузиастом прямого и открытого обращения Брехта к политическому сознанию аудитории, его агитационно-площадного сценического зрелища, его «эпического театра».

М. Штеффин тонко ощущала музыку стиха и проникновенно разбиралась в образно-поэтических нововведениях Брехта, в его нацеленных на разговорную интонацию способах версификации, доведенных до «стихов без рифм и регулярного ритма»…

Здесь нет нужды перечислять все. За этим стоит главное — общность отношения к решающим основам жизни и искусства, солидарность единомышленников.

Брехт нередко называл М. Штеффин «своим солдатом». Но оба они служили более высокому делу — освобождению человечества и идеалам революции, которая должна была покончить со всеми видами угнетения. Воюя на плацдарме, созданном искусством Брехта, М. Штеффин была одновременно и солдатом революции. То и другое часто оказывалось синонимами.

Вот еще одна подробность.

В обнаруженных письмах разных лет мелькает выражение: «Nur der Soldat hat Glück» или «Der Soldat hat Glück». Б. Брехт и M. Штеффин обмениваются этой фразой в периоды разлук, когда на расстоянии надо ободрить друга, вдохнуть уверенность. Эти слова звучат в письмах как пароль или клич, хорошо знакомый обоим. С частицей «nur» — «только» они означают: «только солдату везет». А в контексте писем фраза обретает разные смысловые оттенки, главный из которых, пожалуй: «только солдат добудет счастье».

Легко установить первоисточник девиза. Это — первая строка и своего рода рефрен из стихотворения Бертольта Брехта «О счастье солдата революции».

Это короткое стихотворение, всего в шестнадцать строк. Смысл его в том, как много и немного надо солдату для того, чтобы сказать, что ему везет.

Солдат — это человек, который собрал себя в кулак, подчинил все в себе достижению высокой цели. Он весь сосредоточен на поединке с силами зла, угнетения и кривды. И живет уже по другим меркам, чем прочие люди, занятые узколичными или рутинными интересами.

В моменты накала борьбы самым сладким из чувств становится чувство исполненного долга. И «везет» солдату тогда, когда ему дано познать эту высшую радость:

Стихотворение входит в цикл «Песни солдата революции». Он состоит из ряда произведений, в названиях которых автор дважды вынес инициалы своего современника, одного из таких реальных «солдат революции». Инициалы эти «М. Ш.». Как свидетельствуют комментарии к пятому тому немецкого десятитомника Б. Брехта, буквы «М. Ш.» обозначают имя — Маргарет Штеффин.

Читателю не покажется удивительным, что после всего этого мне захотелось представить себе эту женщину — какой она была, что повелевало ей нести свой крест, что думала и пережила за недолгую, как вспышка, жизнь, как выглядела, ходила, одевалась, говорила…

Если оттолкнуться от сведений и представлений, копившихся постепенно, то вот первый эскиз портрета.

Он относится, пожалуй, к самому началу 30-х годов, еще до прихода Гитлера, когда завязалось сотрудничество с Брехтом. Она жила тогда в Берлине, и ей было двадцать четыре года.

…Этим солдатом была хрупкая белокурая женщина, чуть ниже среднего роста. У нее были шелковистые волосы, нежно очерченный овал лица, прямой красивый нос, тонкие брови и синие мечтательные глаза. Другая на ее месте, наверное бы, по-иному распорядилась таким сочетанием внешних данных, позволявшим при известных стараниях приблизиться к почти рекламному типу маленькой отечественной блондинки, одной из немецкий Лёреляй карманного издания. Но эта поступала как раз наоборот. С девичьих лет она носила короткую прямую стрижку, придававшую ей спартанский вид, платье строгого покроя или такой же костюм, иногда с галстуком. В подобных комбинезонах и блузках с короткими рукавами щеголяли тогда многие рабочие девчата, но Грету, пожалуй, и невозможно даже вообразить себе в облачении иного типа.

В прическе и одежде она не терпела ничего лишнего, отвлекающего. Только целесообразное, не требующее времени, удобное, как униформа. Такое пренебрежение к красивостям, к чисто женскому входило в ее внутренний кодекс.

Дочь каменщика с окраины Берлина, она еще подростком начала участвовать в левом молодежном движении. Затем вступила в Коммунистическую партию. Человеческое братство, классовая борьба и уничтожение угнетателей — эти три принципа стали основой ее убеждений. Политические противники ее дела часто подчеркивали несочетаемость этих слов — «братство», «борьба» и «уничтожение». Но для нее тут не было никаких противоречий.

Она была подвижником идеи и в преданности делу революции доходила до самоотречения. Кроме того, известную суровость ее доброй и даже нежной от природы натуре придавали болезнь и некоторые жизненные обстоятельства, часто заставлявшие ее, подавляя личные чувства, руководствоваться понятиями пользы, цели, разума и долга. Так что она не только страстно хотела, но и немножко приказывала себе быть солдатом, возможно, убеждая себя в трудные минуты, что «так надо».

Это давалось нелегко, поскольку она была слишком женщина, душевные движения и страсти которой не хотели знать ранжиров и подчиняться приказам. По существу самоучка, она была человеком редкой природной одаренности, владела шестью иностранными языками. Когда сердце ее кричало, она исписывала многие страницы в письмах к своему избраннику, завершая их словом «люблю», многократно повторенным порой, помимо родного, на датском, шведском, норвежском, русском, английском, французском языках.