История Фридриха Великого

   Лагерь был поставлен и защищен двумя сильными батареями. Главное неудобство лагеря состояло еще в том, что пруссаки из долины не могли видеть, что происходило в неприятельском стане, расположенном на высотах и за пригорками, и не смели пускаться на рекогносцировки, потому что прилески у подошвы гор были заняты пандурами и венграми.

   Но Фридрих был до того уверен в робости и непредприимчивости Дауна, что не принимал даже никаких мер против внезапного нападения.

   -- Если Даун нас здесь не атакует, -- сказал ему фельдмаршал Кейт, -- то его стоит повесить! {339}

   -- Поверь мне, -- отвечал Фридрих, -- он скорее пойдет на виселицу, чем на нас.

   В этой уверенности еще более утвердили короля ложные донесения переметчика, подкупленного им в австрийской армии. Так простояли пруссаки три дня. Австрийцы почитали их отвагу явным для себя оскорблением. В войске поднялся ропот, сами генералы стали громко поговаривать о нерешительности своего вождя. Это понудило Дауна приняться, наконец, за дело.

   Фридрих поджидал только своих транспортов и решил на следующий день непременно отступить. 13-го октября день был пасмурный; густые облака покрывали небо, и ночь преждевременно сгустила свой мрак. Прусские солдаты, после ужина, торопились поскорее согреться в своих палатках от пронзительного осеннего ветра. Король распустил свой штаб, и вскоре в прусском лагере все предалось покою. Глубокая тишина водворилась, одни часовые изредка перекликались. Совсем другую картину представлял стан австрийцев. На всем пространстве, занимаемом их войсками, пылали бивачные огни, раздавались песни, а под горами, в лесу, стучали топоры и слышался шум падающих деревьев, которые, по-видимому, срубали для костров. В два часа ночи Даун поднял свою армию, раздал приказания и пустился в обход пруссаков, скрывая от них свои движения под описанной выше декорацией беспечности и веселья. Корпус Лаудона был отправлен с вечера: он стал в тыл неприятеля. Предположено было напасть на правый фланг прусского лагеря, прикрытый деревней Гохкирх. Впереди шел авангард, состоявший из 36 эскадронов конницы и четырех батальонов пехоты. Даун сам вел остальную пехоту. Для наблюдения за левым флангом пруссаков был оставлен герцог Армбергский с отдельным корпусом. Ему было предписано преследовать неприятеля, когда он будет разбит на всех пунктах.

   В темноте ночной австрийцы крались, как воры. Конница спешилась и вела лошадей в поводу. Солдаты спускались с гор почти ползком, чтобы шумом оружия не открыть своего приближения. В прилесках были наперед прорублены широкие дороги. Между тем на высотах по-прежнему белели палатки, сверкали огни и разносились песни. На гохкирхской колокольне пробило пять часов. К передовым прусским постам начали являться австрийцы называя себя дезертирами. Число их ежеминутно возрастало. Наконец, они толпой бросились на аванпосты, и началась перестрелка. {340} В то же время Лаудон с тыла ворвался в лагерь и, в знак начала дела, велел зажечь деревню. Австрийский авангард пошел в атаку с фронта. Барабаны забили тревогу.

   Пруссаки вскакивали, хватались за оружие, выбегали из палаток босиком и без ранцев. Австрийцы овладели батареей перед Гохкирхом и, обратив орудия на пруссаков, стали будить их картечью. Некоторые проснулись только для того, чтобы под предательским штыком ночных убийц снова уснуть сном вечным.

   Тут только превосходная дисциплина прусских войск явилась во всем блеске: через десять минут вся армия стояла под ружьем и храбро отражала напор неприятеля. Но было так темно, что пруссаки не могли узнать, где главная сила неприятеля, и потому дрались отдельными кучками. Солдаты хватали друг друга за головы, чтобы ощупью отличить неприятеля от своего. Пруссаки узнавали своих противников по меховым шапкам, австрийцы пруссаков -- по медным киверам. Главное нападение было устроено на Гохкирх. Когда деревня запылала, занимавший ее прусский батальон ретировался на кладбище и, отважно преградив неприятелю дорогу, встретил его беглым огнем. В то же время Цитен с гусарами ударил во фланг пехоте, ворвался в ряды и начал ее страшно рубить. Целая неприятельская линия была опрокинута, гренадеры почти все легли на месте. Даун выставил семь новых пехотных полков против этой небольшой горсти пруссаков. Расстреляв свои патро-{341}ны, мужественный батальон вышел из-за плетней кладбища и ударил в штыки. Но что мог он сделать против такого многочисленного врага? Весь батальон, начиная с храброго своего майора Ланге до последнего солдата, пал на поле битвы. Австрийцы овладели кладбищем и деревней.

   Зарево пожара осветило несколько окрестность, и прусские генералы могли предпринять что-нибудь верное. Надлежало выгнать неприятеля из занятой им позиции. Фельдмаршал Кейт с шестью батальонами успел отнять у австрийцев батарею и потеснил их назад. Но его окружили, солдаты проложили себе обратный путь штыками, а вождь их пал, пораженный пулей в грудь. Герцог Франц Брауншвейгский последовал примеру Кейта и пал так же, как и он: ядро размозжило ему голову. Принц Мориц Дессауский разделил участь этих двух храбрых генералов, дрался так же мужественно, как они, был смертельно ранен в грудь и отнесен за фронт. Сейдлиц, во главе кирасир, летал из одного конца в другой, дрался как отчаянный, но и его усилия не помогли: австрийцы все выдвигали новые полки и с новой силой нападали. Наконец, под градом картечи Фридрих сам повел свежие войска в дело. Лошадь под ним была убита, он проворно пересел на другую и не вышел из битвы, пока неприятель не побежал. Однако австрийская кавалерия уничтожила этот новый успех, а пехота ее двинулась вперед свежими массами.

   День проснулся, но густой туман заменял мрак ночи. Битва продолжалась наудачу. К девяти часам туман упал, и солнце озарило печальную картину разрушения. Фридрих теперь только с возвышения смог обозреть поле битвы, устланное жертвами кровавой ночи. Оба войска были в величайшем расстройстве. В зрительную трубу наблюдал он за распоряжениями Дауна, стараясь угадать его намерения. Австрийская артиллерия навела на него свои орудия, и ядра засвистели. Одно ядро упало возле самого короля и обрызгало его землей и пылью. Испуганная лошадь бросилась в сторону. В нетерпении начал он ее бить палкой до тех пор, пока она не стала на прежнее место. Новое ядро опять ее испугало. Тогда адъютанты стали умолять короля, чтобы он оставил это опасное место. "Вы видите, -- сказал он им с усмешкой, -- опасность везде одинакова: ядра летят и вправо, и влево. Я могу быть убит и здесь, и там, но позади моей армии я бесполезен". Обозрев неприятеля, Фридрих увидел, что герцог Армбергский обходит его левое крыло. Тотчас {342} собрал он войско, построил его в новые линии и, примкнув свое правое крыло к местечку Дреза, приказал майору Меллендорфу занять и отстаивать высоты, защищающие Дрезу. Но король не мог ни вполне развернуть свою армию, ни привести в исполнение лучшие свои соображения, Поле действия было слишком тесно, а местность самая неблагоприятная. Снова неприятель двинулся на него с фронта и в тыл: кровь лилась ручьями. Фридрих, видя, что выиграть сражение нельзя, и не желая долее подвергать своих людей опасности, искусными маневрами начал ретироваться. Австрийцы сами были до того расстроены, что не тревожили его отступления, которое успешно прикрывала часть прусской конницы и артиллерии.

   Так отошел он на три мили и стал лагерем на Шпицбергенских горах, в стороне от Бауцена. Солдаты должны были расположиться на земле, как могли, потому что палатки и почти весь обоз были у них отняты.

   В Гохкирхской битве пруссаки потеряли 9.000 человек убитыми и ранеными, 101 пушку, 28 знамен, два штандарта, весь свой лагерь и большую часть тяжестей. Австрийцы лишились 7.000 человек. Но Фридрих казался спокойным и даже веселым. Солдаты его также не потеряли бодрости, они думали только об отмщении.