Книга об отце (Ева и Фритьоф)

«...Я был невероятно занят это время, последние дни почти без пере­дышки,— писал он Еве.— Но я бодр и здоров, никаких следов нервозности нет. Я ведь стал совсем другим человеком и теперь не переменюсь.

Вчера вечером я торжествовал победу — мне сообщили, что несколько капитанов, задержанных в Шотландии за незаконный лов рыбы (по-моему, совершенно несправедливо) и посаженных в тюрьму, выпущены на свободу по моему настоятельному требованию. Впрочем, выпустили их лишь после того, как я пригрозил передать все дело на рассмотрение международного суда в Гааге. Приятно, когда хоть что-то удается.

Завтра я буду на утреннем приеме короля в Сент-Джеймском дворце, в пятницу вечером — в Букингемском дворце, ради этого пришлось приобрести белые штаны до колен и белые шелковые чулки, чтобы стать такой же обезьяной, как все.

В среду в Норвежском клубе обед в честь Руала Амундсена, в четверг я приглашен на обед к принцу Уэльскому вместе с королем, а после обеда будет концерт в Куинс-Холле. В пятницу обед в Геоло­гическом обществе. Вчера был на обеде в Лондонской школе экономи­ческих и политических наук, пришлось выступить с речью. Речь завтра, речь во вторник, когда я сам даю обед в честь Амундсена, речи в сре­ду, когда мне придется председательствовать, и, очевидно, еще выступать в пятницу. А сегодня я тоже на обеде».

«Вот ты и вернулся к своим делам, к туманам и слякоти. Мы так тоскуем по тебе. Даже когда ты по полдня пропадал у королевы, то хоть остальное время ты был со мной, и, сдается мне, ты был тогда весел и доволен жизнью.

Смотри не переутомись, а то еще заболеешь из-за недостатка возду­ха и моциона. Помни, что ты мне обещал при расставании снова ездить верхом, и не забывай, что на свете есть свежий воздух.

У нас все здоровы и все отлично. Мне-то так хорошо, что лучше не бывает, и, по-моему, я самый счастливый человек на свете — у меня здоровые славные дети, хороший достаток, а главное, у меня есть ты, и теперь я знаю, что ты любишь меня и никогда не полюбить дру­гую. Теперь-то я знаю наверняка, а раньше этой уверенности не было. Нет худа без добра».

«Надо бы еще вчера написать тебе, да у меня было неважное настроение из-за Лив — она заболела и несколько дней пролежала с высокой температурой, не могла же я написать, что все у нас хо­рошо, лгать я не хочу. Но сегодня жар у нее спал, должно быть, у нее была просто инфлюэнца, которая тут как раз свирепствует. Ох, и на­терпишься страху с ребятишками, пока они вырастут! Слава богу, что ,есть у меня верный помощник, доктор Йенсен, он приходит по пер­вому зову.

...А так я живу тихо, в гостях не бываю, занимаюсь, чем хочу, и ты знаешь, что так мне хорошо. Правда, сегодня мне надо побывать у Бьёрна и Оселио, тут уж ничего нельзя поделать — она поймала меня по телефону. Приятного будет мало, в особенности если будут меня спрашивать, понравились ли мне ее концерты.

Как же я по тебе скучаю, как это горько, что мы расстаемся так надолго. Но к рождеству ты уж все закончишь? Не будь у меня этой уверенности, я бы просто не выдержала».

«В воскресенье я была у королевы в Воксенколе. И она, и прин­цесса Виктория приняли меня очень приветливо. Королева передает тебе большой привет и велела сказать, что она продолжает каждый день ходить на лыжах. Недавно она была на Кортреккере и упала всего один раз. «За это я должна благодарить своего учителя Нансена»,— добавила она.

Я рассказала, как тебе пришлось пойти на утренний прием в белых штанах и шелковых чулках, а мне на это сказали, что с удовольствием пришлют мне приглашение на утренний прием, и я буду щеголять с тремя перьями на голове. Они уж постараются ради меня. Я ездила туда и обратно на исландских лошадках. Они мне очень кстати, теперь я могу ездить куда угодно и когда мне угодно.

...Завтра я буду на обеде у Томмесенов, а в четверг в театре с Йенсеном. Мне кажется, что он любит театр больше всего на свете. Здесь по-прежнему чудесная погода, тихая, солнечная и бесснежная. А в воздухе уже веет весной. На всем свете нет места красивее Люсакера».

«Узнаю Миккельсена, он и раньше не переносил дипломатов. Хотелось бы мне залучить его сюда хоть ненадолго, чтобы он недельку-другую помучился в аристократическом обществе. Передай ему мои слова, когда встретишься с ним в следующий раз. Как освежающе подействовало бы его присутствие в здешних салонах».

«Такая тоска на меня находит, как подумаю, что живем мы врозь, а время-то идет! Я и опомниться не успею, как стану старухой и не смогу уже нравиться тебе, как прежде, что же мне тогда делать? Ведь ты тоже не виноват будешь в том, что чувства твои изменятся.

Уф! Должно быть, это пасмурная погода навеяла такие противные мысли, вот получу от тебя письмо, и опять будет хорошее настроение».

«Коре целыми днями пропадает на лыжах — и прекрасно. Вот бы ты на него посмотрел, как он широко и сильно шагает, как он вели­колепно сложен и как владеет своим телом.

Вчера Лив получила от тебя письмо, которое я немедленно про­глотила. Лив сказала, что письмо до чертиков хорошее и что ты впервые заговорил с ней как со взрослой. Она считает, что раньше ты никак не хотел писать ей «по-настоящему». Славная девочка!

...Девочка вдруг приобрела вкус к хорошему чтению. Она не желает больше книжек для подростков, говорит, что они скучные. Сдается мне, что она рано развивается...»