Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

— Должен внести ясность, — сказал, наконец, фюрер. — Если западные союзники сумеют воспользоваться этим, предательство Италии может привести Германию к краху. Считаю необходимым преподнести урок неотвратимого наказания, чтобы припугнуть других наших союзников.

На такой ноте Гитлер прервал разговор. У Муссолини появилось тяжелое предчувствие того, что должно произойти. Витторио, разделивший поздний ужин с отцом, вспоминал потом, что дуче подавленно опустился в глубокое кресло и неожиданно произнес:

— Они, вероятно, думают, что мы будем стоять у окна, спокойно наблюдая, как поджигается дом.

В 11 часов утра 15 сентября Муссолини направился в чайный домик фюрера. Там, говоря отрывисто и возбужденно, Гитлер изложил ему, какое будущее ожидает Северную Италию, если он не согласится с его предложением. Напомнив о репрессалиях по отношению к Лондону, о которых он говорил за ужином в Фелтре, имея в виду свои военно-воздушные силы — «руки дьявола», фюрер медленно сжал правую руку в кулак, а затем быстро растопырил пальцы, символизируя неотвратимость террора.

— От вас зависит, — обратился он к Муссолини, — будет ли это оружие… использовано против Лондона или же его придется вначале применить против Милана, Генуи или Турина.

Гитлер не оставил дуче, фактически, никакого выбора.

— Северную Италию ожидает судьба Польши, если вы не поддержите наш союз, — пригрозил фюрер. — Да и Чиано в этом случае не будет передан вам, а повешен здесь, в Германии.

Может быть, Гитлер блефовал? Этого Муссолини не знал. Он был слишком уставшим и разочарованным, чтобы четко оценить ситуацию. Не знал он и того, что в случае провала плана Штудента по его освобождению у немцев были два кандидата из числа руководства Итальянской фашистской партии на пост гауляйтера Северной Италии — бывший министр сельского хозяйства Джузеппе Тассинаре и Роберто Фариначчи. Правда, после получасовой беседы с Тассинаре Гитлер назвал его «типичным профессором и теоретиком», а когда Фариначчи стал резко высказываться против своего бывшего шефа, фюрер вскочил и заорал:

— Я запрещаю вам говорить подобное о Муссолини! После сорокатрехдневного пребывания в качестве пленника Бадолио Муссолини пришлось свыкаться с непростой ролью марионеточного правителя, которую открыто предлагал ему Гитлер. Незадолго до полудня 15 сентября он заявил тому:

— Я возьму в свои руки управление делами Италии в той части страны, которая еще не подверглась вторжению союзников.

Йозеф Геббельс отмечал в те дни, что Гитлер стал постепенно списывать дуче как политического лидера. Далеко за полночь фюрер с Геббельсом обсуждали в комнате для работы с картами сферы возможного использования Муссолини. Гитлер был как-то странно опечаленным: как бы это он мог милитаризировать Германию или аннексировать Австрию без дуче? Теперь же настало время, когда пути их должны были разойтись.

— У дуче, — заявил Гитлер Геббельсу, — нет большого политического будущего.

Менторе Руффилли перелистал свой настольный календарь. Перед ним прошел калейдоскоп дней с 25 июля по 23 сентября — восемь недель и пять дней, когда его не было в Рокка-делле-Каминате. После возвращения дуче приехал назад и он. Подняв бокал шампанского, Муссолини спросил его:

— Ну так как, молодой человек, идут дела? Заметив сквозь полуоткрытое окно отблеск окуляров

бинокля, он помрачнел. На террасе эсэсовская охрана в черной форме следила за небом, опасаясь возможного налета союзной авиации.

— Как высоко было ранее и как низко теперь, — пробормотал он, вспомнив события пятидневной давности.

Находясь вместе с семьей в замке Хиршберг, неподалеку от Вайльхайма в Южной Баварии, он воспользовался имевшимся там телефоном фюрера категории «А» для восстановления прежних контактов. Марчезе Паулуччи ди Калболи из Мадрида, рекомендовавший ему когда-то кушать молодых устриц и не забывать про супы, сказал на этот раз:

— Не могу считать себя свободным от клятвы, данной мною короне.

Ренато Бова-Скоппа из Бухареста удивился:

— Муссолини? Это невозможно, ведь он находится в заключении. Я что-то плохо слышу.

Массимо Магистрати из Берна заявил:

— Война вами проиграна и закончена. Швейцария не желает иметь у себя более ваших представителей.

В этот мягкий осенний день, оставив Рашель и детей в Вайльхайме, он вылетел в родную Романию, надев заимствованную черную рубашку, с 15 000 лир в кармане. Глядя на него, можно было понять, что он готов был обнять любого человека, изъявившего желание сотрудничать с ним. В дни, когда он был в силе, 2400 корреспондентов заявляли о своем кровном родстве с ним, теперь же поток таким писем прекратился вовсе. После 25 июля Бадолио заключил в римский форт Боччеа 850 фашистских боссов, и сейчас, когда дуче обратился к сорока кандидатам по вопросу формирования нового правительства, только три человека приняли его предложение. Проведенная в городе кампания по созданию новой милиции дала лишь пятнадцать волонтеров.

Даже его военный министр и начальник генерального штаба, нервный седоволосый маршал Родольфо Грациани, были подведены к нему Гитлером.

— Вообще-то он не пользуется моим полным доверием, — признался фюрер, — так как настроен против немцев. Но никто из генералов не обладает таким престижем и популярностью, как он.

Подобно многим членам нового правительства Муссолини, у Грациани были личные причины для вступления в него — долголетняя вражда к Бадолио, которого он намеревался сместить с общественной арены. Другие хотели обогатиться за счет нового режима. Таковым был, например, Гуидо Буффарини-Гуиди, постоянно не мытый тосканец, которого Муссолини назначил министром внутренних дел. Некоторые хотели посчитаться за старые обиды. Среди них был и Алессандро Паволини, приземистый, с небольшими усиками человек, изображавший из себя чуть ли не Робеспьера, назначенный на должность секретаря партии, всегда завидовавший повесе Чиано.

Когда новые министры встретились в Ла-Рокка 27 сентября на своем первом заседании с последовавшим ужином, сервированным на синем китайском фарфоре, лишь некоторые из них поддержали ликующий возглас Паволини:

— Стоит рискнуть всем, чтобы пережить такой час. Это был их последний редут, и они знали об этом.

При подготовке Ла-Рокка к возвращению дуче Буффарини со своими людьми конфисковали у враждебно настроенных романьольцев автомашины, продовольствие и даже половые щетки.

— Мой корабль бросил якорь со всеми оставшимися в живых на борту, — с кислой миной подвел итог Муссолини. — Но не все оказались достойными людьми.

Мечтая о своем триумфальном возвращении во дворец Венеция, он был сильно разочарован. Преемник фон Маккензена Рудольф Ран, хитрый и тонкий дипломат, посоветовал, чтобы дуче не показывался вообще в Риме, заявив Гитлеру, что в таком случае невозможно было бы обеспечить его полную безопасность. К тому же для Кессельринга поддержание порядка и законности в столице при нахождении там дуче стало бы проблематичным.

Немцы подобрали новую резиденцию для Муссолини на вилле Фелтринелли, на западном берегу озера Гарда, в тысяче километров от Рима. Служебные же помещения должны были располагаться на вилле Орсолине, расположенной в нескольких сотнях метров на этом же озере. По названию ближайшего города — Сало — многие итальянцы называли вновь созданную марионеточную республику «Республикой Сало» и даже «Республикой Каина».

Муссолини опасался, что немцы свяжут ему руки шелковой веревкой, если он попытается выехать за пределы виллы. 27 сентября, когда министры разъехались, он сел к письменному столу и написал длинное письмо Адольфу Гитлеру.

«Республиканское правительство… имеет лишь одно желание: чтобы Италия возможно быстрее заняла надлежащее ей место. Но для того, чтобы достичь эту цель, немецкому военному руководству необходимо ограничить свою деятельность чисто военными вопросами… Все остальное должны решать итальянские гражданские власти…

Если это не будет реализовано, итальянское и мировое общественное мнение сделает вывод о неспособности правительства руководить страной. Само же правительство будет вновь дискредитировано и сделается всеобщим посмешищем…»